– Ну ладно, пойдем, Алеша, на крылечко, пошепчемся.

Вышли, Харон сел на ступеньку и усадил рядом Светозарова.

– Ну, а теперь серьезно давай поговорим. Твой друг Рогов, журналист, мне про тебя много рассказывал…

– А где Рогов?

– Если честно – не знаю. И знать не хочу. Не нужен он. Мы с тобой должны в нашем деле соблюдать полнейшую конспирацию, полнейшую, Алексей.

Харон Харонович сказал это очень серьезным голосом, без тени насмешки.

– Скажем так: никто, кроме меня, не знает, что ты здесь. Ни Рогов, ни Коровкин, ни Баранов, только я. И ты. И еще я знаю, что ты мечтаешь спасти Россию. Вот мы с тобой и начнем Россию спасать, прямо завтра и начнем. Завтра начнем. Первый этап – завтра. Нам с тобой многое предстоит сделать, Алеша, очень многое. Поэтому я и привез тебя сюда.

Алексей слушал и не верил своим ушам: то, о чем он мечтал, готово воплотиться прямо сейчас и с невероятной легкостью.

Харон Харонович между тем достал из сумки ноутбук, включил.

– Чтобы ты понял, насколько это серьезно, прямо сейчас напишешь письмо Рогову. Напиши, что заболел, что прилететь не сможешь, что у тебя грипп, ангина, целлюлит… Ну, в общем, придумай что-нибудь. Потому что никто не должен знать, что ты в России. Понял?

Они молча смотрели на экран, пока компьютер искал сеть. Потом Алексей вошел в свой почтовый ящик и обнаружил там два письма от Тани. Она беспокоилась, спрашивала, куда он запропастился, где остановился в Москве. От ее отца писем не было, судя по всему, он ей делегировал заботу о прилетающем.

Не без участия Харона Хароновича Алексей написал Тане, что буквально накануне отъезда он заболел, поднялась температура, настроение паршивое и уже не хочется никуда ехать…

– Ну вот и хорошо, вот и хорошо, – повторял Харон Харонович, складывая ноутбук. – Теперь только мы вдвоем, мы вдвоем… Дело нам с тобой, Алеша, предстоит серьезное, кровавое, но и правое. Правое предстоит нам с тобой дело, но кровавое. Я заеду завтра с утречка, а ты покуда развлекись с Лидой. Девка она, судя по всему, ласковая, такой насос – мама не горюй! Ха-ха-ха! – Харон Харонович разразился веселым хохотом. – Главное – не бойся, я за все заплатил, за все!

Он поднялся. Алексей проводил его до калитки и вернулся в дом. Лида уже лежала в постели.

– Что так долго? Я замерзла, – сказала капризно. – Иди теперь, грей меня…

Алексей погасил свет, он стеснялся, ему не доводилось иметь дело с проституткой, но, с другой стороны, он чувствовал себя немного и героем, этаким Бондом накануне беспримерного подвига. И эта гордость возбуждала его. Ему, наверное, впервые в жизни по-настоящему хотелось женщину.

– Ой, какой щупленький! – вскрикнула она, когда он улегся рядом. – Кожа да кости! Какой большой! А сразу не скажешь… Ну-ка, ну-ка…

Он уткнулся носом в ее мягкую грудь. Пахло от нее дешево, но запах дешевого порока возбудил его почти до исступления.

– Стоп-стоп-стоп! Гондон надень, без гондона не буду… – едва успела сказать она.

Утром, еще девяти не было, Харон Харонович приехал, как обещал. Втроем погрузились в раздолбанную и очень грязную машину. Харон Харонович кружил какими-то одному ему знакомыми проселками, пару раз они чуть не застряли, а затем выехали на Ленинградское шоссе и поехали в сторону Москвы. В Химках высадили жрицу любви, развернулись и снова поехали непонятными тропами. Наконец остановились на неширокой, но с хорошим асфальтом дороге – Харону Хароновичу приспичило помочиться. Он вышел, позвал Алексея. Отошли в прозрачный сырой лесок, встали возле березки.

– Вот теперь смотри внимательно, – вдруг сказал Харон Харонович, застегивая молнию на брюках. – Там, где машина, рядом, метрах в двадцати, если назад идти, лежит труба под дорогой, ручеек там, что ли… Очень удобное местечко. Хорошо, ты худой, как раз пролезешь…

– Куда?

– Куда-куда! В трубу. Сейчас достанешь из багажника сумку и сразу схоронишься в канаве. Я отъеду – вон туда. Как только дам знак – рукой махну, – лезь в трубу и ставь там сумку, ровно посередине. Учти, она тяжелая – это взрывчатка. К ней присоединен шнур, его возьми с собой, разматывай, слишком не торопись, смотри, чтобы тебя с дороги не засекли. В канаву ляг и следи за мной. Как только рукой опять махну – тащи шнур вон туда… – Харон показал в лес, на небольшой холм метрах в ста от дороги. – Пойдем, я покажу. Я бы с пейджера сделал, но черт его знает, вдруг не возьмет сигнал! Вот и приходится по-дедовски, а? Ха-ха-ха!

Они дошли до холма, поросшего молодыми березками, на вершине – старая сосна. Оттуда хорошо просматривалась дорога, она изгибалась как раз в том месте, где под ней проходила труба. Машины, идущие к повороту, были видны издалека, дорога спускалась, поворачивала и дальше шла к селу с белой церковью вдалеке.

– Вот ляжешь здесь, за сосной. Гляди внимательно, они появятся в семь тридцать, в крайнем случае в семь сорок пять. Он на теннис спешит утром, а теннис у него – в девять, в Москве. Я здесь уже раз десять был, дежурил, так сказать… Если не произойдет ничего экстраординэ (Харон смачно програссировал это словцо), он спустится оттуда в половине восьмого. Теперь запомни – провода замкнешь не раньше и не позже, чем машина будет вон там, напротив сосны, если глядеть отсюда. Не раньше и не позже, иначе – без толку. Там будут две машины – та, что пониже, мерседес, едет впереди – он в ней. А сзади повыше гелендваген, это сопровождение. Понял?

– А кто он? – наконец спросил Алексей.

– Потом узнаешь, – загадочно, но твердо ответил Харон Харонович. – Скажу только, что это враг. Враг России. Ворует народные деньги. Народ его ненавидит, не сомневайся. Если у тебя получится – станешь народным героем. Сперва тайным, конечно, ха-ха-ха! – и Харон Харонович от души хлопнул Алексея по плечу. – Погоди, мы с тобой до самых вершин доберемся, нам бы начать… – Харон Харонович достал из кармана куртки два яблока, румяных, удивительно похожих на него самого. Одно протянул Алексею, сам откусил большой кусок, смачно захрустел, сок заструился по подбородку. – Теперь слушай дальше. Самое главное – как уходить. На все про все у тебя десять минут, не больше. Потом менты приедут свирепые, не уйдешь. Знай – как только замкнешь проводки, ничего не жди, не рассматривай, что да как, – беги вон туда, там тропинка, видишь? Смотри, чтобы по ней никто не шел, беги да посматривай. Хотя я проверил – в это время по ней никто не ходит, но береженого, как говорится, бог…

Они вернулись к машине, поехали в село. На площади Харон Харонович достал из багажника два спиннинга. Зашли в магазин, купили продуктов, зашли в другой, поглазели на хозяйственную всячину. Вышли, спустились проулком к реке, перешли мост, пошли по тропинке через поле – два рыбака ни дать ни взять.

– Вот эта тропинка, ты как раз по ней спустишься от сосны. Но пойдешь не в село, а вот так, вот так, – Харон Харонович объяснял скупо, без лишних подробностей, справедливо полагая, что подробности только запутают Алексея. – Идешь спокойно, удочка на плече, типа рыбак. Понял?

Прошли еще с полкилометра и вышли к глухому забору, за которым виднелось фабричное строение. Обогнули забор, ворота на фабрику остались справа, а перед ними начиналась улица: сперва несколько деревянных домов, потом – пятиэтажки. В начале улицы автобусная остановка.

– Ровно в восемь десять отсюда уходит автобус, – пояснил Харон Харонович. – Вот тебе деньги, двадцать рублей дашь кондуктору. Выйдешь не на следующей, а через одну остановку. Там будет магазин «Аделаида». Я буду ждать около него. Понял? Повтори.

Алексей повторил все в точности, Харон Харонович, довольный, кивнул.

– Теперь возвращаемся, возьмешь сумку, будешь ждать моего сигнала, как договорились.

Вернулись к машине, Харон Харонович достал из багажника сумку, не очень большую, поставил на заднее сиденье, Алексея посадил туда же. Приехали на «место». Остановились. Харон Харонович пережидал, пока шоссе не опустеет. Протянул Алексею тряпичные перчатки: