Королев, как всегда, увлекся. Он любил говорить о будущем космонавтики.

– Давайте немного помечтаем вместе, – продол­жал Сергей Павлович, – большой корабль, в котором уходят в космос, к примеру, они – Севастьянов и Аксенов. Работают на орбите многие недели, смотрят на нашу Землю со стороны. Что-то им неясно, сразу кон­сультируются с вами, товарищ Виллманн. Разве это не заманчиво?

– Конечно.

– А сейчас не могу помочь… Впрочем, одну минут­ку. – Королев сел в кресло, достал из ящика несколь­ко листков бумаги. – Вот слушайте: «Местный метеоро­лог сообщил, что наблюдал какое-то явление. Непонят­ное свечение. Может быть, вход аппарата в плотные слои?» Нет, это не вход. Палло ошибся… А может быть, ваши облака?

– Зимой мы их не наблюдаем, – ответил Виллманн.

– А если это впервые? – Королев улыбался. – Не пренебрегайте, пожалуйста. Я отдам распоряжение, чтобы вам в Тарту прислали подробное описание.

– Спасибо.

– Пора прощаться. – Королев протянул руку Виллманну. – Я должен уезжать. А вы еще побеседуйте с ними. – Он показал на Севастьянова и Аксенова. – Расскажите им поподробнее о ваших облаках. – Он повернулся к инженерам: – А вы мне подготовьте отчетик. Срок – три дня. До свидания.

Все торопливо направились к двери. Королев набрал номер телефона.

– Да, это снова я, – сказал он, – есть утечка информации о наших работах… Нет, откуда я узнал, докладывать не буду. К счастью, человек надежный. Но проверьте повнимательнее вашу систему. Плохо ра­ботает. О том, что мы говорим, о сроках пусков никто не должен знать. Подчеркиваю, никто.

День был слишком короток. За два часа они успе­вали «прыгнуть» всего на 100—150 километров, и вновь начинались долгие часы ожидания нового рассвета.

Палло летел на Ан-2 впереди.

– Будешь показывать дорогу, – сказал Козлов, – мне нужно знать, что по курсу.

Так и решили. Если река сворачивала вправо, Пал­ло высовывал руку в правое окно и отчаянно махал ею. Козлов начинал готовиться к виражу. Машина была непривычно тяжелой, и Козлов еще при первом вылете понял, что она не простит ни малейшей оплошности. Он вел ее осторожно, словно это был его первый само­стоятельный полет.

На коротком тросе висел «шарик». Они сняли с вер­толета все лишнее: решетки, облицовку, дополнитель­ные баки. И тем не менее каждый раз, когда Козлов отрывал «шарик» от земли, он почти физически ощу­щал, насколько тяжел груз. Вертолет мелко дрожал от напряжения, и Козлову иногда казалось, что машина скоро не выдержит.

Сотня километров из полутора тысяч… Немного, ко­нечно, но очень быстро подступала ночь, и, когда кру­тые берега Тунгуски начинали сливаться с небом, Коз­лов заставлял вертолет замирать в воздухе и ждать, по­ка не приземлятся Аны.

Палло выскакивал первым из самолета и сразу же начинал подавать сигналы Козлову. Тот осторожно сни­жался и, когда «шарик» касался земли, освобождал замок. Вертолет чуть подпрыгивал вверх, и снежная ме­тель, рожденная его винтами, кружила еще сильнее. Обычно вертолет садился в центре ее. Но, пожалуй, самое опасное – сцепка «шарика». Механик забирался на него, брал в руки замок и ждал, пока над ним за­виснет вертолет. Что происходит внизу, Козлов не ви­дел. Палло подавал ему знаки, и летчик прижимался к земле, каждый раз боясь, что всего одно неверное движение – и те полтора метра, что отделяют машину от «шарика», окажутся чуть меньше… Палло поднимал руку вверх, и Козлов поднимал машину, а механик от­скакивал в сторону.

– Спасибо, культурно взял, – после полета благо­дарил механик Козлова. Завтра он снова повторит эту фразу, а летчик вновь ничего не ответит, потому что на рассвете ему предстоит зависать над этим самым «ша­риком», а между махиной вертолета и землей в снеж­ной метели будет суетиться человек, пытаясь соединить трос. Впрочем, он уже натренировался. На эту опера­цию в первое утро ушло полчаса, а потом механик дол­го сидел на снегу, потому что его била нервная дрожь и он никак не мог с ней совладать.

Морозы стояли неделю. Пришлось установить круг­лосуточное дежурство у печи. Она остывала так быстро, что к утру вода в ведре покрывалась слоем льда. Дров было достаточно. Изредка появлялись эвенки, привози­ли продукты и дрова и молча исчезали. Только потом, в Туруханске, Палло узнал: среди оленей начался па­деж, все население ушло к ним на помощь. Вот почему за неделю никого в крошечном поселке они так и не увидели.

10 января Мангулов передал из Туры: «Потепление до 35—40 градусов. Возможны туманы».

Телеграмма обрадовала и огорчила. Туманы?

– Ничего, как-нибудь проскочим, – кажется, впер­вые за эти дни Козлов улыбнулся, – теперь поднять­ся бы…

И вновь он оказался прав. Лыжи самолетов вмерзли в лед. Да и запустить моторы обоих Анов и вертолета не удавалось.

Сначала из Туруханска привезли бензиновый подо­греватель. Но работал он неустойчиво, при таком моро­зе бензин загорался плохо. И эта бестолковая возня с подогревателями окончательно вывела из себя Козлова. Он не отходил от рации и отчаянно ругался с авиацион­ным начальством сначал в Туруханске, а потом и в Красноярске…

Мороз постепенно спадал. Прогноз Мангулова оправ­дался, и Палло вновь пожалел, что при первой встрече так сурово обошелся с метеорологом. Правда, когда пришла телеграмма от Королева с просьбой подробнее рассказать о явлении, так беспокоившем Мангулова, Палло добавил от себя несколько слов: «Извините, что тогда погорячился. Очень прошу подробный рассказ об увиденном направить в Тарту, в Институт астрофизики, Виллманну. Рад был нашей встрече».

Мангулов немало удивился такому посланию. Во-первых, он давно уже забыл, каким образом обидел его «эстонец», а во-вторых, осведомленность «Москвы» о нем, Мангулове, льстила самолюбию. Он догадался, что Палло сыграл здесь определенную роль, и непривычно для себя ответил коротко: «Сделаю. Спасибо».

Дни стояли отменные, лететь бы только, уже в Ту­руханске давно были бы, но выстуженные моторы мол­чали. Подогреватель привезли, когда над Тунгуской на­чали опускаться туманы.

Туман преследовал их до Туруханска. Последний час полета шел практически вслепую…

– Мы дойдем, если хотя бы немного повезет, – сказал две недели назад Козлов начальнику авиаотряда, когда они еще собирались в путь. Тогда из Москвы при­шло разрешение на этот полет, правда, в конце телеграммы приписка: «Сбрасывайте аппарат, если возник­нет опасность для жизни».

Неужели эта минута пришла?

Сегодня Козлов летел один. Механика отправил на Ане. Словно знал, какой будет туман. Наверное, он отцепил бы этот злосчастный «шарик», будь это не в двух десятках километров от Туруханска, а в самом начале.

Год спустя такой же полет кончится иначе. Козлов будет вывозить оборудование геологической партии. И вновь туман над Тунгуской. Но теперь он не выпустит летчика. Его похоронят на берегу реки, и погнутый винт вертолета станет ему памятником…

Палло не успеет подробно рассказать Королеву о своей экспедиции. В самом начале разговора зазвонит телефон, и Сергея Павловича вызовут на совещание в ЦК партии.

– Срочно подготовьте отчет, – успеет сказать Ко­ролев, – и дайте мне фамилии всех, кто принимал уча­стие в работе. И ваши соображения, кого следует от­метить, не у нас. Только прошу конкретно: фамилия, имя, отчество и по какому ведомству. Добьюсь для них премий… А сами начинайте готовиться к запуску трех кораблей-спутников. Сначала собачки и манекены, а на третьем – человек…

– А как мне объяснить, где был? – спросил Палло.

– Если друзья будут спрашивать, говорите: за Тун­гусским метеоритом летал. – Королев рассмеялся.

У истории серебристых облаков будет продолжение. И поэтому нам придется перенестись из зимы 60-го года на несколько лет позже.

Виллманн просыпается рано, до восхода солнца. Выходит на балкон и долго стоит, всматриваясь в по­светлевшее небо.