Маркус Гарви учил, что Бог наказал африканцев за то, что они 400 лет держали в рабстве евреев.[331] Но эта констатация лишена у Гарви нравственной оценки, как и его учение в целом, в котором нравственным полагается лишь то, что служит величию расы — для другой расы, соответственно, нравственные ценности прямо противоположны.[332] На наказание африканцев за помыкание евреями Гарви смотрел „философски“, т. е. в соответствии со своей философией естественной расовой вражды, по которой противника бессмысленно ненавидеть за то, что он действует согласно своей природе, а можно лишь учиться у него сильным сторонам и даже уважать, если борьба идёт честно, ведётся без увёрток — отсюда контакты Гарви с Ку Клукс Кланом, в котором он видел честных белых, ведущих открытую игру, в отличие от коварных и лицемерных белых либералов — дружков полукровки Дюбуа.

Когда чернокожие владели миром, — пересказывает уже знакомый нам сюжет Гарви, — они тоже притесняли и презирали подчинённых им белых. и это было нехорошо, но это — закон природы и дело житейское. Моральный же урок состоит совсем в другом: белые смогли мобилизовать силы и свергли господство чёрных. Чёрные же сдались и деградировали, окончательно отсекая себе путь к реваншу подражанием культуре белых и попавшись на хитрую приманку интеграции и безрасового общества, чего по тем же законам природы просто не может быть. Как белый сумел вылезти из пещер и подчинить другие расы, — наставляет Гарви, — так и нам надо самосовершенствоваться и извлечь из этой истории урок.[333]

Бросается в глаза, что популярные среди чёрных националистов фрагменты — часть чисто умозрительных спекулятивных историософских построений, предназначенных обосновать правомерность господства как раз именно белой расы. Для этого используется архетипический сюжет, в котором герой или олицетворяемая им группа в детстве испытывают несправедливые преследования, но затем мстят жестоким обидчикам, которые не знали меры, будучи вознесены судьбой, за что и покараны.[334] Кстати, именно этот архетип стал основой хилиастических „колониальных культов“, в которых ожидается смена статусе» чёрных и белых. Как раз в этом видит основной порок растафари О. Паттерсон. Но расистский контекст и голословность историософских нравоучений д'Авезака и д'0ливе остаются незамеченными, их охотно используют в прямо противоположных целях как «авторитетное» («ещё в начале XIX века!») «научное» свидетельство. Например, в своей сорбоннской диссертации И.-Э. Догбе делает такой вывод из цитирования упомянутых мыслителей: «Что африканцы своим прошедшим заслужили право считаться одним из первых народов, возникших на Земле, что впоследствии они знали продолжительный период своей гегемонии, воплотившийся в цветущей цивилизации, на несколько веков опередившей ряд других цивилизаций, которым она стала матерью, — всё это сегодня несомненно; сомнения и маловерие рассыпаются перед лицом самых очевидных исторических свидетельств, одно другого убедительнее».[335]

Ещё один автор, размышления которого о бренности житейских дел возвышаются до уровня «самых очевидных исторических свидетельств» и охотно цитируются — граф Константин-Франсуа Волни.[336] Это глубокомысленные сентенции путешественника, созерцающего Пирамиды, о суетности всего преходящего: подумать только, африканцы дали нам искусство, науки, а ныне — рабы; вот как играет людьми судьба. Этот фрагмент цитируется не только в публицистике, но и такими серьёзными учёными, как Ш.А. Диоп и Л. Барретт.[337] Последним, кстати, для обоснования исторических взглядов братии растафари. Диоп, кроме того, ссылается на раздумья ещё одного путешественника, Риенци, в 1836 г. размышлявшего о том, что некогда «египетская раса» господствовала над другими.[338]

Таким образом, некоторые исторические представления, регулярно приводимые в трудах культурных националистов, возникли вне этого течения и первоначально использовались в совершенно ином контексте. Их отбор в качестве аргументов ещё раз свидетельствует, что историческая мифология культурного национализма, как и любая другая историческая мифология, основана не обязательно на фальсификации, но на особом отборе желанных свидетельств, что происходит совершенно неосознанно и от чего не свободен ни один историк. Истинность подобных свидетельств, в отличие от господства чёрной расы над миром, может быть несомненной: мифологичность предания не в том. что в нём что-то придумывается, а в том. что остаются и начинают нести определённую нагрузку именно те исторические эпизоды, которые соответствуют архетипам народного сознания или фольклорным фабулам, прочие же бесследно ускользают в забвение. В этом смысле мифологична не та историография, в которой нечто искажается, а та, которая отбирает исключительно факты, соответствующие законам предания или собственным клише, да еще наделяет события прошлого несвойственным им значением для сегодняшнего дня.

Одним из ранних предвестников культурного национализма был Роберт Александр Янг, в 1829 г. выпустивший в США «Эфиопский манифест». Это трогательная и берущая за сердце декларация человеческого достоинства, в которой предсказывалось появление Чёрного Мессии и провозглашалось единство африканцев по всему свету.[339]

В появившемся в том же году в США «Воззвании к цветным народам мира» Дэвида Уокера риторика культурного национализма выражена уже отчётливо: наряду с упоминанием о Ганнибале как «могущественном сыне Африки», в воззвании заявляется: «Обратив ретроспективный взгляд на искусства и науки, на мудрых законодателей, на Пирамиды и другие величественные постройки, на каналы, повернувшие воды реки Нил, видим мы творения сыновей Африки, или Хама, среди которых возникла впервые учёность, а уж затем она была передана Греции, где сделалась более совершенной и изысканной».[340] Преемники Уокера уже утверждали, что в Греции мудрость Африки была опошлена и искажена.

Уже совершенно оформившейся предстаёт риторика культурного национализма у Мартина Робинсона Делани (1802–1885), социолога, медика, издателя, офицера армии северян, знакомца Блайдена. Именно ему обычно приписывается приоритет перед Э. Блайденом в употреблении термина «африканская личность», ему же принадлежит и термин «афро-американцы» взамен нагруженного определёнными коннотациями слова «негр». Последнее едва ли не важнее, чем «африканская личность», и свидетельствует о смене отношения к африканскому наследию: до Делани такое самоназвание было немыслимо, т. к. господствующим настроением было просветительство, исходившее из того, что чёрные американцы если ещё и не овладели полностью, то непременно скоро овладеют западной культурой, и уж во всяком случае, ничего общего не имеют с африканскими дикарями. Букер Вашингтон так обрисовал отличие своего универсализма от почвенничества Делани: «Я благодарю Бога за то, что он создал меня человеком, а Делани — за то, что Бог создал его чёрным».

Делани одним из первых бросил клич: «Африка для африканцев — дома и по всему миру!», подхваченный Блайденом и введённый в массовое сознание Гарви. Делани был инициатором создания перед Гражданской войной Компании по изучению долины Нигера для репатриации в Африку. Африканская империя должна была стать, по его проекту, мировым экономическим центром, ведь белые приспособлены только к прохладному климату, африканцы же — к любому. Ясно, что Бог предназначил им быть «господами земного творения». В Африке должна возвыситься нация, которой весь мир будет обязан платить торговую дань.[341]