Или другой случай – балты, о которых в данном романе упоминается не раз. По результатам раскопок получается, что берега Оки с притоками они покинули еще в середине 1-го тысячелетия нашей эры, а славяне пришли только лет триста спустя и заняли древние, давно заброшенные балтские городища. Но каким образом тогда сохранились сотни балтских названий больших и малых рек? Чтобы узнать эти названия, славяне должны были довольно долгое время жить в тесном контакте с балтами и от них уяснить, что здесь как называется. Иначе они просто назвали бы реки пустой земли по-своему. Ведь не могли же балты, уходя или вымирая, расставить по берегам таблички с названиями! Как это вышло – загадка.
В результате у всех историков и любителей (разной степени компетентности), ищущих истину в море отдельных деталей, все время получаются совершенно разные модели. Некоторые из этих «самолетов», собранные наиболее авторитетными или просто убедительно излагающими конструкторами, входят со временем в учебники и в сознание масс. Скажем, широко известные легенды о варягах, которых как бы призвала северная Русь, а Олег явился с младенцем Игорем предъявлять права на Киев, хотя поляне никаких варягов к себе не приглашали и единого государства с Приладожьем до той поры никогда не составляли, – пример такого вот самоваро-паровозо-вертолета, в который свято верит уже не одно поколение ученых и публики. Или более новый «миф» – о том, что ключница Малуша, мать князя Владимира Святославича, и ее брат Добрыня были детьми древлянского князя Мала. Впервые эта мысль возникла еще в середине XIX века, но это не теория и даже не версия, а просто выдумка, основанная на внешнем сходстве имен Мал и Малуша. Да и сходство-то кажущееся: во-первых, древлянского князя, скорее всего, звали как-то по-другому, а слово «мал» означает его статус – «малый» племенной князь, в отличие от «светлого князя», главы союза племен. А Малуша – естественное имя младшего в семье, маленького. Никаких иных оснований для причисления Малуши и Добрыни к роду древлянских князей нет. Однако якобы княжеское происхождение Малуши уже вошло и в романы, и в научно-популярную литературу, и даже в энциклопедии как несомненный факт!
Вот ведь парадокс – ерунду вроде застежек или глиняной посуды можно откопать, описать, классифицировать с точностью до нескольких десятилетий, а такие основополагающие вещи, как происхождение династии или общественная структура, остаются в области догадок. Впрочем, и битые горшки в истории не ерунда – по ним отслеживают движение племен и происхождение целых народов.
Если пытаться описывать не единичные события, а устройство жизни в целом, то попытки выстроить одну верную модель заведомо обречены. Сама действительность Древней Руси и предшествующих ей славянских (и не только) племен – от моря и до моря, на протяжении чуть ли не тысячи лет – была неоднозначна и многообразна. Для конкретизации же не хватает фактов, да и те, что имеются, нипочем не желают ложиться в общую схему. Всегда что-нибудь да выпадает, а из этого конструктора «лишнюю» деталь, как слово из песни, не выкинешь. Так что и академики, и энтузиасты-любители обречены вечно рыться в куче перепутанных деталей, пытаясь выстроить нечто жизнеспособное хотя бы теоретически.
Все построения автора этих строк ничем не лучше других. Но и не хуже, пожалуй. По крайней мере, я старалась выдумывать только то, о чем достоверных сведений получить невозможно, а образ жизни наших предков старалась представить, опираясь на результаты исследований серьезных ученых – археологов, антропологов и так далее, а не на псевдопатриотические домыслы о том, что-де славяне правили миром еще за десять тысяч лет до появления человека разумного как биологического вида. Да, похоже, что в IX веке даже князья жили в землянках, потому что ничего иного в славянской строительной традиции раньше X–XI веков вроде бы не обнаруживается. Землянка – не признак дикости, просто в ней легче сберегать тепло. В древности, говорят, существовало представление, что приписать человеку подвиги, которых он не совершал, означало нанести ему смертельную обиду. В отношении истории родины, я бы сказала, этот принцип тоже действует. И выдумывать сказки, восхищающие «патриотов», – наиболее верный способ никогда не узнать, что же было на самом деле.
О том, что может сказать наука насчет общественного строя славян в раннем средневековье, я уже писала в послесловии к роману «Лес на Той Строне». Здесь я хочу к этому прибавить некоторые «новости» древнерусской жизни, а именно – подозрения о кастовом устройстве оной. Например, сторонником этого мнения является Лев Прозоров (Озар Ворон), о чем и пишет в своей книге «Боги и касты языческой Руси». Вкратце его теория такова. В Древней Руси имелось в наличии пять каст: князья, жрецы, воины, земледельцы (ремесленники) и рабы. Касты жили обособленно, брачные союзы заключали только со своими, для каждой касты действовали свои запреты: жрецы избегали прикасаться к железу, воины не имели права участвовать в каком-либо производительном труде. Данные положения Лев Прозоров обосновывает ссылками в основном на былины. При всем уважении к этому источнику рассуждению вредит то, что автор его обходит полным молчанием вопрос о том, в какие эпохи касты у славян могли сформироваться. Многочисленный сравнительный материал, отсылающий к кастам индусов или древних кельтов, наводит на мысль, что кастовую систему Лев Прозоров считает общеевропейским наследием. Однако думается, что условия для формирования той или иной касты складывались в процессе общественного развития славян не одновременно.
Существование отдельной касты жрецов и в самом деле представляется вполне вероятным. Именно у жрецов всегда имелось много профессиональных секретов, которые нельзя открывать кому попало, а для успешного исполнения своих обязанностей волхвам требовались особые способности, передающиеся по наследству. Так что для жрецов было логично образовать отдельную касту еще десятки тысяч лет назад. Хотя и тут все не так просто: у народов, сохранивших шаманизм, считается, что духи сами выбирают очередного служителя, независимо от его происхождения; шаманить мог (или хотя бы имел право) практически каждый, а шаман, напротив, в свободное время ходил на охоту, как все.
Следующими, вероятно, выделились вожди и князья. В послесловии к «Лесу на Той Стороне» я уже упоминала теорию, согласно которой славяне выбирали князей, но можно предположить, что круг знатных семей, из которых выдвигались кандидаты, образовывал отдельную касту. Это могло случиться в те эпохи, когда имущественное неравенство уже достигло заметного уровня и разница между простолюдинами и знатью стала очевидна. Передача власти по наследству оформилась, надо думать, в течение VI века нашей эры.
О формировании касты производителей (земледельцев, ремесленников, скотоводов, охотников, рыбаков и так далее) говорить не стоит – ее всегда составляла основная масса населения, не входившая в другие прослойки. Зато существование воинской касты (в полном смысле слова) мне представляется наиболее сомнительным. И многочисленные ссылки на «заставы богатырские» тут ничего не меняют.
Воины добывают средства к существованию двумя путями: войной и охотой. Причем охота – источник вспомогательный, иначе сама каста называлась бы охотничьей. Чтобы не превратиться в простую шайку разбойников (которую власть и община рано или поздно истребят), воины должны воевать не только против кого-то, но и за кого-то. Просто грабить соседние общины – путь тупиковый, ибо выведенные из себя мужики в конце концов соберутся и задавят числом. Внешние враги (причем богатые внешние враги, способные служить постоянным источником добычи) имелись не везде и не всегда. Не все же имели в ближайших соседях Византийскую империю, ослабленную внутренними проблемами! Значит, для формирования воинской касты непременным условием служит наличие государственной власти, то есть князя, который, во-первых, загрузит воинов работой, а во-вторых, сможет содержать их, вне зависмости от успеха походов.
