– Постойте! – услышала она голос сзади и обернулась, надеясь, что это не относится к ней. Но ошиблась: за ней почти бежал господин из «Мерседеса». – Подождите, я вспомнил вас…

Она остановилась, чтобы своими дальнейшими действиями не привлекать к себе еще большего внимания, и опустила голову, надеясь, что, быть может, ее все же с кем-нибудь спутали. Хотя она и так уже поняла, что этот господин наверняка является («Да нет же, Господи, ЯВЛЯЛСЯ…») клиентом Макса. И сейчас он скажет ей об этом.

– Извините, что я так вот бежал за вами… Но у меня сегодня свободный день, хорошее настроение, и мне бы очень хотелось поговорить с вами…

– Со мной? Но почему? – Она видела перед собой высокого худощавого мужчину с красивой головой, украшенной волнистыми седыми волосами. Взгляд незнакомца был ясный, цвет глаз напоминал бирюзу в пасмурный день. Гладко выбритые щеки, улыбающиеся губы… Он был почти красив, если бы не годился ей в дедушки.

– Вы, наверно, не помните меня, а вот я вас очень хорошо запомнил… Ведь вы – Белла!

«Белла?» Так звали ее в интернате, но это было в другом городе.

– А вы кто? – спросила она и вспомнила, как впервые встретила Макса. Ведь и он первый раз увидел ее именно на концерте в интернате. Но если все приглашенные были заняты праздником, посвященным Дню 8 Марта, то Максим Александрович Лерман явился в интернат с совершенно другой миссией: он приезжал по делу, связанному с убийством учительницы младших классов, и собирался задать несколько вопросов людям, хорошо знавшим ее, которые могли бы пролить свет на это запутанное дело. Макс защищал любовника покойной и, говоря казенным языком, приехал в Томилино за сбором информации.

В тот день они лишь обменялись взглядами. И Изабелла, которая была потрясена видом лощеного хрестоматийного адвоката, потом всю ночь не могла уснуть, думая о нем. А потом он приехал еще раз. Но уже не по делу об убийстве. Он вызвал ее и предложил покататься на его машине.

– Вы меня изнасилуете, а потом убьете? – спросила она, счастливая уже от того, что разговаривает с ним, что стоит возле его небесной, серебристого цвета машины и вообще дышит одним с ним воздухом.

– Нет, сначала я, как правило, убиваю, а уж потом насилую.

– И все адвокаты такие?

– Нет, только я один такой извращенец. Остальные могут делать только что-нибудь одно.

И она села к нему в машину, как садилась потом еще раз сорок или пятьдесят – она сначала вела счет встречам, а потом сбилась, почувствовав, что попала в рай…

– Меня зовут Григорий Александрович Пасечник, – произнес седовласый.

– Но я вас не помню.

– Я видел вас в Томилинском интернате несколько лет тому назад. У меня были некоторые финансовые дела с вашим директором, и он как-то пригласил меня к вам на репетицию драмкружка. Ведь это вы играли в пьесе Ибсена Нору?

– Я… Но как вы меня узнали?

– По фигуре. Вы удивительно длинная, вы уж извините, и тонкая, как прутик… Кроме того, ваша осанка, походка, да и голос… Вас невозможно спутать ни с кем на свете… Что вы делаете теперь? Учитесь, наверно, в университете?

– Нет, я нигде не учусь. – Ей захотелось поскорее отделаться от него. «Из-за него я не успею на похороны Макса…»

– Вы не хотите вернуться в кафе? – Он так внимательно посмотрел на нее, что Зу-Зу показалось, будто он видит ее насквозь.

– Зачем?

– Мне кажется, что вы сами хотите этого… У вас неприятности, я это чувствую…

– Но это МОИ неприятности.

– Белла, не упрямьтесь, мне много лет, я знаю жизнь и уверяю вас, что хочу вам только добра. Видели бы вы себя сейчас в зеркале… На вас же больно смотреть… – Он внезапно перешел на совершенно другой тон, на более серьезный и даже какой-то мрачный.

– Хорошо, вернемся, я хотя бы доем свой пирог… – сказала она и покорно пошла с ним в кафе. Она шла по улице и думала о том, что совершенно не приспособлена к одиночеству. Что она действительно как стебелек, который остался без опоры. Но довериться этому голубоглазому господину так же очертя голову, как доверилась когда-то Максу, она не собиралась.

В кафе она села за свой столик и придвинула к себе свой же пирог, который еще не успели убрать. Ей вдруг стало страшно при мысли о том, что она уже ГОТОВА рассказать этому незнакомцу ВСЕ. «Возьми себя в руки, дурочка. Он тебе – никто. И еще неизвестно, может, это он все и устроил… Взорвал Макса, сжег квартиру…» У нее закружилась голова, и она грохнулась на пол.

Когда Зу-Зу пришла в себя, они по-прежнему находились в кафе.

– Тебе лучше? – спросил Григорий Александрович ее, словно они были знакомы сто лет.

– Не знаю… Мне холодно… Мне плохо… Я не хочу жить, пожалуйста, взорвите меня… – Дальше она не помнила, что говорила. Но могла бы поклясться, что ни разу не произнесла имя Макса.

Когда истерика кончилась, он отвез ее к себе.

– Поживи у меня. Я не знаю, что с тобой произошло, возможно, ты просто влюблена, но это пройдет. Поверь мне.

Она сидела на диване в гостиной, кутая ноги в плед, и смотрела, как он готовит чай.

– Можно, я буду называть вас Гриша?

– Можно. Мне будет даже приятно.

– У меня мало времени, а надо многое узнать.

– Я помогу тебе. Кто он?

– Что вы имеете в виду?

– Кто тот мужчина, который оставил тебя?

– Он мой муж.

Она услышала, как звякнула чашка и раскололась пополам: этот умудренный опытом человек даже помыслить не успел о том, что она могла быть замужем.

– Вы, наверное, подумали, что я переспала с мужчиной, который потом бросил меня? Почти что так. Только я переспала с ним очень много раз, а вот бросил он меня не по своей воле. Моего мужа зовут Максим Лерман.

– Максим? Твой муж? Но ведь ты же погибла! Я сам читал в газете и слышал, как передавали по телевидению… То-то мне девушка на фото показалась знакомой… А может, я именно поэтому и подошел к тебе… Как странно… Значит, ты осталась жива? Ты расскажешь мне обо всем, что случилось?

– Расскажу, если вы докажете мне, что это не вы взорвали нашу машину…

– Милая, но как же я докажу тебе это? Я понимаю, у тебя сейчас слегка крыша едет, но ты успокоишься и возьмешь себя в руки…

Он принес ей рюмку с коньяком:

– На, выпей, тебе станет легче.

– Я была бы вам очень благодарна, если бы это был яд. – Она со слабой улыбкой, какая бывает у обреченных на смерть людей, приняла рюмку и выпила все до капли. – Но коли я осталась жива, то помогите мне хотя бы поприсутствовать на похоронах Макса. Он не простит мне, если я не попрощаюсь с ним.

– Хорошо.

– Узнайте дату и время похорон.

– Это можно прочесть в любой местной газете.

Ей стало стыдно, что она сама не додумалась до этого. Но кто виноват в том, что мысли плыли мимо нее, оставляя лишь шлейф боли и тоски.

– Где ты была все это время? – спрашивал у нее Григорий.

– На городской свалке, – произнесла она отчетливо, понимая, что этим ответом она лишний раз подтвердит его мнение о ней как о сумасшедшей. – Я не шучу и вполне серьезно говорю вам, что меня сразу после взрыва привела на свалку пара подростков. Это маленькие чудовища, которым я, быть может, обязана жизнью. Ведь человек, подложивший взрывчатку в машину Макса, знал, что нас двое, следовательно, хотел и моей смерти.

– Не думаю, чтобы убийца задумывался об этом. Ему надо было убить Макса, это ясно как день. Ты не принималась в расчет…

– Но зачем же тогда они сожгли нашу квартиру?

– Видимо, твой муж здорово насолил кому-то…

– Он был адвокатом, а в каждом деле есть две стороны… Вы понимаете, что я имею в виду?

– Конечно. Ну как, тебе стало легче?

– Да, спасибо. Но я не из тех, кто заглушает свою боль спиртным. Я презираю пьяниц и ненавижу алкоголиков.

– Ты еще и не куришь.

– Правильно. У меня красивые зубы, и я не хотела бы, чтобы они пожелтели. Понимаете, я сейчас опять заплачу, потому что, о чем бы я ни говорила, я все равно думаю о Максе.

– Сколько лет вы были с ним женаты?