Возражение, приводимое некоторыми в ответ на эти доводы, легковесно и смехотворно151: мол, таким образом был бы нарушен установленный порядок вещей, в соответствии с которым последующее, то есть погребение, не подобает ставить впереди предыдущего, то есть смерти. Но ведь после того, что Иисус Христос претерпел на глазах у людей, вполне уместен и закономерен тот невидимый и непостижимый суд, которому Он был предан перед Богом. Дабы мы познали, что не только тело Иисуса стало ценою нашего искупления, но что была заплачена и другая, более высокая и несравненная цена — ужасающие муки, которые должны испытать осуждённые и погибшие.
U. Именно в этом смысле св. Пётр сказал, что Иисус Христос, воскреснув, был избавлен от уз смерти, так как им было невозможно Его удержать или превозмочь (Деян 2:24). Он не просто говорит о смерти, но утверждает, что Сын Божий был охвачен тоскою и болью, порождаемыми гневом и проклятием Бога, ибо они суть источник и начало смерти.
Не было бы особой заслуги в том, что Иисус Христос согласился бы претерпеть смерть без всяких терзаний и смятения, словно играя в неё. Подлинным свидетельством его бесконечного милосердия было принятие такой смерти, перед которой Он испытывал ужас. Несомненно, апостол в Послании к евреям учит тому же, говоря, что Иисус Христос был исполнен страха (Евр 5:7). Иные предпочитают употреблять здесь слова «благоговение» и «набожность». Однако из самого построения фразы и её темы видно, что речь не об этом. Иисус Христос, молясь со слезами и воплями, был полон страха — страха не самой смерти, а того, что она поглотит Его как грешника, поскольку в тот момент Он замещал Собою нас с вами.
В самом деле, невозможно вообразить бездну более ужасающую, чем ощущение оставленности и покинутости Богом, его молчания, когда взываешь к Нему о помощи, и ожидания лишь того, что Он собирается погубить тебя и уничтожить. И вот, мы видим, что Иисус Христос дошёл именно до такой бездны и его душевные терзания достигли такого напряжения, что Он не мог удержаться, чтобы не воскликнуть: «Боже Мой, Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?» (Мф 27:46; Пс 21/22:2) Некоторые утверждают, что это стоявшие вокруг люди так поняли его вопль и таких чувств у Иисуса не былоа. Это невероятно, ибо совершенно отчётливо ощущение, что те слова исходили из самого сердца, охваченного мучительной горечью.
Однако мы вовсе не хотим заключить, что Бог был ожесточён против Христа своего. Ибо как мог Отец ожесточиться против своего возлюбленного Сына, о котором Он сказал, что в Нём Его благоволение (Мф 3:17)? Или как Христос своим заступничеством мог примирить Отца с людьми, если бы ожесточил Его против Себя? Нет, мы утверждаем, что Он вынес всю тяжесть мщения Бога, был поражён и уничижён его рукой и испытал все проявления того, чему Бог подвергает греш
ников, ожесточаясь против них и их наказывая. Поэтому св. Иларий[3] говорит, что благодаря сошествию Иисуса Христа в ад мы обрели великое благо: с тех пор была упразднена смерть3. И в других своих высказываниях он недалеко отходит от нашего мнения — например, когда говорит, что крест, смерть и ад — это наша жизньь. А также: Сын Божий сошёл в ад, а человек был возвышен до небас.
Но какая необходимость приводить свидетельства частного лица, если то же самое утверждает апостол, сказавший, что плод победы нашего Господа состоит в избавлении от рабства, в котором мы пребывали из-за страха смерти? Таким образом, было необходимо, чтобы Иисус Христос победил все страхи, которые вполне естественно тревожили и терзали всех смертных, а это можно было сделать, только сражаясь. Так что совершенно ясно, что душевные страдания Иисуса Христа не были обычными человеческими или нахлынувшими внезапно. В итоге, сражаясь с державой дьявола, с ужасом смерти, с муками ада, Иисус Христос одержал победу и стал триумфатором, дабы мы больше не страшились в смерти того, что наш Владыка упразднил и уничтожил.
(2. Против этого воззрения ополчаются разные путаники. И хотя это люди невежественные, они движимы, скорее, коварством, нежели глупостью, потому что стараются кричать как можно громче. Они утверждают, что я наношу Иисусу Христу тяжкое оскорбление, ибо невозможно допустить, чтобы Он тревожился о спасении своей души. Потом они заходят в своей клевете ещё дальше и заявляют, будто я приписываю Сыну Божьему отчаяние, несовместимое с верой152.
Но, во-первых, что касается страха и растерянности Иисуса Христа, о которых совершенно ясно говорится в Евангелии, то эти канальи берут на себя слишком большую смелость, поднимая этот вопрос. У евангелистов сказано, что перед смертью Иисус смутился духом и был охвачен тоской. Когда смерть была совсем близка, Он устрашился ещё больше. Если кто-нибудь скажет, что то была лишь видимость, то такая уловка просто гнусна. Как сказал св. Амвросий, мы должны честно и открыто признать реальность душевных мук Иисуса,
если только не стыдимся его Креста3. В самом деле, если бы перенесённые Им мучения не касались души, то Он был бы лишь искупителем тел. Но Он боролся, чтобы поднять тех, кто, брошенный на землю, не в силах встать. И это ничуть не преуменьшает небесную славу Иисуса Христа, в которой мы созерцаем его доброту, изумительно сияющую как раз оттого, что Он не презрел принять на Себя наши немощи. Вот откуда почерпнул апостол утешение, которое подаёт нам в несчастьях и муках: наш Посредник сам испытал наши немощи и может сострадать нам в них, постоянно готовый помочь их преодолеть (Евр 4:15).
Наши противники твердят, что недопустимо приписывать Иисусу Христу низменную слабость. Как будто они мудрее Божьего Духа, который вполне согласует эти две вещи: Иисус Христос был, как и мы, искушён во всём — однако, кроме греха. Нам не следует удивляться немощи, которую Он на Себя принял,— не принуждаемый к этому силой или необходимостью, но побуждаемый своим милосердием и чистой любовью к нам. Поэтому всё, что Он претерпел по своей воле ради нас, нисколько не ущемляет его достоинства.
Эти люди злословят, не сознавая, что немощь Иисуса Христа была свободна от всякой скверны и порока, будучи частью его послушания Богу. Из-за того, что в нашей испорченной природе невозможно обнаружить праведной сдержанности, поскольку все страсти в ней искажены и чрезмерны, эти люди судят о Сыне Божьем по общей мерке. Но различие огромно, ибо Он, обладая неповреждённой природой и не имея даже пятнышка несовершенства, так сдерживал свои чувства, что нельзя было заметить какого-либо срыва. В муках, страхе и томлении Он мог походить на нас — однако отличался от нас и в этих состояниях.
Но и убедившись в этом, они принимаются за другие бредни. Пусть Иисус Христос страшился смерти, но Он не боялся проклятия и гнева Божьего, так как чувствовал, что ограждён от них. Я прошу читателей задуматься, насколько почётно для Христа быть трусливее большинства людей с падшей душою? Разбойники и злодеи, стиснув зубы, идут на смерть, многие из них презирают её до такой степени, что кажется, будто смерть для них только игра, а иные принимают её с полным спокойствием. И если бы Сын Божий перед лицом смерти цепенел от страха, то о какой стойкости и о каком величии души можно было бы говорить?
А ведь евангелисты рассказывают о Нём такое, что кое-кто может счесть невероятным и противоестественным: что по причине глубочайших душевных терзаний с его лица падали капли крови. Правда, люди не видели этого, потому что Он молился Отцу тайно в уединённом месте. Все сомнения отпадают, когда мы читаем, что понадобилось Ангелу спуститься с небес, чтобы утешить Его каким-то новым и необыкновенным способом. Какой был бы стыд, если бы Сын Божий оказался столь женственен, что из-за обычной смерти мучился до такой степени, что пот его был как кровь и Он мог воспрянуть духом только при виде Ангела! Подумаем ещё о молении, которое Он повторил трижды: «Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия» (Мф 26:39). Нетрудно догадаться, что оно проистекает от невыносимой горести, что Иисус Христос вёл борьбу более трудную и ожесточённую, чем борьба со страхом смерти. Так обнаруживается, что путаники, которым я отвечаю, дерзостно болтают о вещах неведомых, что они никогда не понимали и даже не задумывались, что значит быть искупленным от Божьего суда. Наша мудрость заключается в том, чтобы чувствовать и сознавать, чего стоило Сыну Божьему наше спасение.
