Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Старик идет! Старик догоняет!

Но сейчас у нее не оставалось сил бежать.

На поляне глухо щелкнул отсыревший сучок под чьей-то ногой. Атла вскочила и выглянула в щелочку двери. Сначала она увидела лошадь и отпрянула: за месяц блуждания среди чужих она усвоила звериную осторожность и недоверие ко всем без исключения. Но рядом с лошадью шел Вальгард. Атла открыла дверь. Лошадь была нагружена увесистыми мешками. Это становилось любопытно.

– Иди погляди, что тут есть, – глухо бросил Вальгард, подойдя к самому порогу.

– Где ты ее взял? – спросила Атла. – Ты никого не убил?

Вальгард издал неясный звук, который Атла предпочла понять как отрицание. В случае согласия она испытала бы страх расплаты, но вовсе не угрызения совести. Люди, у которых больше ничего нет и не будет, не могут себе позволить чуткую совесть.

Вальгард стал распутывать завязки мешков. На деревянных бирках виднелась оттиснутая в воске печать, но знак чужой собственности никогда не служил Вальгарду препятствием. Перед ним устоял бы и мало какой замок. Ремни были завязаны на совесть, и Вальгард просто вспорол мешок ножом, чтобы не возиться. Сунув руку в прореху, он вытащил полную горсть и показал Атле.

Увидев ячмень, она радостно ахнула. Прошедшие дни научили ее ценить любую еду как величайшее сокровище. Если бы мешок оказался набит серебром, она обрадовалась бы меньше. В благоденствии и в беде вещи имеют разную ценность.

Вальгард ухмыльнулся. Он тоже был доволен своей добычей, притом доставшейся без малейшего труда. К сегодняшнему утру у них с Атлой оставался на двоих такой кусок черствой овсяной лепешки, какого не хватило бы и одному, а с охотой не слишком везло, и он собирался попросить у проезжих людей что-нибудь поесть. Попросить и надеяться, что дадут, потому что иначе он все равно возьмет. Вальгард не был жаден и никогда не брал лишнего, но действительно нужное брал там, где найдет, не оглядываясь на законы и обычаи. В своей силе Вальгард из Перекрестка не сомневался и легко справился бы хоть с десятком торговцев. Как видно, они это поняли с первого взгляда и предпочли убраться подобру-поздорову, оставив ему лошадь с припасами. И хорошо, что не пришлось никого калечить. А неплохие, однако, люди живут на восточном побережье…

Атла тем временем теребила мешок на другом боку лошади. От радости ее бледноватое личико расцвело, глаза оживились и заблестели. Атла и в лучшие-то дни не отличалась красотой, а долгие скитания сделали из нее какую-то тощую троллиху. Чему особенно помогало то, что правый глаз с бровью у нее были чуть ниже, чем левый. И не скажешь, что ей всего-то двадцать лет. У беды нет возраста. Большие темно-серые глаза с резко очерченным верхним веком, из-за которых ее прозвали Совой, раньше смотрели насмешливо, а теперь стали угрюмыми и настороженными. Но сейчас она почти улыбалась и нетерпеливо откинула от глаз тонкую прядку темно-рыжеватых, слипшихся под капюшоном волос, чтобы не мешали.

– А тут рыба, – бросила она из-за лошади. – Поди достань дров, можно похлебку сварить. Там есть какой-то котелок – если он не дырявый…

Вальгард пошел назад к опушке леса. Он никогда не возмущался и не кричал, что женщина не должна приказывать воину, если женщина говорила то, что следовало. Раньше, в усадьбе, Атла и Вальгард не обращали друг на друга никакого внимания, а сейчас, оставшись вдвоем, поладили не так уж плохо.

Начало темнеть, и это пришлось весьма кстати, потому что дым в светлом небе указал бы на их убежище. Зато теперь в избушке стало так тепло, что Атла сбросила ненавистную накидку. Похлебка из ячменя и сушеной рыбы утешающе кипела в котелке, который оказался не слишком чистым, но целым. Помешав похлебку, Атла вздохнула почти с удовольствием и подцепила кусок рыбы ложкой. Ложка была совсем хорошая, липовая, только кончик длинной ручки слегка расщепился. Ложку им в одной усадьбе подарили сами хозяева. Это оказались неплохие люди, но ничего больше они сделать для гостей не могли.

– От моря пахло дымом, – сказал вдруг Вальгард. Он был немногословен и сидел с другой стороны от очага, бесстрастно выжидая, пока похлебка сварится.

Атла вскинула голову.

– Там, должно быть, усадьба, – продолжал Вальгард. – Тут на побережье живет много народу. Пойдем?

– А если это была их лошадь? – спросила Атла. Теперь, когда у нее имелось по мешку ячменя и рыбы, ей совсем не хотелось опять к людям. – Нам не слишком обрадуются. Обвинят в грабеже. Зачем нам это нужно?

– Я их не грабил. – Вальгард слегка пожал плечами. – Я им слова не успел сказать.

– А их ячмень мы съели, – ехидно заметила Атла. – Это то же самое. Можешь быть уверен, тамошний хозяин назовет это грабежом. Зачем нам это надо?

– Ты можешь пойти одна, – предложил Вальгард. Не так чтобы он хотел избавиться от Атлы, но понимал, что ей не под силу скитаться без конца. – Тебя никто не видел. А здесь тихое место. Сюда фьялли придут не скоро. Если вообще придут.

– А чего я там буду делать, в чужой усадьбе? – враждебно спросила Атла, как будто Вальгард желал ей зла. – Чтобы хозяйка кидала мне кости, как собаке, а каждый жеребец из дружины считал, что имеет на меня все права? Вот еще! Переночуем тут, а утром поищем другую усадьбу, подальше, и пойдем туда оба. Может, пустят.

Вальгард пожал плечами. Он мог предложить Атле что-нибудь, но решать предоставлял ей самой. Однако раньше или позже идти к людям все равно придется. Они прошли половину полуострова от середины на восток, дальше – только море.

Помешивая похлебку, Атла гневно двигала ноздрями и поджимала губы, словно продолжала мысленно спорить. Она сама не слишком понимала, почему ей так противна мысль пойти поискать приюта в чужой усадьбе. Расставание со старой усадьбой Перекресток было слишком внезапным, и даже память о зареве пожара не могла убедить Атлу, что эта разлука бесповоротна. Искать себе новый дом означало признать прежний мертвым. Нет больше гридницы*, где она днем пряла с женщинами шерсть, а вечером Орм и Виндир вечно ссорились из-за лучшего места и нередко завершали ужин дракой на общую потеху. Нет долговязого чудака Арне, который в эту зиму с чего-то вдруг начал к ней подлаживаться: за дурочку посчитал, что ли? Атла никогда никого не любила и в то, что кто-то может полюбить ее, не верила. Нет кухни, где столом для рабов служил огромный черный камень. Рассказывали, что этот камень лежал себе и лежал на своем месте, а уж кухню, вместе со всем домом, построили вокруг него. Нет неряхи Асрид, которая никогда не закрывала дверь как следует и лишь добродушно махала рукой, когда женщины жаловались на сквозняк. И женщин этих тоже нет. Но образы оставались такими живыми и яркими, что хотелось оглянуться, пошарить вокруг: где ты, моя привычная, неизменная, вечная жизнь? Прежняя вечность сменилась другой, но Атла еще была погружена в старую, и нынешняя бесприютная жизнь казалась дурным сном, нелепой ошибкой. Казалось, что они отстали и сейчас догонят: и гридница, и черный камень-стол, и Асрид, и Арне…

На лице Вальгарда никаких мыслей не отражалось. Его называли берсерком, но за те четыре года, что он прожил в усадьбе Перекресток, ему не представилось случая проявить себя. Атла даже не знала, сколько ему лет: казалось, он и родился таким широкоплечим великаном, с загорелой обветренной кожей, резкими морщинами на лбу и вокруг носа, с темной короткой бородой. Он всегда оставался невозмутим, но в его спокойствии чувствовалась такая мощь, что Атла не удивилась и сразу поверила его немногословному рассказу. Не только торговцы, но и иные воины могли бы бежать от него без памяти, поскольку сам его вид уже говорил об очень серьезных намерениях.

– А может, и здесь скажут, чтобы мы убирались прочь! – продолжала Атла через некоторое время. – Скажут, чтобы мы шли к троллям и несли им нашу неудачу. Тогда что?

– Пойдем, – не сразу обронил Вальгард, поскольку Атла ждала ответа.

– Куда? – с напористым вызовом не отставала она, словно желая, чтобы именно он, Вальгард Певец, ответил ей за злую судьбу. – К троллям?

3
{"b":"112020","o":1}