Я стоял перед спуском, и во мне боролись разумный инстинкт самосохранения и не менее разумное любопытство. В конце концов, плюнув и пообещав в очередной раз самому себе не ходить в подобные экспедиции одному, я аккуратно протиснулся в потерну и стал спускаться по лестнице. По сторонам было темно. Сверху, из полукруглого потолка торчали ржавые остатки креплений проводки. Сборщики металлолома добрались и сюда. Как-никак, провода-то медные. Спуск в потерну был неглубокий. Пять ступеней, и далее под наклоном шёл прямой ход. Ширина и высота этого прохода были таковы, что здесь вполне свободно могли разойтись два человека. Замурованность входа сказалась самым лучшим образом на его содержимом – мусора здесь не было. Пройдя десять метров, я заметил, что проводка на потолке была целой. Видимо, сюда мародёры решили не соваться. Да и мне, наверно, не стоило. Не известно, в каком состоянии находятся перекрытия. Я вполне ожидал, что моя прогулка окончится у воды – ниже потерна будет затоплена и прохода не будет. Царское качество постройки внушало уважение, но время и природа неумолимы, и их невозможно остановить. Перемелют.
Но проход потерны был сух. В нём даже ощущалось слабое движение воздуха. А над головой был добрый десяток метров земли. Я шёл дальше. Стены были чистые. В основном. Местами они были опалены. Чёрные пятна сажи причудливо покрывали бетонные стены. Иногда они были как от обыкновенного костра на полу, а иногда прочерчены под потолком прямой линией. С потёками. Странно. Но не сверхъестественно.
Проход по моим прикидкам должен был быть длиной метров пятьдесят. И я решил идти до тех пор, пока это будет возможно. Только под ноги светил и смотрел внимательно, чтобы не провалиться в какой-нибудь люк, если такой попадётся. Но их пока не попадалось.
Продвигаясь так по потерне, я скоро заметил на гладкой стене выбоину. Затем ещё одну. Потом ещё. Выбоины были интересны тем, что имели схожесть с попаданием пули под малым углом к стене. А ведь в начале хода, у лестницы, стены были гладкие. Совершенно без выбоин. И больше нигде в форте я не обнаружил следов того, что в нём был бой. Здесь был тир? Зачем его делать так глубоко под землёй в тесном коридоре, когда вокруг форта много места для устройства стрельбищ?
Я пожал плечами и пошёл дальше. На стенах продолжали попадаться выбоины и следы пламени. По своим ощущениям, двигаясь почти в полной темноте, освещая фонариком себе путь, я прошёл где-то половину расстояния до рва. То есть надо мной сейчас должна была быть стрелковая позиция – вал с бруствером для пехоты. Никаких звуков не доносилось по потерне. Только лёгкое движение воздуха и мои собственные шорохи. Надо мной было более десятка метров земли. Коридор потерны был всё так же сух и чист. Только немного крошки от выбоин на полу. Тут луч моего фонаря выхватил из темноты вход в ещё один проход справа. Значит, потерна была не прямой, и здесь было ответвление, ведущее в другое боевое или подсобное помещение. Такое вполне вероятно, здесь самое защищенное от обстрела и глубокое место в форте. Но ответвление начиналось лестницей, уходившей вниз. Ещё глубже. Я посветил туда фонарём. Этот спуск был длиннее, чем в потерну из казармы. Пятнадцать-двадцать ступеней, и далее ход скрывался из виду, переходя в коридор.
Здесь в потерне, ведущей из горжевой казармы в кофр, точно стреляли. Выбоины, оставшиеся на стенке ответвления, поперечной основному направлению потерны, были уже от прямых попаданий пуль. Стреляли со стороны горжевой казармы, то есть откуда я шёл. Угол стены у ответвления был весь избит пулями и покрыт сажей. Под ногами бетонная крошка уже хрустела. Спускаться ещё глубже, в этот боковой коридор, я не стал и отправился дальше по потерне. Её стены дальше были также в выбоинах. Но скоро ход закончился, преграждённый бетонной стенкой. В стенке было небольшое, сантиметров десять в диаметре, отверстие – труба, уходившая вглубь стены. Из отверстия тянуло сквозняком. Тупик. Значит, я ничего не понимал в фортах. Но стена, которая перегородила проход, в отличие от гладких стен потерны была шершавой. На ней остались следы досок опалубки. Её явно сделали позднее, чем потерну. Потоптавшись перед стеной и посветив внутрь вентиляционной трубы, я повернул назад и вернулся к ответвлению бокового коридора.
Разочарование «успехами» моего похода в кофр толкнуло меня на спуск в боковой коридор. Спустившись ещё глубже по лестнице, я узрел перед собой целую броневую дверь! Сюда сборщики металла не добрались. Да и был ли здесь кто-нибудь до меня в последние несколько десятков лет? Но дверь, помимо того, что она была в наличии, была интересна ещё тем, что она была вся иссечена осколками или пулями, а её запоры, толстые стальные пруты, были выломаны и скручены с внутренней стороны. Наверху, на поверхности, было почти пасторальное, идиллическое умиротворение, но здесь – под землёй – что-то случилось, как будто силы ада, потревоженные строителями форта, пытались вырваться на поверхность. Но кого могли разбудить тут сезонные рабочие со среднерусской возвышенности? Былинного местного бога, которого, не называя его имени, поминают племена аборигенов?
В тиши подземелья, в темноте, в голову лезла всякая чертовщина, которая мистически истолковывала вполне материальные и обыкновенные вещи. Протиснувшись в полуоткрытую дверь, я оказался в помещении, которое было обыкновенным «предбанником». Здесь были остатки разломанного деревянного стола, над которым со стены свисал провод, по-видимому, телефонный. Электропроводка была в наличии, и под потолком висел жестяной конус абажура лампы. Стены были так же побиты. Больше здесь ничего интересного не было, и я прошёл в следующее за предбанником помещение.
Здесь царил разгром. Но давний. Он уже зарос паутиной, плесенью, покрылся пылью. В большом помещении на полу валялись опрокинутые стеллажи, металлические столы, некогда блиставшие никелированными крышками. Пол усыпан осколками стекла. Среди них попадались и целые реторты, колбы, мензурки, прочие склянки и даже стеклянные змеевики, с пятнами высохшего содержимого. Здесь была лаборатория – самое простое и естественное объяснение наличию здесь лабораторного оборудования. Может, получится найти здесь реликтовый микроскоп? Эта моя мысль материализовалась в пятне света, которое фонарь оставлял на полу разгромленного помещения. Микроскоп лежал на полу. Его корпус позеленел, окислился и был сплющен в тонкий блин. Только подставка и окуляр загнулись к верху в последний момент жизни прибора. Что здесь исследовали? И что разрабатывали? Расположение лаборатории под землёй говорило, что это было очень опасно. Или очень секретно. Немного пролить свет на это могла бы находка клочка бумаги с рабочими записями. Или хоть клочок от газеты, чтобы выяснить приблизительно время, когда тут велись работы.
У самого порога была россыпь гильз патронов трёхлинейки и помятый диск от ручного пулемёта «Льюис». Помещение было длинным. Стены также в выбоинах от пуль. Но следов пламени здесь не было. Под ногами хрустели осколки, крошка. Мне попалась металлическая дверь, сестра той, что была на входе в «предбанник». Эта видимо когда-то была между «предбанником» и лабораторным помещением, по которому я сейчас пробирался. Дверь была сорвана чудовищной силой. Толстые петли, на которых она висела в коробке, были оторваны. Вместо них остались только изогнутые обрывки металла. Ручки и запоры так же, как и на первой двери, скручены и выломаны. Обернувшись, я посветил назад, туда, откуда пришёл. Я прошёл уже половину лабораторного помещения – многокилограммовую металлическую дверь что-то вырвало и закинуло сюда.
В дальнем конце лаборатории стояли массивные столы. Тут уже не было склянок и стекла. Но было много металла. Слева у стены стоял верстак. На полу валялись мотки провода, проволоки, куски металла, трубки, шланги, детали приборов и механизмов. На стеллаже тут же у стенки лежали остатки противогаза. Соседний стеллаж был опрокинут на пол, и под ним лежала куча коробок, ящиков и жестянок, из которых рассыпались по полу разнообразные болты, гайки, шайбы, гвозди, металлические пластинки, керамические изоляторы, лампочки, прокладки, краны и так далее. В общем, вся та необходимая для работы мелочь, что обычно хранится в самых разнообразных мастерских во всем мире. А у стены напротив стояли высокие, под два метра высотой, цилиндры, соединённые толстым проводом по верхним своим торцам. Рядом на стене был пробитый пулей электрический щит и рубильник и также иссечённый пулями большой пульт с текстолитовой панелью. На панели были ряды сигнальных табло, ламп, гнёзд для штекеров коммутации. Боковую панель занимали амперметры и вольтметры. Перед пультом стояло кресло с проломленным сидением. Рядом с креслом на полу лежала сгнившая кожаная фуражка с красной металлической звёздочкой, и были разбросаны провода коммутации. Некоторые провода остались воткнутыми в гнёзда на пульте. Некоторые болтались воткнутые только одним штекером, другие обоими, соединив цепи в требуемой последовательности. Надписи на части измерительных приборов были сделаны на иностранном – значит, эти приборы выписывали из-за границы. Остальные надписи на пульте и металлических шильдиках к гнёздам и лампочкам были сделаны по-дореволюционному. Это не оставляло сомнений в том, когда была создана эта лаборатория.
