— Мне надо скорее к полой воде успеть, а вы — пешие.
— Как знаешь, только приберегай голову. За лошадей счас не пощадят. Мы и то на ночь караул выставляем. И удаль не поможет, пришьют ночью сонного, а то из кустов стрельнут. Глаз продрать не успеешь, как улетит душа к праотцам.
— Собака не дозволит подкараулить, она далеко ночью людей слышит. А там, как Бог подаст. Пошёл я. Удачи вам!
— Покедова. Сохачу не забудь привет от меня положить. Может быть, свидимся на Алдане.
После этой встречи Егор уже не таился, пёр напропалую, обгоняя пеший люд с сидорами на плечах. Добравшись до Ларинского тракта, он совсем осмелел и поехал по этой дороге. Она была заброшена, кое-где размыта и негодна уже для колёсного проезда.
Мостики посносило водой и сорвало наледями. Но верхом по ней было продвигаться гораздо быстрее, нежели по оленьей нартовке эвенков. Он приветствовал отдыхающий, идущий, едущий на конях народ.
Только побаивался, кабы не стрельнули в спину, уж больно завистливые взгляды провожали сытую связку лошадей с объёмистыми вьюками.
Затаборился подале от дороги и всю ночь спал неспокойно. По тайге гремели выстрелы, доплывало ржание лошадей, слышался людской переклик и стук топоров.
Армада ловцов фарта неуклонно двигалась вслед за перелётными косяками птиц. К утру долину ручья трусцой перебежали китайцы. Шли они бездорожьем, боязливо оглядываясь на костёр и лающую Верку. Подпрыгивали на их спинах бабьи косички под соломенными шляпами.
Егор не мог свыкнуться с таким обилием людей. Словно в его дом забрались чужие и шарятся по углам, не считаясь с хозяином. Он завьючил лошадей и поехал быстрее, надеясь обогнать пеших до реки.
Многие плелись обратным путём, с безутешной тоской в глазах. Они недружелюбно косились на вьюки, пытались торговаться, но всадник не останавливался.
Уже на седловине перевала через Яблоновый, когда открылся в голубеющей дымке Становой хребет, из зарослей стланика вылезли трое хмурых мужиков. Они молча загородили дорогу. Егор натянул поводья, увидев в руках здоровенного детины, по виду татарина, кавалерийский карабин.
— Приехал, дружочек… Мы, значит, ножки бьём, а этот в седле барином двигает, — дурашливо заговорил верзила, потешая дружков, — видать, и спиртик есть в тороках, и харчишки припасены. Счас и подкрепимся.
Егор понял, что ускакать нельзя, срежут из винта, стрелять в них не поднималась рука, да и ружьё было, как на грех, приторочено сзади к луке седла. Спрыгнул на землю и безоружным пошёл к ним навстречу. Связку лошадей вёл в поводу. Робко вымолвил:
— Ребятки, может, разойдёмся миром? Не берите грех на душу.
— Фи-и-и! — Засмеялся бородатый с карабином. — Будешь нам компаньоном, провиантиком поделишься. А убивать не станем, так и быть. Молодой ишо, погуляй.
Приятели его нервно рассмеялись, обошли с двух сторон Егора. Он следил краем глаза за каждым их движением и проклинал Верку, которая увлеклась охотой! Первым ринулся здоровяк, отведя карабин в левой руке и норовясь ухватить его за шиворот.
Егор мгновенно бросил повод и коленом ударил мужика в пах. Кулак с левой стороны просвистел мимо Егорова лица, и второй нападающий захлебнулся хрипом, получив с налёту локтем под дых. Третий бросился на Егора сзади и перелетел через него с вывернутой рукой.
Быков едва сдерживал себя, чтобы не воспользоваться самыми беспощадными приёмами Кацумато. В этот миг он понял, каким страшным оружием наделил его японец.
Ведь не пожалей он этих дурней, открывающих, по своему незнанию, наиболее уязвимые точки тела, их души сейчас бы уже парили над Яблоновым хребтом в страшном недоумении.
Егор забрал карабин, вскочил в седло и, отъехав, обернулся. Все трое ползали и мыкали телятами. Здоровяк поднялся на карачки и крикнул вдогонку:
— Ну! Погоди, гадёныш. Прижучим мы тебя на энтом Алдане.
— Молите Бога, что не до смерти отделал вас, — дрогнувшим голосом отозвался всадник, — ещё раз сунетесь — пришибу.
— Отдай карабин — взмолился другой бандит. — С голоду пропадем. Отдай.
— Топайте в Ларинск, назад, — вы тут из него покладёте невинных людей.
Из-за Станового хребта кралась ночь. Вечерняя синь заливала необозримые пространства. Верка напоролась на незадачливых любителей чужого провианта и запоздало взлаяла. Вскоре догнала караван.
— Шляешься, дура! А меня чуть было не ухлопали.
Она виновато помахала хвостом и унеслась. Егор ехал в темноте, едва различая собаку впереди. В полночь он вскипятил чайку, прикорнул с часок у маленького костерка. Подкормил лошадей овсом из брезентовых торб и опять тронулся в путь.
К Мартынычу спускался на зорьке. Оглядел с уклона сопки долину реки и безрадостно отметил дымы от многих костров. Подумал с волнением: «И сюда уже дошли, не дай Бог лес для паромов уволокли!» Солнце ослепительно полыхнуло на исходе, предрекая погожий денек.
Мартыныч признал его сразу и встретил, как желанного гостя. Пожалковал, что ихних лошадей увели зимой какие-то люди. Постучались прикладами в избу, но он стал стрелять из винтовки через двери, и они отступились.
— Че, паря, тут делалось! Пёхом пёрли, на саночках себе фураж везли. Лошадей на мясо переводили и всё шли и шли на энтот Томмот. Страсть божья! А где ж Игнатия потерял?
— К нему добираюсь. Остался зимовать он у эвенков, ногу поломал осенью. Наказывал к тебе зайти, но я так заблукал в Становом, что еле живой выкарабкался.
— Плоток-паромчик для нево у меня припасён, как и сговаривались. Спустил я ево вниз по реке и в проточке ухоронил. Плоты ныне в цене, ежель заплатишь хорошо, так и быть, отдам.
Егор снял с шеи узелок на шнурке.
— Хватит? Тут золотников пять станется.
— Хватит-хватит, — оживился старик, развязывая на погляд тугую ткань, — за такую плату готов кажнюю весну рубить паромы. Не сумлевайся.
— Давай сразу веди к плоту, нечего мне тут ждать-высиживать. Вниз ещё кто поплыл?
— Три парома ушли, сам рубил. Народец безвестный, с Амура и с Витима приискатели. Я отговаривал, не пройти им такой реки. Идём, укажу место.
— Поехали…
Плот лежал на берегу в кустах, прикрытый сверху осокой и мхом. Стащили паром лошадью к воде, загрузили.
— Егорка, — раскурил трубку и присел на корточки Мартыныч, — с конями как мне определиться? Уведут ить в один день. Не устерегу от такой прорвы народу.
— Продай, пёхом выберемся.
— А деньги?
— Себе возьми за труды.
— Дай Бог здоровья тебе, сёдня и продам. Ну, их к лешему! Ежель на обратном пути зима пристигнет — ко мне прибивайся. Знакомые тунгусы кочуют недалече, вывезут нартами к Ларинску. Аль к Зее — куда вздумается. Сохач мне ничего не передавал на словах? Просьбу, могёт быть, какую?
— Передавал. В ваши хитрости я особо не лезу, но просил сказать, что в девяноста верстах от станции Могоча есть якутская резиденция Тунгырь. Там бывают связники остатков банд: Артемьева, генерала Ракитина, Говорова.
К ним направлены специальные поисковики золота из эмигрантов-инженеров, которые должны остаться в тайге и заниматься его тайной добычей, а потом переправой его за границу для нужд контрреволюции. Вот и всё.
— Как же ты так, а? — изменился в лице Мартыныч. — Полумёртвым ты должен был об этом сказать мне. Спасибо, что хоть письмо отослал Балахину об Игнатке, Парфёнов две крупные банды подставил под засады. Хромой хромой, а дело знает туго.
Слушай приказ и передай Сохачу. Мойте золото в прежних местах. Именно там бродит где-то крупная потайная артель во главе с удачливым горным инженером Гуреевым. От него уже перехватили двух офицеров с пудом золота на тропе к Манчжурии. Запомни. Балахин сам хотел с тобой повидаться.
— Ладно, запомню. Жив буду, повидаюсь и с тобой, и с ним. А пока надо отыскать Парфёнова. Бывай здоров!
