– Вот, сын Морвен, ты уже выше меня – а скоро ты и без подставки станешь таким же высоким. Тогда клинок твой будет страшен многим.

Турин выбежал из дома и пошел бродить один. Слова отца грели ему душу, как весеннее солнышко греет мерзлую землю, пробуждая травы. «Наследник дома Хадора!» – повторял мальчик. Но тут вспомнились ему другие слова: «Будь щедр, но раздавай лишь свое». Тогда он побежал к Садору и воскликнул:

– Лабадал, Лабадал! Сегодня у меня день рождения! День рождения наследника дома Хадора! И я принес тебе подарок в честь этого дня. Вот такой нож, как тебе нужен: острый как бритва, все что хочешь разрежет!

Садор смутился – он ведь знал, что Турин сам только что получил этот нож в подарок. Но в те времена считалось неучтивым отказываться от дара, что предложен от чистого сердца, кто бы ни дарил. Поэтому Садор серьезно ответил мальчику:

– Ты щедр, как и весь твой род, Турин сын Хурина. Я ничем не заслужил такого подарка – боюсь, что и за всю оставшуюся жизнь не смогу отплатить тебе. Но что смогу, сделаю.

Достав нож, Садор радостно воскликнул:

– Эльфийская сталь! Да, вот подарок так подарок! Давно не держал я в руках эльфийского клинка.

Хурин вскоре заметил, что Турин не носит ножа, и спросил его:

– В чем дело? Быть может, ты и впрямь боишься порезаться?

– Нет, – ответил Турин. – Я отдал нож Садору-столяру.

– Ты что, не дорожишь отцовским подарком? – спросила Морвен.

– Дорожу, – ответил Турин. – Просто я люблю Садора, и мне его жалко.

И Хурин сказал:

– Все три дара в твоей власти, Турин: любовь, жалость, и нож – наименьший из трех.

– Только не знаю, заслуживает ли этого Садор, – заметила Морвен. – Он же покалечился по собственной неуклюжести, и не торопится делать, что ему велено – все возится с какими-то безделушками.

– А все же он достоин жалости, – возразил Хурин. – Честная рука и верное сердце могут промахнуться, а такая рана болит сильнее, чем нанесенная вражьей рукой.

– Но новый нож ты получишь нескоро, – сказала Морвен. – Вот тогда это будет настоящий дар – за свой счет.

Однако Турин заметил, что с Садором стали обходиться приветливее. Ему даже поручили сделать новый трон для владыки.

Однажды ясным утром месяца лотрона Турин проснулся от пения труб. Он бросился на улицу и увидел, что двор полон пеших и конных воинов в полном боевом вооружении. Хурин стоял там же и отдавал приказы. Турин узнал, что они сегодня выступают к Барад-Эйтелю. Во дворе собрались только дружинники и слуги Хурина, но в поход отправлялись все воины Дор-ломина. Часть войска уже ушла вперед – их вел Хуор, брат Хурина. Многие должны были присоединиться к владыке Дор-ломина по дороге и идти под его знаменем на всеобщий сбор, объявленный верховным королем.

Морвен попрощалась с Хурином. Она не плакала.

– Я сохраню все, что ты оставляешь на мое попечение, – сказала она, – то, что есть, и то, что будет.

– Прощай, владычица Дор-ломина, – ответил ей Хурин. – Много лет не ведали мы такой надежды, как ныне. Пусть наш зимний пир будет радостнее всех предыдущих, а за зимой настанет весна, свободная от страхов!

Он поднял Турина на плечо и крикнул своим воинам:

– А ну, покажите наследнику дома Хадора, как сияют ваши мечи!

Пятьдесят ослепительных клинков взметнулись к солнцу, и двор огласился боевым кличем северных эдайн:

– Лахо калад! Дрего морн! Сияй, Свет! Беги, Ночь!

И вот наконец Хурин вскочил в седло, и развернулось золотое знамя, и трубы запели в утренней тишине. Так уезжал Хурин Талион на битву Нирнаэт Арноэдиад.

А Морвен и Турин все стояли на крыльце, пока ветер не донес издалека отзвук одинокого рога – то Хурин в последний раз оглянулся на дом, прежде чем скрыться за гребнем холма.

Много песен сложено эльфами о Нирнаэт Арноэдиад, во многих преданиях говорится об этой битве, битве Бессчетных слез, в которой пал Фингон и увял цвет эльдар. Жизни человеческой не хватит переслушать их все[36]. Но ныне будет поведано лишь о том, что случилось с Хурином, сыном Галдора, владыкой Дор-ломина, после того, как близ потока Ривиль взяли его в плен живым по приказу Моргота и приволокли в Ангбанд.

Хурина привели к Морготу, ибо тот вызнал колдовством и через лазутчиков, что Хурин в дружбе с королем Гондолина. Моргот пытался запугать Хурина своим ужасным взглядом. Но Хурин еще не ведал страха, и отвечал Морготу с дерзостью. И Моргот велел заковать его в цепи и подвергнуть медленной пытке. Но вскоре он явился к Хурину и предложил, на выбор, либо отпустить его на все четыре стороны, либо облечь его высшей властью и чином верховного военачальника Ангбанда, если только он, Хурин, выдаст, где находится крепость Тургона, и все, что ведомо ему из замыслов короля. Но Хурин Стойкий лишь посмеялся над ним и ответил так:

– Ты слепец, Моргот Бауглир, и навек останешься слеп, ибо видишь лишь тьму. Неведомо тебе, что имеет власть над душами людей, а если бы ты и знал, не в твоей власти дать нам то, чего мы ищем. И лишь глупец верит посулам Моргота. Ты возьмешь плату, и не сдержишь обещаний. Расскажи я тебе то, о чем ты спрашиваешь, – лишь смерть будет мне наградой.

Тогда Моргот расхохотался и сказал:

– О, ты еще будешь молить меня о смерти, словно о даре!

Он отвел Хурина к Хауд-эн-Нирнаэту. Этот курган тогда был только что возведен, и над ним висел тяжелый смрад мертвечины. Моргот поставил Хурина на вершине кургана и велел взглянуть в сторону Хитлума и подумать о жене, о сыне и всех своих родичах.

– Ведь теперь это моя земля, и родичам твоим остается уповать лишь на мою милость.

– Ты не ведаешь милости, – ответил Хурин. – Но до Тургона тебе через моих родичей не добраться – они не знают его тайн.

Тогда гнев обуял Моргота, и он сказал:

– Зато я доберусь до тебя и твоего проклятого рода, и воля моя сломит вас всех, будь вы хоть стальными!

И он поднял длинный меч, лежавший под ногами, и на глазах у Хурина сломал его. Осколок отлетел и вонзился Хурину в лицо, но тот не шелохнулся. Тогда Моргот простер могучую длань в сторону Дор-ломина и проклял Хурина, и Морвен, и их отпрысков, сказав так:

– Смотри! Тень моей мысли отныне лежит на них, куда бы они ни скрылись, и даже на краю света моя ненависть настигнет их.

– Пустые слова! – возразил Хурин. – Ты не можешь видеть их и не можешь управлять ими издалека – пока ты в этом обличье и стремишься править на земле, как зримый владыка, тебе это не под силу.

– Глупец! – воскликнул Моргот. – Глупец, последний средь людей, последнего из говорящих народов! Видел ли ты валар? Ведома ли тебе мощь Манве и Барды? Знаешь ли ты, как глубоко проницает их мысль? А может, надеешься, что они подумают о тебе и смогут защитить тебя издалека?

– Не знаю, – ответил Хурин. – Может быть, и смогут, если есть на то их воля. Ибо Верховный Король не будет повержен, доколе стоит Арда.

– Ты сказал! – подхватил Моргот. – Верховный Король – это я, Мелькор, первый и могущественнейший из валар, кто был до начала Арды и создал ее. Тень моего замысла лежит на Арде, и все, что в ней, склоняется на мою сторону, медленно, но верно. И над всеми, кого ты любишь, нависнет, подобно грозовой туче Рока, моя мысль, и низвергнет их в тяжкую тьму отчаяния. Всюду, куда они ни явятся, пробудится зло. Что они ни скажут – речи их принесут дурные плоды, что они ни сделают – все обернется против них. И умрут они без надежды, проклиная и жизнь, и смерть.

Но Хурин ответил:

– Ты забываешь, с кем говоришь. Наши отцы слышали это от тебя давным-давно. Но мы избежали твоей тени. А теперь – теперь мы знаем тебя, ибо мы видели лица тех, кто зрел Свет, и внимали голосу беседовавших с Манве. Ты был до Арды, но и другие тоже, и не ты ее создал. И ты – не самый могучий: ведь ты растратил свою мощь на себя, расточил ее в своей пустоте. Теперь ты всего лишь беглый раб валар – и не уйти тебе от их цепей!