Внезапно ее лицо отвердело, губы сжались. Чего, собственно, я так расчувствовалась? Он, похоже, безумно влюблен в меня, немудрено, что я тоже ощутила какое-то чувство к нему… Но разве это означает, что всякий раз надо очертя голову бросаться вперед? Нет и нет, он может что угодно чувствовать по отношению ко мне, но это вовсе не означает, что мне самой это надо!

Она вернулась обратно к шезлонгу и опустилась в него. Прищурив глаза, посмотрела вдаль, на море.

Зачем мне нужен Паоло, его страсть, даже если он чувствует это все на самом деле? – пронеслось у нее в голове. Я же нормально жила одна и со всем справлялась. Мне было хорошо, уютно… Когда я поехала кататься в горы в Кортина д’Ампеццо, я не думала, что встречу там его. Но даже если я и встретила его – в чем, собственно, проблема? Почему я должна как-то подчиняться ему, отвечать на его страсть? Это же своего рода рабство. Почему я должна впасть в него?!

Она глубоко вдохнула воздух. Влажный запах моря и водорослей был крепким до головокружения. Вода быстро нагревалась под солнцем.

Надо пойти поплавать, подумала она. Может быть, тогда и в голове прояснится.

Она сделала несколько шагов по песку, ощущая его пружинящую упругость; набежавшая волна лизнула ее ноги, чуть потянула за собой вперед – и вот Рафаэлла уже плыла, ощущая всем телом теплую податливость моря.

Блики плясали по воде, перепрыгивали с волны на волну, убегали вперед и снова возвращались на кончиках солнечных лучей. Рафаэлла несколько минут продвигалась вперед кролем, потом, утомившись, перевернулась на спину, раскинула руки в разные стороны и, едва шевеля длинными ногами, застыла на месте.

Солнце светило ей прямо в лицо. У Рафаэллы было такое ощущение, точно оно теплыми пальцами поглаживает ее кожу. Она перевернулась на живот, посмотрела вниз. На золотистом фоне песка серебристыми точками мелькали сардины, небольшой коралл ярко цвел красным, словно недавно распустившийся розовый куст. С неожиданным проворством передвигая свое желеобразное тело, проплыла медуза. Изумрудные, точно нарисованные кистью художника водоросли едва колыхали своими изящными веточками, возле одной из них Рафаэлла разглядела морского конька.

Она набрала в грудь побольше воздуха и нырнула. Мощно двигая руками и ногами, быстро достигла дна, проплыла мимо водорослей, заставив отпрыгнуть в сторону конька, распугала серебристых сардин, которые метнулись прочь от нее стремительными серебряными брызгами. И, оттолкнувшись от песчаного дна ногами, всплыла на поверхность.

Над водой все так же ослепительно сияло солнце, а вдали изящными разноцветными точками, словно на картинах Дюфи, синели, зеленели и желтели яхты и белели изящные прогулочные катера.

Рафаэлла повернулась и размеренным брассом поплыла обратно к берегу. Через несколько минут достигла его, подошла к шезлонгу, но даже не стала растираться полотенцем – солнце и так стремительно сушило кожу.

Все, что мне нужно сейчас, – это стакан апельсинового сока. Холодного, подумала она и подняла вверх руку.

Смуглый мальчишка-араб, прислуживавший на пляже, мгновенно разглядел ее знак и тут же примчался. Меньше чем через минуту ладонь Рафаэллы приятно холодил стакан свежевыжатого сока.

Она сделала глоток, еще и еще, смакуя. Сок был действительно превосходным. Хотя на Ибице все казалось прекрасным – и море, и природа, и даже сок.

Рафаэлла поставила пустой стакан рядом с собой на песок и блаженно закрыла глаза. И только тут ей пришла в голову мысль, что она уже несколько минут совсем не думает о Паоло Кальвино.

На лицо ее набежала улыбка. Похоже, она излечилась.

Вечером Рафаэлла решила пойти в рыбный ресторан «Сан-Себастьян» – он находился в нескольких шагах от ее отеля. Огромные стеклянные окна ресторана выходили прямо на бухту Лас-Пальмас. Из-за теплого вечера они все были широко распахнуты, и она видела белеющие в лунном свете стройные корпуса яхт, маленький, похожий на игрушечный, катер местного мэра с флагом на корме – все это на фоне похожего на рождественскую елку из-за множества висящих на нем фонариков лодочного пирса, прихотливым бетонным росчерком уходящего далеко в море. Это немного напоминало композицию Сальвадора Дали, только выполненную из морской воды, лунного света и прозрачного ночного воздуха, взятых вместо привычных красок и кистей.

Рафаэлла заказала морского черта с дыней, запеченного с паровым картофелем, шпинатом и спаржей под мятно-трюфельным соусом. К рыбе она выбрала вино «Chateau de Rayne Vigneau» и наслаждалась его изысканным ароматом, в котором свежие цветочные ноты дивно смешались с терпким холодноватым вкусом самого винограда.

Ресторан был заполнен примерно наполовину. В одном углу сидели несколько французских пар, в другом – большая группа испанцев. К испанцам постоянно подбегал официант, приносил новые бутылки шампанского – похоже, они что-то праздновали или отмечали. До слуха Рафаэллы время от времени долетали взрывы хохота. Потом несколько мужчин и женщин выбежали на середину зала и начали танцевать.

Глядя на них, Рафаэлла невольно вздохнула. Какое беззаботное веселье… Будет ли когда-нибудь у нее самой повод для чего-либо подобного?

Впрочем, чтобы веселиться и радоваться жизни так, как они, надо, наверное, родиться испанкой. Только у них в крови все время бурлят пузырьки веселья и беззаботности. Мы, итальянцы, все-таки немножечко другие. Особенно – итальянцы с севера, подумала Рафаэлла и улыбнулась. Разница между Миланом и всей остальной Италией ни для кого не была секретом. Милан и примыкающие к нему области вообще считались во всей остальной Италии скорее более австрийскими и французскими, нежели итальянскими, со всеми вытекающими отсюда особенностями поведения его обитателей. По сравнению с вечно жестикулирующими, экспансивными южанами – неаполитанцами и калабрийцами – северяне были более сдержанными, практически не имели привычки выставлять напоказ свои чувства.

Но дело не только в этом. Рафаэлла провела пальцем по столу, прочертив на тонкой льняной скатерти невидимый узор. Дело в том, что я не могу забыть о Паоло. Рафаэлла застыла на стуле – странно бессильная, неподвижная. Вокруг сновали официанты, с кухни приносили все новые заказы, к потолку взлетали, ударяясь о старые деревянные балки, пробки от шампанского, одна из испанок, вскочив на стол, лихо отплясывала на нем румбу, и никому в голову не приходило остановить или урезонить ее, наоборот, все лишь поощрительно хлопали, но Рафаэлла не слышала ничего. Она была далеко, в своем внутреннем мире, в котором все было так странно и запутанно, где над всем царило ее чувство – непонятное, невероятное, неподвластное ей самой.

Я же поклялась когда-то, что не позволю себе увлечься ни одним мужчиной, пронеслось у нее в голове. Она стиснула зубы. Да, это было так. Но Паоло не был похож на всех остальных. И поэтому, наверное, это и случилось.

Она вновь вспомнила, как он кричал на нее тогда на трассе в Кортина д’Ампеццо. Да, она там, похоже, совсем потеряла голову от скорости, от ощущения полета, а он всерьез беспокоился за ее жизнь, и все это было написано на его лице. Он ничуть не играл и не преувеличивал, когда орал на нее, чтобы она была осторожнее. И потом, в ресторане отеля «Мадженто» она ловила на себе его взгляды – они были уже совсем другими: затаенно-страстными, робкими, влюбленными. А позже, в Милане, когда он гнался за ней по улице, совершая все эти отчаянные, невозможные, головокружительные маневры, когда игнорировал все бешеные клаксоны встречных автомобилистов, сирены полицейских, вообще все на свете – тогда он уже потерял голову от страсти.

Вот как, оказывается, я действую на мужчин. Но разве я в этом виновата?

Она опустила глаза. Паоло… Теперь между ними сотни километров, пара часов лету на самолете, их разделяет Средиземное море, горы, реки… Разделяет потому, что она сама так захотела. Но неужели нельзя перескочить через все это, чтобы встретиться с ним?