Поэтому-то мы и стараемся сейчас летать как можно ниже (на высоте от 10 до 20 метров) и как можно медленнее – со скоростью 55 километров в час. Там, где нам кажется, что степь изменила свою окраску, мы приземляемся.
Чтобы разыскать все эти места на автомашине, понадобились бы месяцы и даже годы. Ведь трава растет только в сезон дождей, когда здесь ни по одной дороге не проедешь.
Это уже семьдесят девятая посадка такого рода. С нами летит Самвел Пауло, ассистент-африканец из Восточноафриканского гербария в Найроби. На каждой остановке мы обследуем примерно около 300 метров по окружности и отмечаем, какой вид травы встречается здесь наиболее часто и какой съеден. Потом мы срываем по одному растению каждого вида и наклеиваем на фильтровальную бумагу. Самвел Пауло кладет их под специальный пресс, который мы все время таскаем с собой в нашей «Утке».
Несмотря на дождливый сезон, несколько часов в день светит солнце, и тогда мы поспешно раскладываем свои трофеи на гранитных склонах Банаги. Камень на солнце очень быстро нагревается, и растения равномерно просушиваются как сверху, так и снизу.
Мы отнюдь не задались честолюбивой целью собрать все растения, которые вообще растут в Серенгети. Нам хочется выявить лишь кормовые травы, но и их оказалось уже свыше 160 видов. Кроме того, нас интересует плодородие различных почв, поэтому мы во многих пунктах берем пробу земли, насыпаем ее в мешочки из сурового полотна и посылаем в Сельскохозяйственный институт в Дармштадте. Туда же мы посылаем пробы сена, чтобы нам определили процент содержащегося в нем растительного белка.
Разбирая сотни образцов растений, носящих мудреные латинские названия, мы ясно поняли одно: стада животных в сезон дождей откочевывают именно туда, где произрастают их излюбленные кормовые травы. В тех местностях, которые животные обходят стороной, этих кормовых растений нет; там растут только те, к которым ни зебры, ни гну не притрагиваются. Питательные кормовые травы в свою очередь произрастают только на определенных почвах. Содержание растительного белка в них вполне удовлетворительное, на уровне среднего европейского лугового сена.
Кстати, выяснилась еще одна интересная деталь: гну и зебры в Серенгети испокон веков делают то, что современные скотоводы догадались ввести в практику только два десятилетия назад. Наши учебники по сельскому хозяйству все время рекомендуют крестьянам не давать траве вырастать слишком высоко, а скашивать ее заблаговременно, пока она еще молодая. Высокий травостой означает полный сеновал сена, но вместе с тем и тощих коров. Высокая трава становится жесткой, она содержит много неперевариваемых волокон. А пока трава еще низкая, в ней много растительного белка. Именно поэтому умный крестьянин разгораживает свое пастбище на несколько частей и через определенные промежутки времени перегоняет коров и лошадей из одного загона в другой, давая им таким образом возможность все время пастись на молодой траве.
Это же самое делают и дикие копытные Серенгети, когда во время сезона дождей кочуют по кругу, поедая необходимые им кормовые травы. Как только молодая, свежая травка успевает отрасти на несколько сантиметров, они уже снова тут как тут и пасутся на ней по второму кругу. Поэтому-то зебры здесь всегда такие упитанные.
Степь степи рознь. У такого «государства для животных», как национальный парк Серенгети, нельзя отрезать один конец и вместо него в другом месте произвольно добавить то же число квадратных километров. Ведь тому, что стада устремляются именно сюда, в знаменитое сердце серенгетской степи, есть определенная и веская причина.
Во время наших скачков по степи с одного места на другое мы однажды обнаружили целую компанию грифов, сидящих на земле посреди поляны, окаймленной со всех сторон редкими деревцами. Приземлившись, мы направили самолет в их сторону. Словно черная туча, стая этих гигантских птиц поднялась в воздух и расселась на ближайших деревьях. Оказывается, они только что собрались растерзать зебру, погибшую в проволочной петле браконьера. Попав в петлю, сильное животное вырвало с корнем деревце, к которому был привязан конец проволоки. Но, таща его за собой, зебра выбилась из сил, петля затягивалась все туже и перерезала кожу на шее. Рана загноилась. Несчастное животное! Умерла зебра, видимо, только что, потому что грифы не успели еще даже вспороть ей брюхо.
Сейчас ровно половина десятого – час переговоров по радио. Мы настраиваемся на длину волны Гордона Пульмана и просим его прислать к нам Германа на нашем вездеходе.
Дело в том, что в нескольких сотнях метров от нас, в тени кустов, отдыхает семья львов – папа, пять детишек и две или три мамаши. Они наверняка заинтересуются мертвой зеброй. Нам хочется, чтобы Герман попробовал заснять львов за этим занятием рядом с нашим полосатым самолетом. Пусть даже самые недоверчивые люди в Европе убедятся в том, что львы Серенгети не обращают ни малейшего внимания ни на людей, ни на технику.
Первой подбежала львица с двумя львятами. Перед нашим самолетом она на минуту остановилась в нерешительности и внимательно его оглядела. Но львята, полные нетерпения и жадности, бросились вперед, к мертвой зебре, лежащей прямо под одной из плоскостей нашего самолета, и ей пришлось последовать за ними. Через несколько минут явился и папаша в сопровождении остальных деток, а следом за ними – еще две львицы. Теперь зебру разделают с молниеносной быстротой. Самец с необыкновенной силой и проворством отрывает от жертвы огромные кусищи мяса. Вскоре у всех до этого таких чистых и желтых львов становятся красными перепачканные кровью морды.
Даже когда мы включаем мотор и пропеллер с грохотом начинает вращаться, это их пугает только на одну минуту. Они лишь на несколько шагов отходят в сторону и удивленно рассматривают эту странную, непонятную чертовщину.
Мы откатываем самолет на 50 метров и продолжаем наблюдения. Первым насытился глава семьи – он возвращается к кустам и утомленно падает в тенечке в траву. Вскоре за ним последовали и остальные. Дольше всех трапезничает большая львица-мамаша.
Как только все семейство собралось в тени кустов, грифы нерешительно, по одному, снова слетаются к останкам зебры. Вскоре серовато-коричневые падалыцики настолько плотно облепили зебру, что ее уже совершенно не видно. Такое нашествие явно обеспокоило старую львицу. Она выбегает из кустов, и грифы с криком взвиваются в воздух. Одному из них она уже в воздухе отвешивает такой удар передней лапой, что перья так и брызнули во все стороны, словно огромная птица взорвалась. Но подбитый враг уцелел и спасается бегством.
К шакалам львы, видимо, относятся снисходительнее: в то время как львица отрывает куски из середины, два из них тянут за другой конец жертвы.
Когда мы на своей «Утке» снова поднялись в воздух, мне почему-то пришло в голову помахать из окна платком оставшемуся внизу Герману. Но из этого ничего не получилось. Платок не полощется по ветру, а почему-то съеживается в комок, словно старается спрятаться за моей рукой.
Сейчас мы направляемся к достопримечательному явлению природы, которое собирались посетить уже давно. Это две серовато-черные странствующие дюны прямо посреди степи. Они достигают 5 – 6 метров в высоту; ветер гонит по ним песок наискось вверх, а по другую сторону вершины он отвесно ссыпается вниз. Таким образом эти внушающие ужас черные дюны каждый год продвигаются на 25 метров вперед. Они погребают под собой различных мелких животных, и на тех местах, где они прошли, еще долго потом находят массу высохших гигантских жуков и полые затвердевшие шарики навозников, из которых подросшим личинкам никогда уже не суждено выбраться.
Песок на солнце накаляется настолько, что я не смог положить на него руку и сосчитать до десяти, проиграв из-за этого Михаэлю пари.
То, что трудно окинуть взглядом на земле, легко рассмотреть с самолета. Через эту часть Серенгети за прошедшие века прокатилась не одна дюжина таких странствующих дюн. Полосы, по которым они прошли, легко различаются по тому, как растет здесь трава. Перед горой Банаги все дюны, словно по команде, меняли свое направление – точно рота солдат, которой капитан во время марша скомандовал: «На-пра-во!» Наверное, у гор ветер резко сворачивает в сторону.
