Впереди, вихляя и взмахивая то правой, то левой полами плаща, росла фигура велосипедиста. Скоро они его нагнали. Капюшон скрыл лицо. К раме приторочены удочки, концы их покачиваются над колесами – и кажется, что как раз за счет этого упругого покачивания велосипед движется вперед. Откуда бы и куда он ни ехал, это был далекий путь: не считая придорожных шашлычных и автозаправок, до людей тут пилить и пилить. Любитель рыбалки? Бывают такие, которым подводные склизкие твари, хватающие крючок нежным прожорливым ртом, дороже всего на свете. Такой сто километров отмахает, не почувствует. Андрею зачем-то захотелось увидеть лицо велосипедиста. Наташа обернулась вслед за ним, ища на трассе то ускользающее, что его заинтересовало.

Андрей пристально посмотрел ей в затылок.

Если бы он знал – был бы он против?

…Мог бы и не узнать ничего.

Он только что заменил пробитое колесо и стоял, хмуро разглядывая перепачканные руки и размышляя, где их теперь отмыть, не браться же за руль такими, – как зазвонил телефон. Он было решил, что не станет отвечать. Перезвонит потом сам. Но звонили настойчиво. Андрей выругался и осторожно, чтобы не измазаться еще больше, вытянул телефон из поясного чехла.

– Михал Михалыч умер, – сказал Вадик.

Они оба помолчали. Крепче перехватив телефон, Андрей прошел пару шагов по обочине. Под ногами хрустнула галька.

– Ты где? – спросил Вадик.

Он ответил, что на Московской трассе, недалеко от города, пробил колесо, только что поменял.

– Куда-то едешь?

– Да ехал. Вчера в Полянах был, там леса нет почти, зря проездил, сегодня даже домой не заезжал – в Каменск на лесопилку. Лес закупить нужно.

За длинным ответом Андрея потянулась длинная пауза. Оба подумали об одном и том же: какой, к черту, лес, когда Полунин умер. Андрей пошел по обочине, жадно прислушиваясь, как хрустит под ногами галька. Этот звук показался ему пронзительно дорог. Сейчас это закончится. Сейчас он сядет за руль и вернется в город – в город, в котором мертвый Мих Мих лежит в ожидании, когда вокруг него забегают и засуетятся, когда завертится последняя запущенная им суматоха. А здесь спокойно: хруст гальки и убежавшая к мокрому небу трасса. Не пробил бы колесо, был бы уже далеко, за Лихой. Там мобильники берут хреново – Вадик мог и не дозвониться. Андрей промчался бы на своей новенькой «А-6» еще сотню километров, с музычкой, закуривая на полном ходу, наблюдая, как живущий за приспущенным окном ветер глотает сигаретный дым. В Каменске походил бы по лесопилке, дыша в этом загробном мире деревьев всеми возможными древесными запахами, он это любит. Возможно, спокойная жизнь продлилась бы еще на целый день. Но где-то он наскочил на сволочной болт. Пришлось ставить запаску, пришлось ответить на звонок Вадима – и все перевернулось. Его снова ждет Мих Мих. На этот раз мертвый – а значит, как никогда непредсказуемый. Даже подсыхающая на руках грязь стала ему приятна.

– Сейчас подъеду.

Дождавшись правильного ответа, Вадик коротко поинтересовался:

– Через сколько?

Андрей сказал, что минут через сорок, не раньше, перед аэропортом пробка.

– Ладно, – сказал Вадик. – Приедешь, сразу в дом заходи. Я собак запру. Мне нужно будет отъехать ненадолго. За доктором съезжу. Ты, Андрюша, пока посиди с Михалычем, – он помолчал, добавил. – Инфаркт у него, скорей всего, случился. Ночью. Сердце остановилось.

Они сказали друг другу: давай, до встречи, – и отключили трубки. Голос у Вадима звучал дружественно. С ним такое случается. Вообще их отношения весьма нехитрые: привет-пока, – но иногда Вадик ведет себя так, будто они закадычные друзья.

В багажнике с лета валялось несколько банок пива, Андрей открыл одну и полил себе на руки. Стало только хуже, руки сделались липкими. Он спустился с обочины и, осторожно отогнав палую листву, окунул руки в лужу. Со дна поднялась волна мути и побежала сразу во все стороны. Когда она почти коснулась рук, Андрей отдернул их и окунул чуть поодаль, тут же подняв новую волну.

Поднявшись обратно к машине, долго смотрел в сторону города. Он будто ждал каких-нибудь знаков. За расплывчатой линией пустырей виднелись лишь старые крыши частных домов. Они были похожи на притопленные лодки, плавающие днищами вверх. На востоке созревал дождь. Полунин мертв. Мутным октябрьским утром, под набрякшим небом, для Андрея начиналась новая жизнь в очень большом и очень тесном городе, жизнь без Мих Миха Полунина. Начиналась свобода, безжалостная свобода, право пожирать и быть сожранным. Он часто пытался представить себе этот день: что он будет думать, что сделает. Но ни о чем особенном он не подумал.

Что ж, поехали.

Плюхнувшись на водительское сиденье, Андрей невесело усмехнулся:

– Да-а-а, граждане потенциальные жмурики, лучше б вам обождать недельку-другую, пока не утрясется.

Леса на складе осталось дней на десять, вспомнил он – это если без авралов. Готовых изделий – штук пять. Вон что с погодой, подумал, как начнут люди на дорогах биться – лес улетит за неделю.

Набрал Наташу, чтобы поделиться новостью, но телефон оказался выключен. Спит, решил он, еще не включила.

Пока делом на Северном городском владели Ардашевы, дело переходило от отца к сыну. Но после того как пришел Мих Мих Полунин и отобрал у сторчавшегося Эдика Ардашева Северное городское, ниточка оборвалась. Преемника Мих Мих не оставил. Инфаркт, сказал Вадик. Сердце остановилось. Почему не говорят: «выключилось»? Щелк – экран погас. Главный герой куда-то шел, говорил что-то. Но зрителю стало не интересно, что он там говорит, куда идет – взял и нажал на кнопку.

Дождавшись, когда обе полосы окажутся пустыми, Андрей развернулся и поехал не спеша, не больше восьмидесяти, рассеяно глядя на текущий под морду его «А-шестой» асфальт. Асфальт был коряв. Спешить не хотелось. Не хотелось попасть к Мих Миху первым и усесться с ним один на один. Когда подъедут остальные, кто их знает. Обзвонил их Вадик? Или собирается звонить только после того, как доктор выпишет свидетельство? Запросто. Вадим такой – идейный формалист, как обозвала его Наташа. Еще бы, десять лет, покуда не прибился к Полунину, проработал в собесе. Для него, наверное – если нет у тебя свидетельства о смерти, так еще не совсем ты мертвый, не вполне легально.

Машину мелко, но беспрестанно потряхивало на выбоинах, и тряска словно расплескивала его. Следовало сосредоточиться, а в голову полезли совершенно отвлеченные мысли. Заставить себя думать о Мих Михе – и о новой жизни, о том, что станет со «Скорбящим ангелом», о битве за кормушку, которой не избежать – Андрей не мог. Сказывались последние двое суток, проведенные в поездках, с холодным неуютным ночлегом в гостинице Белых Полян. Ночлег и в самом деле был отвратительный. В гостинице протекла крыша, бльшую часть номеров залило. Угловой номер, в котором он поселился, оказался запущен, пронизан дорожным одиночеством и сквозняками. Телевизор был сломан, обои отклеивались с шорохами, похожими на вздохи. Стул без спинки. Стакан с желтой каймой. Кровать перекошенная, с разными спинками. Можно было переехать в мотель, огни его были видны наискосок из правого окна. Но он почему-то остался. Пока не почернели окна, пролежал одетый, поглядывая на обои. Хотел дождаться, когда наконец бумага отойдет и покатится свитком по стене. Не дождался, уснул. Перед сном вспомнил, как давным-давно, сразу после свадьбы, они с Наташкой клеили обои. Доклеили и, полюбовавшись, пошли на балкон курить. Она тогда как раз училась курить. Обои на сквозняке стали отклеиваться, а они не могли понять, что это за шорох и треск у них за спиной, шутили про барабашку, который вышел оценить ремонт – а докурив, вернулись в комнату и ахнули.

Интересное было время. Не залапанное буднями. Отработал первый год на Полунина. Уже разочаровался в нем, научился его терпеть, в сотнях случаев сочинил, как поступил бы на его месте, доказав себе, что он умнее и толковей, чем считает Мих Мих. Дважды собирался уйти, остался. Но пока принимал все это всерьез.