Помимо занятий проводились также контрольные пробы, цель которых состояла в том, чтобы выявить сложившееся у ребенка отношение ко взрослому. Для этого взрослый пребывал наедине с ребенком в комнате, где находились разные игрушки, и оставался пассивным, предоставляя ребенку проявлять любую инициативу. Все обращения ребенка он встречал доброжелательно и поддерживал их. Контрольные пробы производились четыре раза: до начала всех занятий и по окончании каждой из трех программ.
Занятия с детьми вел только экспериментатор. В контрольных пробах в тот же день, что и экспериментатор, с детьми встречалась незнакомая им женщина. Пробы с нею позволили учесть взросление детей. При первой встрече она и экспериментатор вызывали примерно одинаково слабое расположение испытуемых.
Всего с каждым ребенком на протяжении 4–5 мес. было проведено 84 опыта: 60 занятий и 24 контрольные пробы (12 – с экспериментатором и 12 – с посторонней женщиной). Для суждения об отношении детей к экспериментатору и о его изменении под влиянием общения были выделены 63 показателя, в которых проявлялись основные параметры поведения ребенка: эмоциональное состояние и экспрессии детей; взаимодействие со взрослым с помощью предметных действий, вокализаций и речевых высказываний; инициативные попытки ребенка поддержать или изменить общение; внимание ко взрослому.
Анализ статистически надежных различий, установленных в ходе занятий и на контрольных пробах, позволил С. В. Корницкой сделать следующие выводы.
Предпочтение к программам увеличивается с возрастом: у младенцев оно прослеживается по 9 показателям из 63, в раннем возрасте – по 13, а у дошкольников – уже по 17. При этом у младенцев различия в поведении проявляются почти исключительно по количеству отвлечений (7 случаев из 9), в то время как у детей постарше они касаются и остальных параметров поведения.
Младенцы не проявили четкого предпочтения к какой–либо программе (судя по их поведению на занятиях) и ко взрослому в связи с нею (судя по их поведению на контрольных пробах). Можно было только видеть, что речь взрослого (программа В) вызывала у них меньше всего отвлечений, а программа С – больше всего (и отвлечений, и активности при взаимодействии). Программа Э занимала промежуточное место.
В раннем возрасте дети явно предпочитали программу С, что обнаружилось в минимальном количестве эмоционально–волевых проявлений, в которых ребенок выражал свое нежелание контактировать со взрослым, и отвлечений, а также в наиболее активном взаимодействии. Как на занятиях с игрушками, так и в контрольных пробах после этих занятий программа В вызывала отрицательное отношение детей, судя по наибольшему количеству эмоционально–волевых проявлений и максимуму отвлечений на занятиях.
Дошкольники продемонстрировали предпочтение к программе В (наиболее частый смех и наивысшая активность при взаимодействии на занятиях). Менее всего им нравилась программа С (наиболее частые отвлечения и эмоционально–волевые проявления). На занятиях по программе Э дошкольники обнаружили максимальную сосредоточенность, но реже всего смеялись, были менее всего активны во взаимодействии и показали меньше всего эмоционально–волевых действий.
Таким образом, результаты количественного анализа подтвердили исходную гипотезу в отношении потребности в сотрудничестве (программа С) у детей раннего возраста и потребности в уважении, взаимопонимании и сопереживании (программа В) у дошкольников, но не выявили избирательности младенцев в отношении потребности в доброжелательном внимании (программа Э).
Был предпринят также качественный анализ поведения детей при встречах с экспериментатором, при переходе вместе с ним в помещение лаборатории, при расставании и во все время занятий и контрольных проб. Этот анализ подтвердил, что младенцев радовали все три программы занятий и примерно в равной степени. Их потребность в доброжелательном внимании удовлетворялась тем ласковым, спокойным голосом экспериментатора, той индивидуальной адресованностью его воздействий и взглядов ребенку, которые были присущи всем занятиям. Правда, удалось подметить, что дети наиболее радовались программе Э благодаря наличию в ней эпизодов физического соприкосновения со взрослым и после этих занятий были наиболее веселы и оживленны, но указанное различие было статистически несущественно.
Дети раннего возраста четче двух других групп продемонстрировали свое предпочтение программе С, содержание которой наиболее отвечало характеру их ведущей деятельности (предметные действия–манипуляции) и связанному с нею содержанию их коммуникативной потребности в сотрудничестве. Эту потребность дети не могли удовлетворить на занятиях по двум другим программам: в программе Э отсутствовали манипуляции с игрушками, а в программе В они еще не могли адекватно контактировать со взрослым. Дети постоянно стремились перестроить занятия по программам Э и В, сократить их время. Указанная тенденция обнаружилась особенно ярко, когда программа С предшествовала в опытах двум другим.
Исключение составили две девочки раннего возраста, которые наиболее радовались программе Э и постоянно искали физического соприкосновения с экспериментатором. Их поведение отчетливо выражало потребность в доброжелательном внимании, как у младенцев. Обе девочки много болели, провели на 1–м году жизни более 2 мес. в больнице, их редко посещали родные, и они испытывали недостаток тепла и ласки. Хотя они умели манипулировать с предметами, при появлении экспериментатора они оставляли игрушки и тянулись ко взрослому. Содержание потребности в общении (в доброжелательном внимании) не соответствовало их ведущей деятельности (предметному манипулированию) и было с нею в дисгармонии.
Дошкольников наиболее удовлетворяли занятия по программе В, на которых они с увлечением обсуждали с экспериментатором свои дела и другие волнующие их вопросы. Однако дети этого возраста благодаря высокой инициативности умели извлечь личностные моменты и из занятий по другим программам. Так, по программе Э дети воспринимали слова экспериментатора как похвалу себе, как проявление его уважения; некоторые серьезно добавляли к его «величанию» дополнительные сообщения о своих достоинствах («Я и читать научилась», «А я еще малышей не обижаю!»). В ходе игры дети часто, отставив игрушки, рассказывали экспериментатору о своих делах, делились секретами, расспрашивали о его семье и работе, превращая игру в доверительную беседу.
В ходе занятий с экспериментатором у детей всех трех возрастов складывалось к нему отношение симпатии, достигавшее после наиболее предпочитаемой программы максимальной интенсивности, доступной данному ребенку, и временами превосходившее по своей силе расположение ребенка к матери и привязанность к воспитательнице. Отношение ребенка выражалось в радости при встрече, в настойчивых просьбах взять на занятие, даже если для этого приходилось уйти из группы или отложить встречу с матерью, в неудовольствии и протестах по окончании опыта, в горе и слезах при расставании с ним. Дети ласкали экспериментатора, сулили ему всяческие подарки, рассказывали о себе самые сокровенные вещи.
Следует сказать, что отношение к постороннему взрослому за это время не претерпело особых изменений – оно либо осталось прежним, либо (у некоторых детей) окрасилось неприязнью.
Исследование С. В. Корницкой позволяет утверждать, что содержание общения со взрослыми – действительно важный фактор, обусловливающий развитие отношения ребенка к окружающим людям. Вместе с тем оно говорит в пользу наших представлений о конкретном содержании коммуникативной потребности на некоторых этапах раннего и дошкольного детства.
Работа Р. А. Смирновой (1981) решала аналогичные вопросы, но уже во взаимоотношениях детей между собой. Она поставила целью выяснить, возможно ли целенаправленно сформировать в опыте избирательные привязанности дошкольников друг к другу на основе удовлетворения их потребности в общении со сверстником. Более частный характер имела вторая задача: выяснить, зависит ли глубина привязанности ребенка к товарищу от содержания той потребности в общении, которая удовлетворяется при контактах с ним.
