Графиня приняла его в своей собственной маленькой гостиной – ради такого случая она не стала переодеваться, оставшись, как и была, в домашнем платье и изящном чепце. Когда барон вошел, она сидела, положив ножки на любимый стул своего мужа – тот самый, на котором обычно сидел лорд Шарп, когда у него разыгрывалась подагра.

– Киран, дорогой! – пробормотала она, подставив ему щеку для поцелуя. – Надеюсь, ты меня извинишь? Видишь ли, я еще не встаю.

– Конечно! – Ротуэлл уселся в кресло напротив нее. – Памела, я не понимаю, с чего на тебя вообще напала блажь принимать гостей?

Леди Шарп ослепительно улыбнулась:

– Знаешь, почему я всегда любила тебя больше всех остальных моих кузенов? За эту твою грубую откровенность, мой мальчик!

За его грубую откровенность? Похоже, эта фраза будет преследовать его весь день.

Но глаза леди Шарп сияли искренней радостью.

– Ну, мой дорогой, может, объяснишь все-таки, с чего это тебе вздумалось меня избегать?

– Видишь ли, Памела, со вчерашнего дня я практически не был дома.

– Да уж, я чуть в обморок не упала от удивления, увидев тебя на улице в дневное время. – Леди Шарп сморщила нос. – Я не в восторге ни от общества, которым ты предпочитаешь окружать себя, ни от твоего ночного образа жизни. Впрочем, не стоит об этом. Кстати, не хочешь меня поздравить?

При этих словах Ротуэлл чопорно выпрямился.

– Конечно, дорогая. Прими мои поздравления. Я благодарю Бога за то, что все обошлось, – добавил он. – Это было чертовски опасно для тебя, Памела. Я искренне рад, что все уже позади.

Леди Памела удивленно подняла свои изящно очерченные брови.

– О чем это ты? Что ты хочешь этим сказать?

– Ничего особенного, Памела, – ответил он. – Просто надеюсь, тебе не придет охота повторить это еще разок.

– В моем-то возрасте? – Леди Памела метнула в его сторону насмешливый взгляд. – Я бы сказала, что это маловероятно.

– Держу пари, что все эти волнения здорово сократили Шарпу жизнь.

– Да, знаю. Поверь, мне очень жаль. – Леди Шарп, опустив глаза, играла с лентой, которой был обшит ее носовой платок. – Но, Киран, ты же сам понимаешь – Шарпу нужен был наследник.

– А что в конце концов будет с моим титулом, Памела? – наконец спросил он.

– Ты имеешь в виду – когда тебя не станет? – Леди Памела с досадой отбросила в сторону платок. – Думаю, и титул и все остальное унаследует кто-то из твоих кузенов Невиллов. Впрочем, тебе ведь это безразлично, разве не так?

– Ты права. Совершенно безразлично, – пробормотал Ротуэлл.

Леди Шарп бросила на него удивленный взгляд.

– По-моему, тебе следует немедленно этим заняться, – резко заявила она. – И не делай непонимающее лицо, Киран! Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду.

Однако Ротуэлл старательно делал вид, что не понимает. Даже уперся руками в колени, словно собираясь встать.

– Ну, старушка, мне пора. А тебе, думаю, лучше немного отдохнуть.

– Фи! – бросила леди Шарп, повелительным жестом заставив кузена вновь опуститься в кресло. – Если кто-то из нас и нуждается в отдыхе, так это ты! Да я в жизни не видела тебя таким измученным. – Она повернулась к горничной. – Ступайте, Энн, скажите Торнтон, чтобы она принесла сюда виконта Лонгвейла. Я хочу представить его своему кузену.

Ребенок? О боже… только не это!

Ротуэлл обычно под любыми предлогами старался избегать общения с детьми. Ему казалось, все ждут, что он немедленно придет в телячий восторг. А он никакого восторга не испытывал.

Но это был не просто младенец, а сын кузины Памелы, к которой Ротуэлл был искренне привязан. В итоге барон остался – больше того, даже умудрился выдавить из себя улыбку, после чего, поколебавшись немного, склонился над пышным свертком, который нянюшка доставила сюда из детской специально для того, чтобы он имел возможность им полюбоваться.

И вдруг непонятно почему у него перехватило дыхание. Этот малыш был очарователен. Бархатистая кожа ребенка была так нежна, что казалась прозрачной, а круглые, пухлые щечки покрывал румянец того оттенка, для которого в человеческом языке просто не существовало слов.

В гостиной настала такая тишина, что Ротуэлл боялся дышать.

Внезапно малыш моргнул, и на Ротуэлла уставились два голубых глаза. Потом вдруг сжал свои крохотные кулачки, сморщился и разразился таким пронзительным воплем, которому позавидовала бы и иерихонская труба. Странное очарование, владевшее Ротуэллом, мгновенно рассеялось.

– Боюсь, лорд Лонгвейл уже по горло сыт моим обществом, – объявил он, улучив момент между двумя особенно громкими воплями.

– Чушь! – безапелляционно заявила ее светлость. – Уверена, он просто желает произвести на тебя впечатление. Признайся, Киран, тебе когда-нибудь доводилось слышать младенца с такими здоровыми легкими?

Ротуэлл честно признался, что нет. Несмотря на бесчисленные пеленки и свивальники, в которые он был туго завернут, младенец умудрялся безостановочно размахивать кулачками и при этом не переставал вопить так, словно его резали. Ротуэлл был до глубины души поражен той силой воли и упорным стремлением добиваться своего, которая исходила от этого крохотного создания – и даже почувствовал нечто вроде невольного уважения к малышу. Внезапно Ротуэлл поймал себя на том, что его губы непроизвольно растягиваются в улыбку.

В конце концов, возможно, он ошибается, и отнюдь не всё и вся в Лондоне хиреет и чахнет. Взять хотя бы этого маленького проказника – вон как орет!

Что ж, похоже, круговорот жизни, смерти и возрождения действительно представляет собой нечто вечное и неизменное. Но что он сам испытывал при мысли об этом, успокоение или гнев, Ротуэлл затруднился бы сказать.

Леди Шарп протянула руки к сыну.

– Дайте мне подержать его хоть немного, Торнтон, – попросила она, прижав извивающийся сверток к груди. – Всего несколько минут, хорошо? А после этого, думаю, будет лучше отнести его в детскую. Боюсь, мы и без того заставили лорда Ротуэлла чувствовать себя довольно неуютно.

Вместо того чтобы снова усесться в кресло, Ротуэлл подошел к одному из окон, выходивших на Ганновер-стрит. Он чувствовал, как что-то дрогнуло в его душе – и сам удивлялся этому.

Он так и остался стоять, взявшись одной рукой за ставень и невидящим взглядом уставившись на сгущавшиеся сумерки за окном. Одна мысль не давала ему покоя… Что такого необыкновенного было в этом малыше, что поразило его до глубины души? Голос Памелы вернул его к действительности.

– Киран! – В ее обычно мягком голосе сейчас слышались металлические нотки. – Мой дорогой… с тобой все в порядке?

Словно застигнутый на месте преступления, Ротуэлл вздрогнул и обернулся. Его кузина, снова устроившись в кресле, с любопытством разглядывала его. Кроме них, в гостиной уже не было ни души.

Леди Шарп склонила головку на плечо – и сразу стала похожа на любопытную птичку.

– По-моему, ты не слышал ни слова из того, что я сказала!

– Извини, Памела, – пробормотал он. – Я задумался.

Хмыкнув, леди Шарп похлопала по стоявшему возле нее стулу.

– Иди-ка сюда, – позвала она. – И постарайся быть хоть немного серьезным, хорошо? Это важно.

Ротуэлл, хоть и неохотно, выполнил ее просьбу. От его внимания не укрылось напряжение, сквозившее в голосе кузины. И почему-то это ему страшно не понравилось.

– Киран, – тихо проговорила она, – ты по-прежнему встречаешься с Кристиной?

Вопрос застал Ротуэлла врасплох. Кристина Эмброуз приходилась Памеле золовкой, но они были так же несхожи между собой, как небо и земля. Памела редко решалась о чем-то его просить, собственно говоря, он вообще не помнил, чтобы такое случалось.

– Мы с миссис Эмброуз изредка встречаемся – когда у нас появляется такое желание, – недовольно буркнул он. – А в чем дело? Шарп снова чем-то недоволен?

– Господи, конечно, нет! – отмахнулась леди Шарп. – Моему мужу хорошо известно, что он не имеет никакого права читать нотации сводной сестре, да он и не пытается. Но вы двое… послушай, Киран – надеюсь, дело не зашло… м-м-м… слишком далеко? Кристина не из тех женщин, которые готовы с легкостью согласиться… Господи, даже не знаю, как сказать…