— Тогда его жене ничего не угрожает.

— А что, если все было не так? — простонала Синди. — Тогда мы все в опасности.

Грегори обнял ее за плечи.

— «Правда делает человека свободным», как говорят. Синди, мы не можем остановить бывшую жену Джона.

— Но мы должны хотя бы позаботиться о ней.

— Да, ну что ж, она снова придет в клуб. Она будет приходить туда до тех пор, пока не получит того, чего хочет.

— Может, мне поучить ее танцевать?

— А может, она будет рисовать там?

Грегори остановился.

— О чем, черт возьми, мы говорим? Что бы она там ни делала, она появится в клубе.

Синди била мелкая дрожь.

— Грегори, я завтра тоже пойду с тобой.

— В Дельту?

Она кивнула.

— Чем больше нас будет, тем меньше опасность, — решительно сказала она. — Я хочу сказать, что, если кто-то все же подслушал наш разговор?

— Синди…

— Грегори, мы же много раз ходили к Маме Ли Маэ. И никогда не боялись. Поверь, будет лучше, если мы пойдем все вместе, ты так не думаешь?

Грегори вздохнул.

— Ну, если ты так хочешь, — он снова обнял ее за плечи, — давай я отведу тебя домой. У меня такое предчувствие, что завтра нам предстоит чертовски длинный день.

Джину Лаво хоронили в фамильном склепе.

Энн пришла в церковь на отпевание, но остановилась у входа, предпочитая наблюдать за службой издали.

Гроб несла любопытная компания мужчин: Грегори, Хэрри Дюваль, Жак Морэ, приходившийся Джине дальним родственником, и, что особенно удивительно, лейтенант Марк Лакросс.

Энн была совершенно уверена, что к тому времени, когда процессия двинулась на кладбище, ее никто не заметил, Марк-то уж точно. Его напарник, парень с лицом, напоминающим морду породистой собаки, тоже присутствовал на службе, но, как и она, держался в тени. Энн полагала, что ей удалось оставаться на достаточном расстоянии от офицера Джимми, чтобы он ее не увидел. Среди присутствовавших были и другие полицейские. Она узнала их, поскольку в разное время все они дежурили у палаты Джона.

Энн весьма странно чувствовала себя в этой компании: она не была знакома с Джиной, но ей начинало казаться, что она знала ее.

Еще более странное ощущение она испытала на кладбище. Энн любила новоорлеанские кладбища, в частности и на этом бывала раньше неоднократно. Когда она пришла сюда впервые, гид, сопровождавший туристскую группу, предупредил ее, что она может встретиться здесь со «смертельной» опасностью. Причем это не было игрой слов. Накануне на кладбище произошла перестрелка. После этого она сама водила сюда туристов, делала зарисовки надгробий и самого кладбища на фоне отдаленного городского пейзажа. Не то чтобы у нее был болезненный интерес к загробному миру, но погребальные сюжеты очень полезны художнику для практики. И хотя на новоорлеанских кладбищах редко встретишь старинные фигуры ангелов с крыльями, посмертные маски, изображения скорбящей Мадонны и прочие традиционные для европейских и новоанглийских кладбищ скульптуры, здешние надгробия, высоко поднятые над землей из-за постоянной угрозы наводнений, были тоже по-своему интересны. Ангелов и других неземных существ здесь тоже хватало, хотя они и были другими. Крылатые грифоны над коваными воротами охраняли фамильные склепы. Дикий виноград, плющ, мхи и цветы пробивались сквозь щели в цементных плитах, оплетали их, создавая таинственную ауру.

Первые погребения в фамильном склепе Джины относились ко второй половине восемнадцатого века. Массивные чугунные ворота были открыты, усыпальница Лаво готовилась принять гроб с телом Джины. За гробом шла молчаливая, торжественная процессия. Лишь изредка кое-где слышались всхлипы. Энн заметила Синди Маккена в окружении молодых женщин. Она тихо плакала. Какая-то очень старая женщина отказалась принять помощь мужчин, которые хотели поддержать ее под руку. Энн подумала, что едва ли это мать Джины: осанка у женщины была прямая и горделивая, но лицо казалось древним, ей, вероятно, далеко за восемьдесят.

Пастор начал последнюю часть погребальной церемонии — прощальную молитву над разверстой могилой. Он говорил о жизнелюбии Джины, ее нежной душе и сказал, что Бог принял ее в объятия свои, а на земле восторжествует справедливость.

Возможно, в этот момент священник не слишком верил в разворотливость новоорлеанской полиции, потому что добавил, что если даже справедливость не восторжествует на земле, то Всемогущий восстановит ее в День Страшного Суда.

Как только служба закончилась, Энн быстро выскользнула на улицу и села в машину: ей не хотелось, чтобы лейтенант Лакросс увидел ее и помешал отправиться в Дельту. Если он считал возможным выволочь ее из клуба, он не остановится перед тем, чтобы выудить ее и из лодки. Усевшись за руль, она почувствовала, как по телу снова прокатилась теплая волна — это ощущение настигало ее уже неоднократно в это утро. Она не могла забыть вчерашний вечер. Его поцелуй. Господи! Она опять задрожала. Идиотка. Это совсем не то, что ей нужно. Черт, конечно, не то. Но было так приятно, когда он прикасался к ней, целовал ее.

Он вовремя остановился.

А что бы она делала, если бы не остановился?

У нее не было выбора. О Господи, она оказалась такой доступной. Потому что страстно хотела его. Смешно, разумеется. Это произошло лишь потому, что она так занята, у нее нет постоянного партнера, а ей нужен мужчина. Только это, ничего более.

Нет, нет, ни с кем из своих знакомых она не испытывала подобного. Ей никогда так не хотелось прикоснуться к чьему-то обнаженному телу и ощутить чью-то руку на своем.

У нее взмокли ладони. Проклятие! Не бросалась же она на незнакомцев до этого. Но его она хотела, и когда он остановился, испытала разочарование, ей хотелось, чтобы он пошел дальше. Его запах, его чуть колючие щеки, руки, такие сильные, — это было искушением.

Он полицейский, преследующий Джона! — сердито напомнила она себе.

А вот и он. Энн сползла пониже на сиденье автомобиля, надеясь, что он не узнает ее серую «мазду». Он разговаривал со своим собакоподобным напарником и восточным красавцем. Марк был в черном пиджаке, белой рубашке, черном жилете и галстуке. Он выглядел чрезвычайно достойно и был невероятно красив с этими блестящими каштановыми волосами и чуть посеребренными висками. Очень печален и гладко выбрит по случаю похорон. Ее снова охватили жар и дрожь. Она его совсем не знала, но чувствовала, будто знает всю жизнь. Его образ стоял перед ее мысленным взором еще до того, как она впервые его увидела. И этот поцелуй…

И конечно, то, как он охранял ее. Ну, положим, он ведь полицейский. И ему нет необходимости соблазнять свою… Кого? Подозреваемую в соучастии в убийстве? Возможную жертву? Свидетельницу?

«Все вместе, наверное», — горько усмехнулась она про себя.

Он должен будет пройти прямо мимо нее. Она еще глубже сползла вниз и затаилась, почти не дыша.

Словно это могло бы помешать ему ее увидеть!

Но — о чудо! — он ее не заметил. Был слишком озабочен тем, что говорил ему восточный красавец.

— И ничего, больше ничего? — упрямо твердил Марк Лакросс.

— Видите ли, наша Джейн Доу никогда не служила в армии, это я могу сказать точно. И не совершала никаких преступлений: ни в одной криминальной картотеке Соединенных Штатов и Канады нет ее отпечатков. Мы проверяем слепки зубов, сверяемся со списками пропавших без вести. Но многих одиноких людей друзья и родственники начинают искать лишь через какое-то время после их исчезновения.

— А что в клубе? — резко спросил Марк.

— Ну, понимаете, там все как бы находятся в одной лодке — практически двадцать четыре часа в сутки. Хэрри Дюваль утверждает, что никто из его девушек не пропустил работу, но дело в том, что не все они работают каждый день. Естественно, я не могу слишком уж давить на Дюваля сейчас, сразу после похорон Джины, но я непременно отвезу его в морг на опознание.

Марк засунул руки в карманы и смотрел через ворота кладбища, как растекается толпа.