Прямо перед ней простирался погруженный в полумрак зал со столиками, развернутыми лицом к сцене. Перед самой сценой стулья были расставлены в ряд, а внешний край ее — обнесен перилами. Вот где ей хотелось сесть. О тех, кто уже сидел там, она не могла по затылкам сказать ничего определенного, кроме того, что они представляли собой гуманоидов с черепами, большей частью покрытыми волосами. Но, разумеется, те, кто окружает сцену, должны быть джентльменами. Или по крайней мере мужчинами.

В данный момент на сцене находились четверо танцоров, в разной степени раздетых: двое черных мужчин и две белые женщины. Все четверо двигались с изысканной грацией и обладали изящными фигурами. Несмотря на свое решение не маячить у входа, именно это и делала сейчас Энн. Теперь ей было понятно желание Джона попытаться запечатлеть частичку этой грации и красоты в своих «Дамах красного фонаря». Он до сих пор не решался рисовать мужчин, но Энн не сомневалась, что он думал и об этом. Естественно, будучи нормальным гетеросексуальным мужчиной, он в первую очередь обратил внимание на женщин. Но она знала Джона. Закончив первый цикл, он приступил бы к мужским портретам. Как и женщины, мужчины на сцене двигались с зачаровывающей пластичностью. Это были сильные, прекрасно, идеально сложенные молодые люди.

Она могла бы помочь ему работать над мужскими портретами, подумала Энн, пытаясь одновременно суммировать свои впечатления от клуба в целом.

Он был не таким, каким она себе его представляла, однако неким странным образом походил на картины Джона. Здесь не было ничего дешевого, безвкусного. В движениях артистов сквозила не столько сексуальность, сколько чувственность. Их танец был возбуждающим, эротическим… и романтическим. Все — от хореографии и режиссуры до подбора пар по цвету кожи — было тщательно продумано.

Какой-то звук отвлек ее внимание от сцены, она снова почувствовала на себе чей-то взгляд.

Неудивительно, что за ней наблюдают. Она выглядела здесь до смешного чужеродно, и половина присутствующих, не скрывая, глазела на нее. Нет, не в этом дело. Она посмотрела вверх и вокруг себя. Теперь у нее было ощущение, что за ней следят сами стены.

— Простите, но кто вы и что здесь делаете?

Голос раздался у нее за спиной, глубокий, богатый и уверенный. Она стремительно обернулась и с тревогой обнаружила, что к ней подошел тот самый черный красавец из бара.

— Я… я…

— Вы редко посещаете такие места, — утвердительно сказал он.

— Я… я… простите, но ведь заведение открыто для всех…

— Вы жена…

Она запнулась, пытаясь разглядеть лицо собеседника.

— Да, я бывшая жена Джона Марсела. Не окажете ли вы мне, в свою очередь, любезность? Кто вы сами и почему, черт возьми, глазеете на меня?

Он широко улыбнулся:

— Я Грегори Хэнсон. Друг вашего мужа. Бывшего мужа. Точнее, приятель. И близкий друг Джины Лаво. Девушки, которую убили прошлой ночью. Говорят, что это сделал Джон…

Энн приятно удивило, что этот человек не осуждал Джона заранее и безоговорочно, несмотря на все улики, которые, как сообщили газеты, имелись у полиции против него.

— Джон ее не убивал.

Мужчина удивленно поднял бровь:

— Джон как-то говорил мне, что вы с ним друзья. Большие друзья. Это редко случается после развода.

— Горечь наших отношений осталась позади.

— В это еще труднее поверить.

Энн улыбнулась:

— Тем не менее это правда. Может, нам повезло. У нас дочь. Она и любовь к живописи позволяют нам оставаться вместе. Брак не давал такого шанса. Так вот, я знаю Джона и уверена, что он не способен никого убить.

— Даже если он любил ее?

— А он ее любил?

— Думаю, в нее многие были влюблены. — Грегори указал на бар: — Посидите со мной. По крайней мере не будете выглядеть белой монахиней посреди Гарлема.

Энн позволила ему провести себя через зал к бару.

— Что вы пьете? — спросил он. — Вы должны что-нибудь выпить. Назвался груздем… знаете ли.

Она украдкой огляделась:

— А что обычно пьют женщины в стриптизных заведениях?

— Стриптизных заведениях, миссис Марсел? Это клуб.

— Ну да. И женщины здесь не занимаются проституцией, они лишь сопровождают мужчин, да?

— Только если сами того пожелают, — вежливо ответил Грегори. — Так что будете пить?

— Пиво, пожалуйста. Я не хотела никого обидеть.

— А я и не обиделся, — сказал Грегори, махнув девушке, прислуживавшей в баре.

— Вы танцор? — спросила Энн.

Он расплылся в улыбке:

— Вы хотите спросить, не «сопровождаю» ли я женщин?

Она зарделась.

Грегори показал в сторону помоста.

— Я играю на трубе. Могу сказать, что один из лучших трубачей в Новом Орлеане. А может, и в стране. — Он не хвалился, но говорил без ложной скромности. Просто констатировал факт.

— А почему же вы сейчас не играете на своей трубе?

— У меня перерыв. Что вы здесь делаете?

— Джон в коме.

— Да. И что же?

— Он не может себя защитить.

— Значит, вы явились в «стриптизное заведение», чтобы защитить его?

— Он не убивал вашей подруги.

— Может быть. Разве полиция не пытается найти того, кто это сделал?

— Полиция считает преступником Джона.

— Дураки. Джон был с ней, их кровь смешалась, они провели какое-то время вместе в тот день…

— Откуда вы знаете?

— Прочел в газетах.

Девушка принесла Энн пиво. На ней была прозрачная белая блузка и ничего под ней. Энн не знала, куда девать глаза.

— Спасибо, — выдавила она.

— Не за что, милашка, — ответила та, одарила Грегори ослепительной улыбкой и удалилась.

Грегори поднял свой стакан:

— Ваше здоровье, миссис Марсел.

Энн тоже подняла стакан. Грегори поставил свой на стойку.

— Я тоже любил ее, — тихо сказал он.

— Джину?

Он кивнул:

— И я с вами согласен. Ваш бывший муж ее не убивал.

— Спасибо вам. Мне очень важно знать, что хоть кто-то на моей стороне. — Запнувшись, она глотнула пивную пену. — Но тогда кто ее убил?

Грегори пожал плечами.

— Не знаю. — Он оглядел свои руки, сначала тыльную сторону ладоней, потом, повернув их кверху, сами ладони. У него были очень большие, сильные руки. — Джина… Надеюсь, мне удастся выразиться поточнее. Джина порой наживала себе врагов из-за того, что слишком любила людей.

Энн удивленно вскинула брови.

— Да, она любила людей, жалела их, — продолжал Грегори, — и если кто-то в ней нуждался, считала своим долгом быть с этим человеком, хоть подчас и не стоило этого делать. Она…

— Она — что?

— Она имела связи со многими мужчинами. Почти со всеми, кого знала, — кроме меня.

— Я не понимаю…

— Я любил Джину. Не могу, однако, сказать, что она была в меня влюблена. Думаю, она влюбилась в вашего бывшего мужа, миссис Марсел, но не сумела порвать некоторые прошлые связи и, боюсь, не верила, что такой приличный человек, как Марсел, действительно женится на ней и даст ей то, чего она искренне хотела от жизни.

— С кем еще она встречалась?

— О! — Грегори склонился к стойке. — Спросите лучше, с кем она не встречалась. Сюда придется включить и меня.

Энн улыбнулась, показывая, что поняла его шутку.

— Нет, серьезно, вы расскажете мне все, что знаете?

Он кивнул.

— Ее семья — из Дельты. Мама Лили Маэ, местная вудуистская гуру, доводилась ей двоюродной бабушкой или что-то в этом роде. Джина обожала ходить к ней. Она выросла на окраине Дельты, в убогой деревушке. Среди детей, с которыми она росла, был ее дальний родственник Жак Морэ. Она продолжала встречаться с ним здесь и каким-то образом время от времени оказывалась вовлеченной в его дела. По большей части чистые, однако чуть-чуть сомнительные, слишком уж большие доходы они ему приносили. А потом появился ваш муж, и… — Он помолчал, глядя на зеркала, которыми были увешаны стены клуба. — И еще был Хэрри Дюваль.

— А он?..

— Он — хозяин здешнего заведения. У нее с ним давние отношения. — Грегори замялся. — Было еще и несколько других, полагаю. Друзей. Друзей, которые больше, чем друзья. — Он поднял на Энн тяжелый взгляд карих глаз. — В тот день, когда ее убили, она ходила к Маме Лили Маэ. Ее что-то тревожило, и она говорила об этом со старой ведьмой.