Она стояла на том месте, где выбралась из зеленых зарослей, и смотрела неподвижными взглядом не на меня, а на порхающих и проносящихся мимо нее птиц. Лицо ее было радостно оживлено, а в одной руке она сжимала маленькое белое платьице, над которым ранее распевала тихую колыбельную.

– Я сделала то, чего так хотел Элден! – воскликнула она. – Я выпустила их всех на волю! Я открыла дверцы всех клеток!

Бабушка была права. Фрици перешла последнюю черту и свихнулась окончательно. Шаг за шагом я начала пятиться назад, к дорожке, но она сразу же заметила мое движение.

– Не уходи, – сказала она более спокойным голосом. – Останься со мной, Малли. Останься там, где ты сейчас стоишь. Я к тебе подойду.

Я не решалась упоминать о бабушке Джулии, но попыталась словами как-то задержать ее.

– Зачем вы выпустили птиц из клеток?

Она улыбнулась почти разумной улыбкой и начала приближаться ко мне, огибая пруд.

– Потому что они мне больше не нужны. Теперь я могу их отпустить. Ведь на самом деле они были всего лишь заменой. Малли, у меня есть ребенок.

– Нет, – возразила я. – Это было очень давно, тетя Фрици. Теперь никакого ребенка нет.

Но улыбка не сошла с ее лица.

– О, это-то я знаю. Она отняла его у меня. Моя мать. Этого я ей никогда не прощу – никогда! Конечно, сейчас он уже взрослый, но все равно он – мой сын.

Мне надо было каким-то образом сделать так, чтобы она продолжала говорить и забыла, ради чего пришла сюда. Надо, чтобы она не вспомнила, что я была рядом с ней там, в галерее.

– А как вы его найдете? – спросила я. – Как вы узнаете, где он находится?

– Да я уже знаю, – сказала она и подняла повыше детское платьице, расправив его. – Я знаю вот из-за этой штуки. Бедная крошка! Быть отнятым у матери, которая любила бы его больше, чем кто-либо способен был когда-нибудь полюбить.

Со стороны галереи послышался голос, и я впервые вздохнула спокойно. Помощь была на подходе. Мне незачем продолжать здесь стоять и пытаться удержать Фрици словами.

– Арвилла! Арвилла! Где ты? – Тетя Нина торопливо бежала по дорожке. На лице ее застыла маска тревоги, смешанной с ужасом.

Фрици повернулась, чтобы посмотреть на нее, а потом поспешно кинулась в мою сторону. Тетя Нина предостерегающе вскрикнула:

– Не подпускайте ее к себе! Она окончательно сошла с ума. Она убила свою мать. Когда зажегся свет, я увидела маму Джулию лежащей на полу. Я вызвала Уэйна, но уже поздно. Мама Джулия скончалась. Берегитесь, Малинда, она очень опасна!

Я и так уже пятилась назад, но Фрици позабыла обо мне и резко повернулась к тете Нине, размахивая белым платьицем.

– Да, я опасна. Для вас! Я все вспомнила. Я знаю о том, что все вы со мной сделали. Тайна скоро выйдет наружу. Это вы убили мою бедную больную птичку, рассчитывая, что обвинят в этом меня, а Малли будет слишком напугана, чтобы остаться здесь. Это вы хотели увезти меня из дому, вы хотели, чтобы Малинда уехала. Теперь я про вас все знаю!

Внезапно наступила минута полнейшей тишины. Даже птицы прекратили свой крик – может быть, оттого, что услышали знакомый голос Фрици. Тяжелое, удушающее тепло словно пригибало меня к земле, трудно было даже дышать. Мы молча стояли – все трое, но мое недоуменное внимание было приковано к тете Фрици. Я ясно видела происшедшую в ней перемену. Ее лицо уже не выражало дикого, радостного возбуждения. Если раньше она и испытала что-то вроде эмоционального всплеска, теперь он улегся, начали успокаиваться и птицы. С лица ее исчезло выражение, которое часто бывало каким-то неуместно молодым и наивным. Теперь она была исполнена какого-то нового достоинства и спокойного мужества.

Нина двигалась с молниеносной скоростью. Она бегом обогнула пруд и набросилась на Фрици. Вырвав из ее рук белое платьице, она швырнула его в воду. В своем черно-сером платье она напоминала тень, живущую какой-то своей жизнью. Это была та же тень, что отчаянно металась в галерее, тысячи раз отраженная в зеркалах. Когда она протянула руку к стеклянной вазе, стоявшей на столе, я быстро встала между ней и тетей Фрици.

Нина с каким-то внезапным восторгом перекинулась на меня, словно бы радуясь смене противника. Она подняла вверх вазу, но я успела схватить ее за руку. Удар, который она нанесла мне, оцарапал мое плечо, но в основном пришелся мимо цели. Я вырвала стекло из ее рук и услышала, как оно со звоном разбилось о кирпич. Совсем так, как та, другая ваза много лет назад! На какие-то мгновения я заколебалась, и ее жилистые руки сразу же обвились вокруг меня, она вцепилась мне в горло, и тетя Фрици во весь голос начала звать Уэйна.

Откуда-то послышались торопливые шаги, а минуту спустя он был уже тут. Оторвав Нину от меня, он скрутил ей руки. Тяжело дыша, я сделала несколько шагов назад. Через минуту она перестала сопротивляться, обмякнув в руках Уэйна. Повернув голову, она посмотрела на него почти послушным взглядом.

– На самом-то деле все это уже не важно, – сказала она. – Джеральд теперь в безопасности. Джулия мертва. Она уже никогда не изменит свое завещание, чтобы оставить все Малинде. Я давно хотела с ней расквитаться. Отпустите меня, Уэйн. Мне совершенно все равно, что со мной будет.

Он не пытался больше ее удерживать. Высвободившись из его рук, она направилась к галерее – какая-то странно озабоченная, маленькая женщина, двигавшаяся с таким видом, будто ей еще оставалось сделать что-то важное.

Я не могла позволить ей уйти так просто.

– Уэйн, это Нина убила бабушку.

– Я знаю, – сказал он коротко. – Но больше ей некуда идти, как вы считаете?

Тетя Фрици не обращала на нас внимания. Став возле пруда на колени, она начала искать платьице, вытащила его и принялась выжимать.

Уэйн подошел и слегка дотронулся до моей руки.

– Она вас не поранила?

Я покачала головой. Меня начала охватывать дрожь, как бывало когда-то, и мне не хотелось, чтобы он это заметил.

Тетя Фрици протянула мне платьице.

– Посмотри, дорогая, я сшила это для него, когда он был грудным младенцем. Боюсь, что для него будет страшным ударом, когда он узнает, что я – его мать. Но теперь ему необходимо это узнать. Ты согласна со мной, дорогая?

Я взяла у нее платьице просто для того, чтобы было чем занять руки, и расправила его. Оно имело какой-то странный, ни на что не похожий покрой. Один рукав был нормальной длины, а другой представлял собой что-то вроде круглой ермолки.

– Но в таком случае вы сшили это платьице для Джеральда, – сказала я.

Она кивнула.

– Да, для моего сына, Джеральда. А теперь мне надо его разыскать и показать это платьице. Я должна сказать ему правду.

Я ахнула и повернулась к Уэйну, но по его виду было ясно, что он уже знает обо всем.

– Так ли это необходимо? – мрачным тоном спросил Уэйн.

Я могла лишь удивленно переводить глаза с одного на другую.

Фрици улыбнулась с какой-то новой для нее убежденностью.

– Конечно, необходимо! Вся беда с самого начала была в том, что правду не говорили, пытались ее скрыть с помощью разного рода обмана! Пора положить этому конец. Даже если он возненавидит меня, надо с этим покончить.

Она прошла мимо нас, обогнула пруд, и нам с Уэйном не осталось ничего другого, как последовать за ней. На противоположной стороне пруда она на минутку остановилась, чтобы посмотреть на раскрытые клетки и на птиц, сидящих между растениями.

– Скоро вам придется вернуться обратно, мои дорогие, – сказала она. – Там вам будет лучше. Вы ведь не дикие птицы. Но не грустите. Я позабочусь о вашей безопасности – это мой долг.

Она подошла к двери в галерею, и вслед за ней мы вошли в освещенный золотистым светом зеркальный зал. Посреди сокровищ галереи на полу лежала бабушка Джулия. Ее лицо и красное платье были прикрыты простыней. Я увидела на ковре тяжелый испанский медный подсвечник и содрогнулась. Неужто Диа некогда купил где-нибудь в Севилье этот подсвечник?

Джеральд стоял рядом с телом и как-то недоверчиво смотрел на бабушку. Позади него стояла Кейт Салуэй.