Когда она наелась и отдохнула, Бим позвал на охоту. Сытая, неповоротливая, раздобревшая Чапа виновато поскуливала, покорно смотрела на Бима, делала вид, что она готова идти за ним. Несколько раз он убегал и возвращался. Чапа поднималась ему навстречу, и снова жаловалась на что-то, не переставала скулить.
Ему надоело ждать. Прежде чем одному уйти на охоту, Бим подошел к Чапе и увидел, как она преданно смотрит в глаза, просит за все прощения.
Он простил.
Лето выдалось беспокойное, принесло Биму много забот. В самом начале Чапа родила одного щенка. За несколько дней до этого она сама подыскала логово, предупредила Бима — вход туда запрещен.
С рождением волчонка жизнь Бима изменилась круто. Дни и ночи приходилось быть на охоте. Чапа сердилась, если он приносил к логову небогатый трофей, гнала его на охоту. Бим слышал из логова писк, это его подстегивало больше недовольства Чапы, неведомое ранее отцовское чувство завладело им. Не раз было так — сам голодный, он оставлял добычу у логова и тотчас же снова отправлялся на промысел.
Первый раз волчонок выбрался из логова в сопровождении Чапы. Поначалу он испугался света, испугался солнца, испугался матери, она подталкивала его носом вперед. Серый пушистый комочек удивленно уставился черными пуговками глаз на Бима, долго решал, как надо себя вести. Потом подполз к лапе Бима, перевалился через нее, лбом уткнулся ему в грудь. Большой, сильный Бим оробел, боялся пошевелиться.
Волчонок уперся лапами в грудь Бима, чихнул, принюхиваясь к незнакомым запахам. Чапа настороженно наблюдала и, как только Бим чуть пошевелился, быстро оказалась рядом, прихватила щенка за шкирку, унесла в логово. Бим так и лежал не шелохнувшись. То, что произошло сейчас, взрослого Бима удивило не меньше волчонка. Он смотрел на вход в логово, жмурился, и ему казалось, что этот шерстяной комочек по-прежнему трется о его грудь.
Волчонок рос быстро, и подошло время покинуть логово. Так решила Чапа. С Чапой Бим не спорил теперь, хотя порою и видел, чтобы подчеркнуть главенство свое, она просто-напросто капризничает. Из-за одного ее маленького каприза чуть не произошла большая беда.
Толстолапый четырехмесячный волчонок в общем-то хорошо переносил большие переходы. На этот раз переход затянулся, и волчонок стал отставать. Бим поторапливал, оставалось перевалить шумную дорогу, за которой раскинулся на многие километры большой лес. Может, Чапе захотелось передохнуть самой, может, пожалела волчонка, только место для отдыха выбрала она самое неподходящее.
Чапа сердилась — Бим мешает передохнуть, зовет куда-то, что-то его тревожит. Волчонок отдыхать не хотел, резвился рядом с матерью, гонялся за стрекозами. Ударом лапы Бим предупредил волчонка — не бегать. Видимо, это получилось грубовато, малыш обиделся, жалобно заскулил. Чапа снова не заметила тревоги в поведении Бима, не услышала, как все ближе раздается грибное «ау».
Волчонок первый раз видел человека, заинтересовался, подбежал к нему. Человек его не замечал, резал грибы, укладывал их в корзину. Волчонок рассматривал грибника, наблюдать за ним было интересно.
И грибник увидел, наконец, волчонка, присвистнул, оглянулся по сторонам:
— И-их, ты! Откуда взялся?
Волчонок не испугался, а человек достал из кармана кусочек колбасы, вытянул руку, прищелкнул языком:
— Чей ты? — кусочек упал на самый нос, ноздри защекотал незнакомый приятный запах. — Бери-бери! Вот бы тебя внучонку подарить!
Колбаса волчонку очень понравилась. Проглотив ее, облизываясь, он уставился на человека.
— Вкусно? Еще бы. Да ты не бойся!
Рука с колбаской ловко прихватила его за шкирку, оторвала от земли. Он сопротивлялся что было силы: орал, извивался в цепких руках, пытался укусить их, но зубы его щелкали впустую.
— Не ори. Не режут. Я те покусаюсь!
Волчонок все же изловчился, вцепился грибнику в полу пиджака.
— Ишь ты. Зверюга. Зверюга и есть!
Грибник обернул полу пиджака вокруг головы волчонка, перехватил его поудобнее:
— Пошли-поехали! Замолчал? Так-то. Внучонок-то как обрадуется!
«Пойти-поехать» грибнику не позволил Бим. Он прыгнул, попытался сбить человека с ног, чуть не рассчитал прыжка, ударил в спину вскользь, одной лапой. Грибника развернуло на месте, но он устоял на ногах, не выпустил из рук волчонка. Бим упал сам, но быстро вскочил, приготовился напасть снова.
Человек оказался не из робкого десятка. Приподнимая корзину вверх, он встал спиной к дереву, с удивлением смотрел на Бима:
— Уу-ух, ты! Драться, значит? Твой щенок-то? Поскалься у меня! Поскалься!
Бим успел отпрыгнуть. Корзина с грибами просвистела у его ног, врезалась в землю, брызнула грибными крошками. От нового броска удержал волчонок. Бим увидел, как он скатился по ноге человека на землю и с перепуга, бросившись прочь, лбом угодил в дерево, заверещал пуще прежнего.
— Хозяева нашлись! Ешь, твое! Ну-ка прыгни еще. Прыгни! — грибник щелкнул перочинным ножом, направил лезвие на Бима. — Возьми своего ублюдка! Целехонький!
Чапа подскочила к Биму, лизнула и обнюхала сына, увидела грибника. Не раздумывая, она бросилась на человека.
Теперь волчонок услышал, как верещит мать, катается по траве и кусает все, что попадает на зубы: ветки, землю, раненую ногу.
За волчонка, за Чапу отомстить Биму не удалось. Толстый сосновый сук врезался ему в бок. Новый здоровенный сук мелькнул в руках грибника:
— Эть, вы! Паразиты. Кусаться? Давай-давай! Кто кого? Ножичек-то — вот!
Прихрамывая, увлекая за собой волчонка, Чапа бросилась прочь, Бим медлил, боль в боку еще не прошла.
— Не наелся? И тебя хромым сделать? Кыш! — сук просвистел над головой. Бим отскочил подальше, ощетинил загривок, облаял грибника и побежал догонять Чапу.
Осень стояла грибная, и теперь от каждого «ау» спешили уйти в болота, где грибы не росли. Перед самым снегом скитания по лесам вновь привели к родным местам, к опустевшему военному лагерю. Здесь семья их пополнилась.
Мальчик, западно-сибирская лайка, как и Бим, был подарен на день рождения в общем-то хорошему человеку. Когда в городской квартире собака сделалась лишней, ее привезли до осени в военные лагеря. Осенью о собаке забыли.
Мальчик рос крупным и сильным псом. Не одна сотня солдат находилась в лагере, но своих Мальчик знал. Боже упаси появиться на территории гражданскому человеку. Успокоить Мальчика становилось непросто. Он рос при караульном помещении, и солдаты быстро усвоили: если рядом с постом собака — жди проверяющего.
Пришло время опустеть лагерю, и Мальчик осиротел. В лагере оставался сторож, Мальчик попытался завести с ним дружбу, но из этого ничего не получилось. Хозяин сторожки несколько раз бросал в Мальчика камни:
— Плодят вас! Бросают! Кормить я должон? Приди еще.
Злого человека пес чувствовал, старался не приходить к его дому, но голод заставлял делать это. Редко у этого дома он находил на помойке что-нибудь из съестного.
Мальчик каждый день прибегал к караульному помещению. Он верил, люди не забыли о нем, что-то случилось с ними, не могли же они просто так бросить его. Каждый день он видел одно: заколоченную крест-накрест досками дверь и глухие ставни на окнах.
Чапа враждебно встретила Мальчика, заурчала: «Не подходи!» Глупый еще шестимесячный волчонок, напротив, обрадовался, не по-серьезному старался укусить Мальчика, вызывал его на игру.
Чапа и волчонок с интересом наблюдали, как Бим обнюхивает незнакомца. Неожиданно и для них мощным ударом грудью Бим сбил его с ног, приготовился задать трепку. Мальчик лежал на спине, поднятые вверх лапы говорили, что силу он признает. Бим не стал бить лежачего, дружелюбно тявкнул, разрешил подняться с земли. Мальчик радостно залаял, долго вилял хвостом.
Волчонок измучил играми, но Мальчик ни разу не огрызнулся на него, терпеливо сносил укусы. Детские шалости он еще помнил. Если бы не мучивший голод, игра с волчонком была бы ему не в тягость. Он играл и чувствовал на себе настороженный взгляд матери волчонка, понимал значение этого недоброго взгляда.
