— Читай, читай! — Ханна встает за Габрысей. — У Янека есть чувство юмора!
Конечно, у меня есть чувство юмора. Но над чем тут смеяться?
А Габрыся продолжает:
— Так вот, первый семестр: «Убедительные объяснения возвращения домой в четыре утра», «Наслаждайся жизнью», «Помой посуду после еды»…
Смотрит на меня и едва не лопается от смеха у компьютера. Делаю гримасу, если их это обрадует — пожалуйста.
— Читаю дальше. — Габрыся даже икает от радости, а Ханна так веселится, словно меня рядом нет. — «Понимание своей некомпетентности», «Сто поводов подарить цветы», «Почувствовал желание — прими душ»…
Ну что в этом смешного? Слегка теплый душ — самое лучшее средство. Женщинам этого не понять.
— Смотри, смотри, Ханна: «Как не заснуть после секса…»
Ухожу в спальню. Мне еще поработать надо, почитать, да и вообще. Но и читать не могу, потому что из соседней комнаты доносятся радостные восклицания:
— «Как попросить совета?», «Как сделать вид, что ты слушаешь?..»
Больше я ничего не слышу, потому что они, вероятно, идут на кухню или переходят на шепот. Им бы только кости мужчинам перемывать. Я точно знаю: они обо мне говорят. Только не знаю, что именно. Ведь женщины говорят только о сексе и о мужчинах. Это как раз те темы, которые я больше всего не люблю. Какие, например, у парня ягодицы. Я никогда особого внимания на свои ягодицы не обращал, но они у меня ничего, нормальные. Подобная чушь меня совершенно не трогает. Но есть что-то унизительное в том, что человек в собственном доме является объектом обсуждения.
Двери приоткрываются, входит Ханна:
— Ну что ты, зайчик мой, не в настроении? Не веди себя как дикарь…
— Мне хочется почитать, я устал. Желаю хорошо повеселиться.
— Ой, мы можем встречаться у Габрыси, если ты против.
Я против? С чего бы это? Пожалуйста, обсуждайте меня, сколько вам влезет.
Но я, конечно, пошел к ним слегка разрядить обстановку, хотя они, возможно, немножко огорчились, что я не дал им побыть вдвоем.
А вечером я изучил в зеркале свои ягодицы, они и вправду оказались безукоризненными. Информацию о курсах для мужчин я распечатал. Подброшу завтра Рафалу, пусть он тоже помучается.
В тот момент, когда я наконец привык к мысли, что в доме есть женщина, произошла катастрофа. Когда я вложил столько сил, чтобы понять, что во всем нужно поступать так же, как с ревностью — ДЕМОНСТРИРОВАТЬ, НЕ ПОКАЗЫВАЯ, наш союз пошел ко дну.
Но по порядку.
Ханна лежит на диване, укутавшись одеялом, я читаю Маркеса, потому что он мне нравится, и объяснять этого я никому не собираюсь, и одновременно переключаю каналы, потому что вот-вот по телевизору будут прогноз погоды передавать. Вдруг Ханна кладет календарь на живот и говорит:
— Доминик… Тебе правится имя Доминик?
И как раз в это время на экране картинка с дождем, я делаю громче и слышу:
— В связи с приближающимся циклоном…
— Эй! — Ханна перекрикивает диктора. — Ты меня слышишь?
— Конечно, слышу, — говорю, — подожди секунду — погода.
— Ветер умеренный…
— Доминик — хорошее имя, — продолжает она сообщение о ветре. И я не слышу, сколько прогнозируют градусов на завтра.
— Не знаю, сколько градусов.
— Сейчас покажут. Тебе не нравится?
— Что? — сбит с толку.
— Ну, имя Доминик?
А в Сувалках тридцать два градуса.
— Хорошо, что мы не живем в Сувалках, посмотри, какая там жара, — отвечаю я. — Сейчас конец лета, не припомню такой жары. Жаль, конечно, что у нас будет дождливо и холодно — всего шестнадцать градусов.
— Я не об этом говорю, а о Доминике. Говорю о Доминике!
— О каком Доминике? — спрашиваю я, потому что никого с таким именем не припомню.
— О каком, о каком? Ну, например, о нашем сыне!
Боже мой, я едва не упал. У нас же нет сына! Это значит, что… Пресвятая Дева, если у нас нет детей, а она говорит о нашем сыне, значит… Нет-нет, не может этого быть! Но я ведь не кретин! Что делать?
Впадаю в панику. Ханна снова берет календарь, я бросаюсь к ней:
— Ханна, ты же ничего не говорила!
— Ты мне загораживаешь, — отвечает она. — Подожди, ты загораживаешь, передают прогноз на выходные!
Господи, я только узнал, что стану отцом, а она о погоде!
Но как? Когда? Мы же предохранялись, и, кроме того, такое решение должно быть продуманным! А она со мной это не обсуждала! Значит, брак? До смерти? Ребенок? А я совершенно к этому не готов! Вдобавок меня ставят перед свершившимся фактом! Так не делают! Но я всего этого не выскажу, она только разнервничается. Об этом нужно поговорить серьезно, позже, когда она остынет, к тому же я не представляю, как к этому приступить…
— Почему ты мне ничего не сказала?
— Вот я тебе и говорю… Имя Доминик тебе нравится?
Не знаю, что ответить. Я потрясен, да, самое подходящее слово — потрясен.
— Нравится ли мне? Необычно…
— Доминик… — повторяет Ханна.
Не хочу я никакого сына! Или дочери! Не сейчас! Не сегодня! Когда-нибудь в будущем, разумеется, но не сегодня! НЕТ, НЕТ, НА ПОМОЩЬ!
И кроме того, что еще за Доминик? Не очень красивое имя. Совсем не сокращается.
— Нет, пожалуйста, только не Доминик, — ворчу я, поскольку мне кажется, что она будет тронута, объяснится и так далее. Начать с имени — хорошая возможность поговорить с парнем, который влип в историю с ребенком.
— Почему нет? Красивое имя.
Сажусь рядом с Ханной на диван и с волнением беру ее за руку:
— Красивое, но я предпочитаю какое-нибудь другое… более простое. Представь себе сокращение от этого имени…
— Доми…
— Доми! Домой!
— Ой, ну что ты за человек! — Ханна переворачивается на диване, одеяло падает на пол. У нас ужасно холодно, а в этих Сувалках — Африка. — Дети сейчас не гуляют во дворе… Не придется его так звать… Что ты предлагаешь?
— Какое-нибудь такое…
— Например, какое?
— Не знаю… Анджей…
— И у него будут именины в Анджейки?
Вот черт! Беру пульт, делаю звук тише, потому что голова опухла, и говорю первое, что приходит в голову:
— Вряд ли у Анджея могут быть именины в Миколайки…
Ханна откладывает календарь, прижимается ко мне и мечтательно смотрит в потолок. Да еще и улыбается!
— Миколай… красивое имя…
— Я не говорил «Миколай», я сказал «Миколайки»… — поправляю я.
— Как это не говорил? Я же слышала… — Ханна не настроена выяснять отношения.
Встаю и иду на кухню. Открываю холодильник и достаю водку. Она уже давно у нас стоит, осталась после какой-то вечеринки. Мы водку не пьем, но сейчас я себе наливаю полрюмки и выпиваю залпом. Из спальни раздается радостный голос:
— Принеси мне сок… черносмородиновый… О, вот и капризы начались.
Нет, так не делают.
Союз не должен быть таким. Одно дело — попробовать вместе пожить, посмотреть, как это будет, сделать, так сказать, прикидку или что-то в этом роде, другое дело — женитьба, ребенок. Так попасться! Конец свободе!
Наливаю себе еще. Я в шоке, но, в конце концов, я же мужчина.
— Сейчас принесу! — кричу я и запиваю водку водой из-под крана. Перевожу дыхание. Мне приходит в голову, что я не мерзавец и должен выйти из этой ситуации как настоящий мужчина, а не как негодяй.
А пеленки? И тому подобные вещи? Наша чудесная спальня превратится в комнату для ребенка? Который будет орать по ночам? А потом носиться и все хватать, как ребенок Яцков? Конец жизни вдвоем? Ведь мы же еще не успели друг друга узнать как следует, и уже ребенок! Мы же вместе всего три года! Нет, это не по мне.
С другой стороны, я человек ответственный. Признаю, конечно, признаю. Буду платить алименты… и прочее… ну, кроватку и эти, ну… распашонки, пожалуйста, готов. В то же время Ханна — чудесная женщина, и что я ей скажу: «Ну ты и размечталась»? Не могу же я вести себя как последний мерзавец. Не знаю, что делать. Надо как-то успокоиться, но я не в состоянии это сделать.
