— Ну-ну, все не так уж и мрачно. На самом деле ты подозреваешь их вмешательство от силы пару раз в году и в половине случаев, как правило, оказываешься прав. Кстати говоря, в этом случае я склонна согласиться с тобой.
— Вот как? — Род поднял голову. — Ты тоже видишь в этом лапу тоталитаристов?
— Вижу, хотя я бы сказала — тех, кто хочет вообще уничтожить любое правление. Взгляни сам, действия аббата могут привести лишь к войне, а борьба между Церковью и Короной может привести нас только к хаосу, — Гвен поежилась, обхватив себя руками. — Ах! А когда рушится церковь, рушится все! Нет, господин мой, я полна самых мрачных предчувствий.
— Так поделись ими, — Род встал с кресла и устроился на ковре, рядом с ней. — И потом, зачем обнимать себя самой, когда есть и другие желающие?
Его рука подкрепила слова делом, легонько скользнув вокруг талии супруги.
На мгновение Гвен напряглась, потом прильнула к нему.
— Я боюсь, мой господин.
— Я понимаю, что ты хочешь сказать. Только помни, милая, — Церковь не имеет ничего общего с тем, останется ли наш дом крепким или нет.
Помолчав немного, Гвен покачала головой. Род поднял голову и нахмурился.
— Как? Ты думаешь, если Церковь рухнет, то рухнет и наш брак? Это же суеверие!
— Может быть, но венчались мы в церкви!
— Так, но идея-то была наша! Никакой священник не в силах разрушить или скрепить наш союз — только мы с тобой можем это.
Она вздохнула, снова прижавшись к нему.
— Да, это правда, хвала Небесам. И все равно, вера — это большое подспорье.
— Ты сама этому не веришь! — застыл от изумления Род. — Само собой, Церковь не разрешает разводов — но уж не думаешь ли ты, что я сижу рядом с тобой только поэтому?
— Нет, не думаю, — и Гвен одарила его долгим взглядом из-под полуопущенных ресниц, лучше всяких слов говорившим, какого она мнения по этому вопросу.
Несколько минут спустя Род отдышался, поднял голову и заметил:
— Вот видишь… Вот вам и религиозные запреты. Нет, радость моя, по-моему, даже если бы Церковь запретила наш брак, это бы нас не остановило.
— У меня тоже возникают такие подозрения, — согласилась Гвен, устраиваясь поуютнее. — И все же, мой господин, я выросла в вере, что брак священен, как в это верит весь Греймари, и как раз поэтому я не выскочила замуж за первого попавшегося, а дождалась именно того человека, за которого хотела выйти.
— Да-а-а. Мое самомнение парит, как на крыльях, — шепнул Род жене на ушко (забравшись туда так глубоко, как только мог). — Напомни мне сказать Церкви спасибо.
— Напоминаю, — совершенно серьезно ответила Гвен. Род отстранился от супруги, порядком расхоложенный, а она тем временем продолжала:
— Я хочу сохранить гармонию наших отношений еще и из почтения к святым узам, из желания не осквернять их. Разве ты не чувствуешь чего-то похожего?
— Раз уж ты об этом заговорила, чувствую, — нахмурился Род. — И подумать только, в старые добрые денёчки кое-кто из моих более трезвомыслящих знакомых считал замужество скорее удобством, чем привилегией. Но все равно, дорогая, не думаю, что такое отношение целиком зависит от Церкви — оно берет начало в семье, передается от родителей детям. Семейное наследие, можно сказать.
— Самое ценное среди всех наследств, — согласно кивнула она. — И все-таки — разве ты не заметил, что люди, уважающие брак, еще и веруют?
— Во что? Там, где я вырос, сосуществовало множество вер, и некоторые из них были чем угодно, только не религией. Нет, конечно, статистическими подсчетами я не занимался. У меня на родине в приличном обществе рассуждать о религиях было не принято. Да Господи, я даже знал нескольких людей, живших весьма христианнейшей жизнью, даже не заглядывая в церковь. Люди могут читать Библию и без помощи священника, моя дорогая.
— Да, но сколько из них ее читают? И потом, мой господин, не забудь, что большая часть нашего народа читать не умеет.
— Угу, и потому им приходится верить священнику на слово, что в Писании сказано так-то и так-то. Вот почему я изо всех сил напираю на образование, радость моя.
— Я тоже, мой господин, потому что знаю — то, чему наши дети учатся за стенами нашего дома, оказывает на них огромное влияние. А чему они там научатся, если не будет Церкви, у которой они смогли бы учиться?
— Они больше научатся у приятелей, с которыми играют, чем у священника, дорогая. И ты это прекрасно знаешь.
— Знаю. Потому мне и хочется, чтобы их приятели тоже учились тому, чему мы их хотим научить. А как мы сможем настоять на этом, если Церкви не будет?
— Понятно, — медленно кивнул Род. — И кто знает, что еще переменится, если наша Церковь станет Греймаринской Церковью. Может быть, священникам разрешат жениться, — он еще раз покачал головой. — Интересно, если священники начнут жениться, сколько им понадобится времени, чтобы понять насущную необходимость развода?
— Мой господин! Я с трудом по…
— Нет, солнышко, нет, я не имел этого в виду! Но согласись — если священник настолько беспринципен, чтобы забыть свой обет безбрачия, не склонится ли он к тому, чтобы одобрить и развод?
— Хм… в этом есть зерно истины. Но не все же священники думают только о собственной выгоде?
— Конечно, нет… Большинство из них — просто обычные люди, как все остальные, стараются вести добродетельную жизнь и при этом остаются обычными людьми. Если им повезет, у них кое-что получается. Но есть и другие, которые заходят слишком далеко.
— Как можно зайти слишком далеко в добродетели? — озадаченно спросила Гвен.
— Не в меру усердствовать. Ты же знаешь, добродетель не приходит сама по себе. А некоторые священники доходят до крайностей и становятся фанатиками. Они непоколебимо убеждены избегать всего, что может быть хотя бы чуточку грешным — и непоколебимо убеждены, что все остальные тоже должны стать такими, чтобы не пятнать чистоты веры. И потому они решают, что все мало-мальски приятное — грех. Песни, пляски, представления, секс…
— И любовь, — пробормотала Гвен.
— Вообще-то, они не заходят так далеко, по крайней мере, не говорят об этом вслух. Но зато они позаботятся о том, чтобы подросток почувствовал себя виноватым, если полюбит кого-то еще, кроме Бога, и уж совершенно закоренелым грешником, если допустит хоть одну фривольную мысль. Не говоря уже о том, что мы должны проводить каждую свободную минуту в молитвах — не смейся, милая, я сам таких видел. Не преминут поинтересоваться: «Милорд, вы уже читали Жития Святых?»
— Ох, милорд. Это добродетельные и богобоязненные люди.
— Это просто банда психопатов! Ты что, хочешь, чтобы твой сын сбросил с себя все до нитки и швырнул одежду тебе в лицо, только чтобы показать, что его теперь с тобой ничто не связывает? Или чтоб у твоей дочери стерлись колени, потому что она слишком много времени провела в молитвах на гранитном полу?
Гвен передернуло.
— Это святотатство, мой господин!
— Черта с два святотатство! Это почти дословные цитаты из житий святых! А ты заметила, как мало из таких становятся родителями?
Гвен обиженно скуксилась, и сердито бросила:
— Я заметила, как мало из них прислушивались к соблазнам мирской суеты, мой господин, и как мало из них погрязли во грехах, став игрушками в руках нечестивцев.
— Тоже верно, — кивнул Род. — Лишь немногие из них позволили какому-нибудь своднику соблазнить себя, да и то это было до того, как они стали святыми. Очень трудно представлять жертвой человека, который людей на дух не переносит. Но и ты должна признать, дорогуша: если только и делать, что молиться, то не хватит времени помогать другим людям.
— Не думаю, чтобы это относилось к святым.
— Это вполне относится кое к кому из них! К тем, кто удалялся в глушь и становился отшельником. Но меня больше волнуют другие, кто оставались жить в своих деревушках, страдая от насмешек и отчуждения, которым приходилось отворачиваться от людей. Конечно-конечно, это случалось потому, что они были единственными праведниками на весь безбожный город — но поймет ли это семилетний мальчуган?
