— Ютка, это замечательно! — сказал Адам, которого я обожаю. — Я боялся, что он не придет, Тося бы расстроилась… Я буду звонить, а ты обязательно пиши. Я очень скучаю. Почеши Бориса за ухом. Уже немного осталось. Я люблю тебя, — признался мужчина моей Жизни, и мы закончили разговор.

Мое сердце переполнялось от любви и счастья: он позвонил и в такой важный для меня день был со мной! Я вошла в комнату словно заново родившаяся. Какой чудесный вечер! Тося — с самыми близкими людьми, мне позвонил любимый, моя дочь вступает во взрослую жизнь, в то время как я еще молода. Дочь включила музыку, Эксик поднялся и до смешного церемонно пригласил меня на танец. Я встала и подумала: как много хорошего выпало на мою долю, например, когда-то этим хорошим был Эксик, и, несмотря на все, если бы не он, не было бы Тоси, а без Тоси я не могу представить свою жизнь.

А потом мы все сидели за столом и поедали бифштексы моей мамы и всяческие другие домашние изыски.

— Блаженной памяти… — начала тетя, а я ждала продолжения, которое, насколько я помню, звучит приблизительно так: «блаженной памяти мой муж, генерал-майор такой-то», — блаженной памяти мой Геня, герой двух войн, имел обыкновение говорить, что дети растут быстро, только разум — медленно, но ты, baby, уродилась в мою мать. — Тетушка подняла бокал с золотистой жидкостью. — А моя мать была незаурядной личностью.

— Тося, салфетки, — шепнула я дочери, потому что, естественно, я только сейчас заметила, что на столе чего-то не хватает. Тетя смерила меня взглядом, полным обиды. Услышала.

— Джуди, darling, моя мать, когда я ее спросила, для чего нужны салфетки, а это было…

— Двести лет назад, — прошептал малолетка. Я метнула на него испепеляющий взгляд, но тетушка, к счастью, погрузилась в воспоминания.

Однако я ошиблась, потому что тетя тут же грозно глянула на меня:

— Джуди, darling, я воспитывалась в те времена, когда старших не перебивали. Итак, когда я спросила свою мать, для чего нужны салфетки, она ответила, — тетушка понизила голос, — дамам они не нужны. Позволь мне сначала закончить, а потом ты займешься прозой жизни…

Я чувствовала себя так, будто мне было пятнадцать лет. Давненько меня никто не одергивал.

— …за здоровье моей матери, которую ты, Джуди, darling, не можешь помнить, а жаль.

Увы, я ничуть не жалела, что мне всего тридцать с хвостиком, правда, солидным, а не двести, но я послушно подняла свой бокал, хотя это был день рождения Тоси, а не тетушкиной матери. Я подала бутылку вина Гжесику, который взял на себя функции виночерпия, но этот Йолин галантно вскочил, перехватил бутылку и, обратившись ко мне, спросил:

— Ты позволишь, Юдита?

«Нет, не позволю, сиди, на чем сидел, ты здесь только гость, не хозяин! Не пытайся исполнять не свою роль! Обойдусь без тебя! Когда-то это было единственное, что от тебя требовалось, но ты мизинцем не шевелил, мне приходилось самой всех обхаживать, так что теперь не рисуйся!»

Я открыла глаза.

— Конечно же, она не против! — Тетя Ганя улыбнулась и подставила свой бокал.

— Пожалуйста, — ответила я спокойно. Адасик, почему тебя здесь нет?

Гжесик постучал вилкой по бокалу. Тося в восторге.

— Я как крестный отец хочу сказать, что в деталях помню тот день, когда на свет появилась Тося. Юдита заставила нас с Агнешкой купить фланелевые пеленки…

— Что такое фланелевые пеленки? Трехслойные? — спросила сообразительная, но все еще малолетняя племянница.

Моя мама, мой отец и все взрослые засмеялись.

— А этих пеленок нигде не было!

— Почему ты не купил памперсы? Искал какие-то особенные? — вмешался малолетка, закормленный рекламой о содержимом, которое либо молниеносно впитывается, либо свертывается в шарики, либо, если своевременно не убрано из-под попки, не позволяет малышам правильно развиваться, и они уже никогда в жизни не улыбнутся счастливой улыбкой и не захлопают в ладошки, как это делают при виде большой упаковки свежих замечательных памперсов…

— Деточка, — заговорила моя мама, обращаясь на этот раз не ко мне, — фланель — это такая мягкая ткань.

— Ткань? — скривилась малолетняя племянница. — Так ведь из ткани очень дорого, каждый день новые…

— Их стирали, — с умилением вспомнила я, а Тося сморщила носик:

— Мама, ну не за столом же!

— Вы мне дадите закончить или нет? — возмутился Гжесик. — Ну так вот, когда я уже выменял карточки на мыло за три месяца…

— Мои тоже, — вставила Агнешка, — я тебе отдала и свои!

— …на один дополнительный талон на бензин, а бензин на три карточки на водку, а их поменял на фланелевые пеленки и на место в очереди за стиральными машинами, Тосин отец, — Гжесик кивнул на Эксика, — я могу, наверное, теперь его выдать — сказал, что предпочел бы, чтобы ему подарили карточки на водку, потому что пеленки он купил на распродаже в Радоме…

— В Кельце, — поправил Тосин отец и улыбнулся мне.

— Или в Кельце. И я, пользуясь случаем, хочу попросить тебя вернуть мне ту водку, потому что на такое самопожертвование, как тогда, я никогда не был и уже не буду способен.

Я тоже улыбнулась Эксику, потому что вспомнила, что в то время тех пеленок оказалось у нас сто двадцать штук, и мы не знали, что с ними делать. Из нескольких я сшила потрясающую юбку и покрасила ее в черный цвет, кроме того, мы снабжали ими молодых родителей, а оставшиеся долго хранились на антресолях.

— Какие карточки? — заинтересовалась Тося. — Что, тогда водка и бензин были на халяву? По карточкам? А вы еще жаловались на социализм?

— Знаешь, что я тебе скажу, baby! — Тетя выпрямилась и подняла свой бокал, который мне показался полнее, чем прежде. — В Англии еще семь лет после войны были карточки, и Англия как-никак быстрее оправилась после войны, чем Польша. По талону можно было выкупить одну пару обуви в год, и больше не получишь, тем не менее сейчас Англия — мировая держава.

— Карточки — это что-то вроде документов, с которыми каждый шел в магазин и покупал то, что полагалось по норме, а нормы были невелики.

— А помнишь, — вмешалась моя мама и глянула на моего отца, — как мы стояли в магазине за мясом три часа?

— Я тебя только подменял, — буркнул отец.

— Да, но когда я была у прилавка, ты как раз подошел, — спокойно продолжала мама, — и продавщица дала нам какой-то тухлый кусок говядины…

— И ты сказала: «Вы не могли бы мне дать не такой зеленый?»

— А она сказала: «Если бы вы провисели, как он, с утра на крюке, вы бы тоже позеленели!»

Мой отец и моя мать улыбнулись друг другу, а тетя Ганя толкнула меня под столом.

— Джуди, — шепнула она мне, — из этой муки мы еще испечем каравай. — И залпом выпила бокал.

— А ты бы не покупала это мясо, — посоветовала малолетняя племянница. — И продавщицу бы уволили, если бы ты проявила ассертивность.

— Или она могла бы пойти в конкурирующую фирму, — добавил племянник.

В двенадцатом часу Гжесик повез домой своих малолеток. На обратном пути он должен был заехать на автозаправку за пивом. Мама и отец уехали домой на последней электричке. Отец вызвался быть ее провожатым, потому что мама боится ходить по ночам одна. Тося взяла наверх музыкальный центр, Эксик пытался его подключить. Перемыв быстро посуду, мы с Агнешкой сели на кухне, я открыла бутылку вина, тетя проскользнула из ванной в комнату, а Агнешка посмотрела на меня и сказала:

— А помнишь?

Я улыбнулась. Слово «помнишь» извлекает из лабиринтов памяти миллионы вещей, совершенно ненужных нам в повседневной жизни, но как только о них заговоришь, они обретают цвет, оживают, переливаются красками и пахнут. Кухня внезапно заполнилась людьми, которых мы помнили, и событиями давних лет. Нашими совместными поездками, когда этот Йолин был моим, нашими маленькими детьми: малышкой Тосей, потом малолетней племянницей, а затем Петрусем. Агнешка — свидетель моей жизни, не только нынешней, но и прошлой.

— Помнишь, как у нас сломалась машина в ту страшную зиму? — спросила Агнешка и тепло мне улыбнулась.