– Ой, вам лучше? Что-нибудь нужно?

Эллис отрицательно покрутила головой на подушке, но почему-то молча, хотя говорить могла совершенно легко. Ей вообще казалось, что она чувствует себя превосходно, и хватит тут лежать, ведь у Беатрис сегодня гости, ей не справиться одной.

– Мне нужно идти.

– Куда?! – Сестричка всплеснула руками и убежала.

Через секунду их было уже двое, но вторая оказалась старше и авторитетней.

– Ну и что вы хотите, мадам? Домой? Да, я понимаю, что праздник, но врач сказал – вам нужно провести в постели как минимум неделю.

– А…

– У вас сотрясение мозга и сильный ушиб грудной клетки. Ребра целы, но быстро вы не сможете прийти в норму.

– А…

– Лежите! Скоро придет дежурный врач.

– А попить можно?..

Молоденькая медсестра подошла к ней:

– Вам воды или чего-нибудь еще?

– А что у вас есть?

Та презрительно повела бровью:

– У нас есть все!

– Тогда мне виски с джином. – Эллис почему-то разозлилась.

– Что-о?!!

– Да пошутила я. Давайте воду.

Она проспала еще несколько часов. Потом ей принесли обед из четырех блюд, и Эллис подумала, уплетая индейку (праздник же!), что клиника и вправду ничего себе. Неплохая, в общем, клиника.

Когда она управилась с огромной гроздью винограда и гранатом, медсестричка снова заглянула в дверь. Подсматривает она, что ли?

– Ну как? Все в порядке? Тут нужно решить кое-какие формальности.

– Например?

– Вы поступили без документов. У вас есть страховка?

– Нет, я куплю. – А сама подумала: на что? Если Беатрис ее не спасет, она окажется на улице.

– Хорошо, к вам сейчас зайдет главный врач, и вы с ним все это обсудите.

– Сегодня же Рождество.

– Ну и что. У него дежурство. Не пугайтесь так, он у нас очень хороший, я думаю, вы обо всем договоритесь. Он, кстати, заходил к вам, пока вы спали, изучал вашу историю.

– Мою историю нужно изучать какому-нибудь драматургу или психоаналитику, – вздохнула она.

Медсестра улыбнулась и вышла в коридор, увозя столик с обедом.

Эллис прикрыла глаза и стала думать о том, что пора сообщить обо всем Беатрис. Она, наверное, там с ума сходит и обзванивает клиники и морги по списку. Но когда еще дело дойдет до частных, и сколько их в Нью-Йорке?..

Дверь открылась, и Эллис увидела мужчину в бирюзовом балахоне.

Видимо, это и есть обещанный главный, он же дежурный врач, подумалось ей. А мужчина не проходил дальше дверей и широко улыбался. Совсем как-то не по-врачебному улыбался. Что за маскарад?

– Здравствуйте, – осторожно сказала она.

– Здравствуй, Эллис.

Ее обдало жаром: перед ней стоял довольный Паоло. Ее Паоло! Его совершенно нельзя было узнать в больничном колпачке, но голос… Голос, который много лет снился ей ночами, невозможно было спутать ни с чем.

– Вот это да. Что ты здесь делаешь?

– Это я тебя должен спросить. Сегодня Рождество, Эллис, и уже, кстати, – он театрально посмотрел на часы, – скоро заканчивается, а ты в клинике. Что с тобой? Зачем ты бросаешься под машины?

– Я не бросаюсь… – только и нашла в себе силы пролепетать она – так остро приятно было видеть его перед собой.

Он подошел, присел на край кровати, взял ее за руку, и некоторое время они просто смотрели друг на друга.

– Господи, Эллис, неужели это ты?

– Паоло, а неужели это – ты?

Это был действительно Паоло во всей своей красе: белозубая итальянская улыбка, такая, что невозможно было сдержать ответную улыбку, густые черные волосы, коротко остриженные; и лукавые глаза в оправе черных ресниц, глаза, от которых все местные девушки сходили с ума. Да, это был Паоло, друг ее детства и юности, человек из той жизни, которая проходила у бабушки, в милой сердцу Италии.

Но вот Паоло перестал улыбаться, у него в руках, словно по мановению волшебной палочки, появилась история болезни, и он с нарочитой серьезностью углубился в чтение.

– Так-так. Переломов нет, ушиб… Ага. Ну поздравляю, больной, жить вы будете.

– Подожди, Паоло, ты что, и есть тот самый главный врач?

– Вроде того, – он снова растянул рот в своей нахальной улыбочке, – здорово, да? Это моя клиника. И я в ней практикую. Ты же должна помнить, я учился в медицинском. Хотя… ты еще маленькой была!

Эллис надула губы. Ее всегда обижало, что он называл ее маленькой девчонкой. Правда, обида имела совсем другие причины, чем предполагали окружающие.

– Теперь мы все выросли. Давай по существу. Сколько мне здесь лежать?

– Ну же, Эллис, зачем ты так вспыхиваешь? А говоришь, что шведка, темперамент-то у тебя итальянский! Не обижайся, солнышко мое.

Ну вот! Это обращение она больше всего терпеть не могла. Она выходила из себя, когда Паоло называл ее «солнышко мое». Потому что… потому что ей это очень нравилось, а он, наверно, обращался так ко всем женщинам.

– Я не обижаюсь. Я люблю точность. Скажи, когда я смогу отсюда выйти?

Паоло тяжело вздохнул. По нему никогда нельзя было понять, шутит он или говорит серьезно.

– Ну… если отбросить тот факт, что я не хочу тебя отпускать… то, в принципе, под Новый год сможешь. У тебя не такая уж серьезная травма. Все больные на праздники разбегаются.

– Мне некуда разбегаться.

– Ну вот и замечательно. Я зайду к тебе позже. Мы сегодня всю ночь будем вместе. В смысле, у меня дежурство до утра, а не то, что ты подумала. Пока!

– Я ничего еще не успела подумать! – прокричала она ему вслед, но услышала только смех из коридора. Ох, ну почему она не может запустить в него стулом! Нельзя. Еще чего доброго выкинут из клиники…

Эллис отвернулась к стене и стала вспоминать…

Паоло слыл в их квартале ловеласом, каких свет не видывал. Маленькой Эллис часто приходилось слышать, как взрослые говорили про него, покачивая головами:

– А Паоло-то опять бросил такую-то! Даже месяца не прошло, а ведь она собиралась за него замуж!

– Да что вы говорите, а он что, предлагал?

– Нет, но по всему – дело к тому и шло. А теперь нашел себе старуху, на десять лет старше себя, и, кажется, счастлив!

– Да-да, а с ее сыном они уже одного роста, вот так-то вот!

Соседки всплескивали руками, и видно было, что осуждению их нет предела. Во Флоренции, на их маленькой улочке, да и во всем квартале на окраине города соседи знали друг про друга немногим меньше, чем про себя самих. Такой темы, которую в мельчайших подробностях нельзя было обсуждать прямо на улице или в маленьких семейных кафе, где все обычно и собирались вечерами, просто не существовало. Улицы наводнялись летними туристами, всюду бурлила вечерняя и ночная жизнь, но любопытным соседкам, как, впрочем, и бабушке Эллис, не было никакого дела до того, что происходит в большом городе за пределами квартала. Эллис иногда казалось, что начни у них гореть дом или случись какая-нибудь всемирная катастрофа, бабушка Франческа только отмахнулась бы, обсуждая очередную соседскую сплетню.

А Паоло был внуком лучшей бабушкиной подруги Гиды, которая жила от них через дом. Родители Паоло давно переехали в Рим, и сам он тоже, но летом – как и Эллис – наведывался в родной город. Он перегулял всего лишь с половиной тосканских женщин. Просто потому, что второй половине было уже за пятьдесят! Видимо, римских подружек ему катастрофически не хватало, потому что он умудрялся крутить сразу по несколько романов и с местными красавицами, за которыми не удосуживался ходить даже на соседнюю улицу, а выбирал их прямо здесь, на глазах друг у друга. Это было неслыханным нахальством, но перед Паоло никто еще не смог устоять.

Разве что Эллис… Ей было всего восемь, а ему девятнадцать, когда, спеша мимо их дома на очередное свидание, он обронил:

– Ну, солнышко мое, когда ты подрастешь, станешь лучшей из всех моих невест!

За такую беспардонную наглость Паоло тут же схлопотал оплеуху от Франчески, но только расхохотался и убежал. А Эллис его слова запали в душу. Ведь она втайне мечтала, что скоро ей уже можно будет надеть короткую юбку, распустить косички и, придя в местный клуб на вечеринку, причислить Паоло к разряду своих поклонников. Ах, как сладко было об этом думать, сидя перед старинным бабушкиным трюмо!