А тем более – двое детей, брат и сестра.
Тяжело вздохнув, Джастина произнесла:
– Послушай, Лион…
Он подался всем корпусом вперед, напряженно ожидая, когда Джастина выскажет все, что думает по этому поводу.
Неожиданно улыбнувшись, она предложила:
– Мы все вечера проводим дома, как затворники…
Лион отпрянул – он никак не мог ожидать от жены в столь ответственный, можно сказать – торжественный момент такой легкомысленной фразы.
Причем тут вечера, которые они проводят дома?
Какое они имеют отношение к этому очень серьезному разговору?
Однако он не мог ничего не ответить.
– Хочешь что-то предложить?
– Может быть, сегодня выберемся куда-нибудь? – спросила Джастина.
– Например…
– В какое-нибудь уютное кафе… Просто поужинаем вместе…
– Поужинаем? – с сомнением в голосе спросил Лион, словно ища в этом неожиданном предложении супруги какой-то иной скрытый смысл.
Она простодушно взглянула ему в глаза.
– Ну да…
– Хорошо, – произнес он. – Только я не слишком хорошо знаю Оксфорд…
– Тут по дороге в колледж святой Магдалины есть одно кафе…
Когда они вышли из дому и ступили на тротуар, утопавшая в вечерней синеве улица была пустынна. Огромные витрины магазинов еще не померкли, призывно сверкали электричеством вывески многочисленных пабов, закусочных, ночных магазинов и кафе, но людей почти не было – большинство оксфордцев такое время суток предпочитали проводить дома.
Что ж: «мой дом – моя крепость».
Британцы всегда остаются британцами.
Светящиеся окна домов были погребены броней спущенных изнутри жалюзи – через редкие щели сочился желтый электрический свет.
В городе было тихо или почти тихо – лишь изредка эту тишину нарушал шум проезжавшей автомашина. Разноцветное неоновое сияние негаснущих реклам заливало рельефные камни булыжной мостовой. Серебристо-зеленый туман медленно и неотвратимо опускался на город.
Лион взял прохладную руку Джастины и сунул ее в карман своего плаща.
Когда большая часть пути до кафе, которое в тот вечер облюбовала Джастина, уже была пройдена, Лион вполголоса спросил:
– Устала?
Его спутница покачала головой и улыбнулась.
– Нет, что ты…
– Меня беспокоит твой утомленный вид… Наверное, эта студия отнимает у тебя столько сил…
– Не больше, чем в свое время отнимала сцена, – сухо ответила Джастина.
– Но, наверное, и не меньше… Показывая на раскрытые двери ночных кафе, мимо которых они проходили, Лион спрашивал:
– Не зайти ли нам туда?
Джастина отрицательно качала головой.
– Нет… Здесь собираются студенты… А я хочу просто посидеть… Чтобы никого не видеть – понимаешь? Наверное, я действительно очень устаю…
Он кивнул.
– Да…
Наконец они подошли к тому самому кафе, где Джастина уже дважды была в течение сегодняшнего дня.
Наискосок располагался небольшой парк – с аккуратно, в чисто английском стиле подстриженными газонами, с кустами, которым изощренная рука садовника придала форму шаров, пирамид, конусов и еще каких-то фигур, названий которых Джастина не знала, с площадками для игры в гольф и крикет, со свежепокрашенными садовыми скамейками.
Этот парк выглядел тихим островком среди каменных потоков улиц. Глухо шумели деревья на ветру. Кроны их терялись во мгле.
Коротким движением головы кивнув в сторону парка, Джастина предложила:
– Может быть – посидим? Лион замедлил шаг.
– Мы, кажется, собирались вместе поужинать в каком-то кафе…
Она небрежно махнула рукой.
– Это всегда успеется…
– Как знаешь…
Они быстро нашли свободную скамейку и уселись.
Вечер был довольно прохладный, и потому Лион участливо поинтересовался:
– Ты не замерзла?
– Нет, нет…
Вокруг фонарей, стоявших вдоль аллеи по краю тротуара, сияли дрожащие оранжевые электрические нимбы. В сгущавшемся тумане началась сказочная, фантастическая игра света. Ночные насекомые, охмелевшие от ароматов, вылетали из липовой листвы, кружились вокруг фонарей и тяжело ударялись об их влажные матовые стекла.
Туман преображал все предметы, как бы отрывая их от земли и поднимая куда-то вверх.
Огромное строение университетской церкви Святой Анны, расположенное неподалеку, как будто плыло по черному зеркалу асфальта, точно океанский пароход с ярко освещенными иллюминаторами; серая тень величественного Мертеновского колледжа, стоявшего через несколько кварталов от них, превращалась в призрачный парусник с высокими мачтами, терявшимися в серовато-красном мареве света. А потом сдвинулись со своих мест и поплыли караваны домов напротив…
Они сидели рядом и молчали – казалось, они понимали друг друга и без слов…
В этом тумане все было нереальным – и им почудилось, что они тоже как-то расплываются, тонут в призрачном мерцающем свете.
Лион медленно повернул голову и посмотрел на Джастину – яркий свет уличного фонаря отражался в ее широко раскрытых глазах…
– Сядь поближе, – произнес он, – а то туман унесет тебя…
– Не унесет… И я знаю почему.
Она повернула к Лиону лицо и как-то загадочно улыбнулась…
Рот Джастины был полуоткрыт, зубы мерцали, большие глаза смотрели на Лиона в упор…
– Почему же?
– Потому что ты рядом… А пока ты рядом, со мной ничего не может произойти…
Но ему в этот момент почему-то показалось, что она вовсе не замечает его, что ее улыбка и взгляд скользят куда-то мимо, туда, где продолжалось это серое, серебристое течение; будто бы она слилась с шелестом листвы, с каплями влаги, стекающими по шероховатым стволам, будто бы она ловит темный, неслышный для обычного человеческого уха голос за деревьями, за всем этим призрачным, ирреальным миром, будто бы сейчас она встанет и пойдет сквозь этот серебристый туман, бесцельно и уверенно, туда, где ей слышится темный и такой таинственный призыв земли к жизни.
– Пока мы рядом с тобой, Лион…
Лицо Джастины, такое красивое и выразительное в этот момент, просияло лаской и нежностью, оно расцвело в сверкающей тишине…
Он нежно погладил ее руку.
– Спасибо…
А серебристый туман все клубился вокруг скамейки. Из его рваных клочьев торчали окруженные оранжевыми нимбами уличные фонари.
Лион медленно снял с себя плащ, и они вдвоем укрылись им…
Город потонул, исчез, как-то совершенно незаметно растворился в тумане…
Ни Джастина, ни Лион не могли сказать, сколько они просидели так – минуту, полчаса, час… А может – целую вечность? Наконец Джастина тронула Лиона за руку.
– Пошли…
Лион поднялся.
– Пошли…
Она, взяв его под руку, улыбнулась.
– Ты не обиделся на меня?
Удивленно посмотрев на жену, Лион спросил:
– За что же?
– Ну, хотя бы за то, что я так… – она замялась, словно подыскивая какие-то нужные выражения; впрочем, Лион и без того знал, что именно она поставит себе в вину. – Ну, думаю, неожиданно для тебя, захотела посидеть в парке…
Лион вздохнул.
– Женщины всегда непредсказуемы, – произнес он, – а ты…
Он не договорил, но Джастина поняла его прекрасно – они ведь тысячу лет знали друг друга! А если так – то зачем слова? Все и без них понятно…
– Но ведь я слишком уж непредсказуема! – воскликнула Джастина таким тоном, будто бы вела речь не о себе самой, а о какой-то другой женщине.
– Все женщины более или менее непредсказуемы, – повторил Лион философским тоном.
– Более или менее? – переспросила она и с усмешкой посмотрела на мужа.
Более или менее… Менее или более. Только одни более, а другие – менее… В этом вся разница. После этого они надолго замолчали. Первым прервала молчание Джастина.
– Мне почему-то захотелось вот так посидеть, – произнесла она, словно оправдываясь.
– Я понимаю…
Джастина обернулась и искоса пристально посмотрела на своего мужа.
Нет, как он все-таки изменился!
За последние два года Лион как-то осунулся, взгляд его – так, во всяком случае, часто казалось Джастине – теперь был подернут какой-то пеленой, будто бы глаза его постоянно слезились, как у старика.
