Но все равно он падал долго, прежде чем смог остановиться, так как, естественно, еще не привык к крыльям.

О да, ему понадобилось некоторое время, чтобы привыкнуть к ним. Однако еще задолго до того, как Человек закончил разговаривать с Мью, Ровер уже пытался гоняться за лунным псом вокруг башни.

Он как раз начал слегка уставать, когда лунный пес нырнул вниз и, спикировав к вершине горы, приземлился на самом краю обрыва у подножия стены. Ровер последовал за ним, и вскоре они уже сидели бок о бок со свешенными языками, переводя дыхание.

— Так, значит, тебя назвали в мою честь — Ровером[23]? — спросил лунный пес.

— Не в твою честь, — ответил наш Ровер. — Я уверен: моя хозяйка, давая мне имя, никогда не слышала о тебе.

— Это неважно. Я был самой первой собакой, названной Ровером когда бы то ни было, тысячи лет назад. Поэтому ты должен быть назван Ровером именно в честь меня.

Да, я действительно был Ровером, бродягой! [Rover (англ.) — бродяга, скиталец. — Прим. пер.] Никогда и нигде не оставался надолго и никогда никому не принадлежал, пока не попал сюда. С тех пор как я был щенком, я не занимался ничем иным, кроме как убегал. Бегал и бегал до тех пор, пока в одно прекрасное утро — удивительно прекрасное, когда солнце сияло мне прямо в глаза, — не свалился, гоняясь за бабочками, через край мира.

Отвратительное ощущение, должен тебе сказать! К счастью для меня, как раз в этот момент под миром проходила Луна[24], и, спустя жуткий промежуток времени, пока я проваливался сквозь облака, и врезался в падающие звезды, и все такое прочее, я упал на нее. Шмякнулся в одну из тех громадных серебряных паутин, что развешивают здесь от горы до горы гигантские серые пауки. И паук тут как тут — уже спускался по своему трапу, чтобы замариновать меня и утащить в свою кладовку, когда появился Человек–на–Луне.

Он видит абсолютно все, что происходит по эту сторону Луны, с помощью своего телескопа. Пауки боятся его, потому что он не трогает их, только если они прядут для него серебряные нити и канаты. Он имеет все основания подозревать пауков в том, что они ловят его лунных зайчиков, хотя он и не позволяет им этого. А они делают вид, что живут только за счет дракономотыльков и летучих тенемышей. Как–то раз он нашел крылья лунных зайчиков в кладовке у одного паука и превратил этого паука в камень быстрее, чем ты бы глазом моргнул.

Ну, так вот, он вытащил меня из паутины, потрепал по загривку и сказал:

— Это было пренеприятное падение. Лучше тебе иметь пару крыльев во избежание подобных случайностей. Ну, лети и забавляйся! Не приставай к лунным зайчикам и не убивай моих белых кроликов. И приходи домой, когда проголодаешься[25], — окно в крыше всегда открыто.

Я подумал, что он — человек порядочный, хотя и немного чокнутый. Но не заблуждайся на этот счет — я имею в виду, относительно чокнутости. Я никогда не посмею всерьез испугать его лунных зайчиков или его кроликов. Он способен вмиг превратить тебя во что–нибудь совершенно кошмарное.

Ну, а теперь расскажи, почему ты прилетел сюда с почтальоном?

— С почтальоном? — переспросил Ровер.

— Разумеется. Мью — почтальон старого песчаного колдуна, — произнес лунный пес.

Едва Ровер закончил повесть о своих приключениях, как послышался свист Человека. Они мигом взлетели на крышу. Старик сидел там, свесив ноги через край, и, быстро распечатывая письма, выбрасывал конверты. Ветер подхватывал их, закручивал штопором и уносил в небо, а Мью летел за ними, ловил и клал обратно в маленький мешочек.

— Я как раз читаю про тебя, Роверандом, мой пес, — сказал он. — Я зову тебя Роверандом, и Роверандомом будешь ты, ибо у меня здесь не может быть двух Роверов. И я вполне согласен с моим другом Саматосом (я не собираюсь вставлять всякие там смехотворные «П» для того только, чтобы ублажить его), что тебе лучше побыть некоторое время здесь. Я получил также письмо от Артаксеркса — если тебе известно, кто это такой, и даже если тебе это не известно, — где он просит меня отослать тебя прямиком назад. Похоже, он сильно раздражен тем, что ты убежал и что Саматос помог тебе. Но покуда ты находишься здесь, нам можно не беспокоиться о нем, равно как и о тебе.

А теперь летите и забавляйтесь. Не приставайте к лунным зайчикам и не убивайте моих белых кроликов. И возвращайтесь домой, когда проголодаетесь. Пока! Окно в крыше всегда открыто.

И он мгновенно растворился в разреженном воздухе. А ведь только тот, кто никогда на Луне не бывал, и может рассказать вам, какой разреженный там воздух.

— Ну, что ж, счастливо, Роверандом, — промолвил Мью. — Надеюсь, ты получаешь удовольствие, причиняя хлопоты волшебникам. Прощай, пока! Не убивай белых кроликов, и все еще, возможно, будет хорошо — ты благополучно вернешься домой, хочешь ты того или нет.

И Мью улетел столь стремительно, что прежде чем вы бы успели сказать «фью–у–у!», он уже был точкой в небе — и исчез.

Теперь Ровер не только был размером с игрушку, его и звали теперь по–другому. И он был вынужден оставаться на Луне один–одинешенек — не считая, разумеется, Человека–на–Луне и его пса.

Роверандом, как мы теперь тоже будем называть его во избежание путаницы, не возражал ни против чего. Иметь крылья оказалось делом таким увлекательным, а Луна давала так много новых впечатлений и, как выяснилось, была таким исключительно интересным местом, что он забыл и думать, для чего бы это Псаматосу понадобилось посылать его сюда. И много времени утекло, прежде чем он это понял[26].

А между тем он пережил множество самых разнообразных приключений, как в одиночку, так и вместе с лунным Ровером.

Вообще–то он не слишком часто отлетал далеко от башни, ибо на Луне, и особенно на светлой ее стороне, насекомые велики и свирепы. И в большинстве своем они столь бесцветны и прозрачны, и столь бесшумны, что, даже если бы они подкрались к вам совсем близко, вы бы вряд ли увидели или услышали их.

Там были очень коварные мухи–меченосцы, большие белые дракономотыльки с огненными глазами, стеклянные жуки[27] с челюстями наподобие стальных капканов; и бледные единорожки с жалом, разящим, словно копье; и пятьдесят семь разновидностей пауков, готовых сожрать все, что бы они ни поймали; и самые ужасные из всех лунных насекомых — летучие тенемыши.

Одни только лунные зайчики, сверкающие и трепыхающиеся, не представляли никакой опасности, и их Ровер не боялся.

Роверандом поступал так, как поступали на этой стороне Луны птицы: он летал мало и преимущественно около дома либо на открытом пространстве с хорошей видимостью — подальше от мест, где могли бы прятаться насекомые. И передвигался он очень тихо, особенно в лесах. Вообще большинство существ здесь старались не производить никакого шума. Даже птицы не щебетали.

Единственные слышимые звуки производили растения. Множество цветов — белокольчики, яснокольчики, серебрянокольчики, звяколокольчики, звонерозы и рифмоцарски, крохосвисты, жеструбы и кремалторны (светло–светло–кремовые), и многие–многие другие с совсем уж непереводимыми названиями весь день напролет издавали мелодичные звуки. А перистые травы и папоротники — небывалоструны, полифоники, меднодуховоязычки и, кроме того, все стучащие и трещащие в лесах, равно как и все тростничковые в молочно–белых прудах, не переставали музицировать тихо и нежно даже ночью. Поистине еле слышимая изысканная музыка[28] не прекращалась там никогда.

Но птицы молчали. Большинство из них были совсем крошечные. Они скакали в серой траве под деревьями, увертываясь от мух и всегда готовых наброситься на них зудопчел. Многие давным–давно утратили крылья или забыли, как ими пользоваться. Роверандом тревожил их в гнездах на земле, когда медленно проплывал через бледные травы, охотясь на маленьких белых мышей или вынюхивая серых белок на опушках лесов.