Терапевт. Теперь ты мог бы поговорить с отцом об этих проблемах.
Сережа. (Тихо, с сомнением) Не знаю… Я боюсь ему сказать какую-то правду, какую – не знаю…
Терапевт. Так, может быть, ты начнешь этот разговор, и ты подойдешь к этому, поймешь, что ты боишься сказать отцу. Начни: «Отец…»
Сережа. Отец, я чувствую жалость к тебе. Я думаю, что мать права. С одной стороны, ты довольно многого достиг, тебя ценили как специалиста, к тебе многие обращались, но не более того… Посмотри на себя, как ты растолстел, выпиваешь и все ищешь причины вне себя… (Долгая пауза… К терапевту) Я ничего не хочу сказать.
Терапевт. Но ты уже говоришь. Говори дальше! Скажи отцу, как ты его воспринимаешь: как специалиста, как мужчину, как отца, как человека, – вот это все скажи!
Сережа. Мне не нравится, что ты в общем ничего не можешь сделать по дому, что ты пьешь, что ты редко навещаешь свою мать, хотя живешь с ней совсем рядом. Мне не нравится, что ты мне редко пишешь, хотя требуешь от меня писать чаще… Мне не нравится, что ты не следишь за собой, хотя в молодости занимался спортом. Мне не нравится, что ты живешь как отшельник. Мне не нравится то, что ты. (Более тихим голосом) не предпринимал никаких попыток… вернуться в семью… Это самое страшное, чего я не могу простить тебе… Ты не виделся со мной пять лет… ты мог долго меня не видеть… и ничего о себе не писать. А во время моего приезда ты устаивал сцены, изображая человека, который так долго ждал меня. (Долгая пауза) Все! (Пауза. Затем с новым приливом сил) Ты учил меня больше плохому, чем хорошему. Ты мог дать мне рюмку выпить, но не способствовал моему образованию. Ты был от меня вдалеке, а без твоих алиментов я мог обойтись. Ты не занимался моим воспитанием! Поэтому я часто не знал, как вести себя, у меня не было отцовской поддержки, совета. Я видел только материнские слезы, истерики, запреты… Советы матери не давали желанного для меня результата, носили какой-то оборонительный характер… Я в детстве, да и позднее стал приобретать… (С усилием и повышением голоса) женские реакции. Я плакать мог, я мог обижаться. (Долгая пауза, глубокий вздох) Наверное, все… (Долгая пауза. С новым порывом.) Вообще-то я хочу тебе сказать, что я ненавижу тебя за то, что ты плюнул в мою мать. Ненавижу.
Терапевт. Скажи отцу: «Ты виноват передо мной в том…»
Сережа. Отец, ты виноват передо мной в том, что ты даже не пытался… вернуть меня к себе… (Вздох) Ты виноват передо мной в том, что забыл меня на целых пять лет. Виноват.
Терапевт. Мог бы ты сказать теперь самое важное отцу?
Сережа. (Решительно) Самое важное заключается в том, что… (Проговариваетмедленно, с нотками трагизма, но уверенно и твердо) тебя не было тогда, когда ты мне был нужен. (Выпрямляется на стуле с глубоким вздохом)
Терапевт. Сейчас ты все сказал?
Сережа. (С облегчением и чувством радости): Да! Некоторые вещи явились для меня более осознанными. То, что мне не хватало отца, я мог подозревать это и раньше, – «было бы неплохо, если бы ты был здесь», но я всегда давал себе такую установку: «отец есть отец, мать есть мать. И с этим ничего нельзя сделать». А в сегодняшнем эксперименте эта мысль… отца не было тогда, когда он был нужен… казалось бы, такая простая… вся суть именно в этом… стала мне очень понятной и значительной, я только теперь по-настоящему это осознал.
Групповая дискуссия
Терапевт. Теперь мы можем обсудить проблему Сережи, позволить себе выражение и чувств и мыслей.
Нина. Сережа, отец не приезжал к тебе. Ты как-то это объяснял? Что это значило для тебя?
Сережа. (Со вздохом) Я не нужен… Я ему не нужен! Он меня бросил! Он меня не любит…
Надя. У тебя к отцу, как и к матери, двойственное отношение: люблю и ненавижу. Ненавижу за то, что бросил, не любит…
Зиновий. Ты ведь и сказал, что ненавидишь его. Кстати, я этого ждал. Когда ты это сказал, признаться, мне хотелось пнуть ногой тот стул, на котором он сидел!
Валя. (Запальчиво) А у меня такое желание… Я вся издергалась. Я не могу. Вчерашний разговор… как ты говорил, с какой интонацией обвинял маму в том-то и том-то. Ты обращаешься к отцу, к человеку, который, по сути, виноват во всем, в твоих несчастьях, в том, что мама осталась одна, в том, что по сути дела… прожита жизнь, и ты так к нему относишься, это ужасно!
Нина. Валя, такое впечатление, что ты себя чувствуешь Сережиной мамой.
Валя. (Нервно смеется) Ладно, пусть будет так…
Терапевт. (К Вале): Ты полностью на стороне мамы. Вчера ты защищала маму, а сегодня ругаешь отца. Это значит, что ты отождествляешься с матерью. И защищаешь, по сути, себя.
Валя. Ну, может быть… (Смеется) Да, конечно. Да нет! Ну, это же… Да, ладно! Вы хотите сказать, что это мои проблемы…
Нина. Именно. Нас здесь несколько человек примерно одного возраста, и у нас взрослые дети, но у нас нет таких чувств, значит, они твои. (К Сереже) Сережа, когда ты нападаешь в этом разговоре на отца, обвиняешь его, как ты думаешь, на кого ты похож?
Сережа. Наверное, на маму…
Терапевт. Хватит уже задавать вопросы Сереже. Пора Сереже услышать, как мы воспринимаем его, что чувствуем и что думаем о нем и его проблеме.
Сережа. Нина, скажи ты мне.
Нина. У меня к тебе большое сочувствие. Вчера, когда ты закончил работу, ты сидел в такой свободной позе, так красиво развалившись на стуле, и выражение лица у тебя было заинтересованным, ты просто слушал нас, и я любовалась тобой. А что касается моих чувств на протяжении всей твоей работы, то я прямо кипела и клокотала. Гм, я бы выпорола твою мать, вот какие у меня были чувства! Я сейчас, конечно, поостыла, я понимаю, что она по-своему, конечно, несчастная женщина. Я негодовала. Мне так показалось, что к тому времени, когда вы расстались с отцом, она уже тогда сфокусировалась на тебе, она уже тогда хотела остаться с тобой вдвоем, она уже тогда неосознанно стремилась к тому, чтобы ты теперь сказал: «Я хочу быть с тобой». Вот тогда. А дальше, что бы она ни делала, она бессознательно делала так, чтобы удержать тебя рядом с собой.
Надя. Причем, она играла на твоих лучших чувствах. Она вызывала жалость, сочувствие, сострадание. У тебя это хорошо прозвучало в диалогах. «Я всю жизнь отдала тебе, все ради тебя, не вышла замуж, а ты – неблагодарный человек!»
Нина. Собственно говоря, она культивировала в тебе чувство вины. Этим удерживала. А если принять, что ты почувствовал себя брошенным отцом, – это ужасно! У ребенка невольно возникает вопрос: в чем я провинился? Может быть, я плохой, если отец ушел от меня? Я не знаю, задавал ли ты себе такой вопрос, но ты это как бы подспудно чувствовал. Это еще добавка к твоему чувству вины. А что делает человек, который чувствует себя виноватым? Он, с одной стороны, и ведет себя так, чтобы как бы искупить свою вину, с другой стороны – от этого тяжелого чувства хочется как-то избавиться. А как избавиться от чувства вины? Надо сделать виноватым другого, который пытается возложить на тебя это чувство. И ты защищаешься тем, что нападаешь. Вот та сцена, что ты описывал, когда уходил к женщине на ночь. Ты, как положено сыну, который не хочет волновать свою мать, говоришь ей: вот я не буду дома ночевать. Интересно то, что ты дальше сказал: даже если она молчит, я чувствую себя виноватым. И что же ты делаешь после этого? Ты срываешься ни свет ни заря с теплой постели с женщиной и бежишь к матери, да? Вот интересно, когда ты прибежишь к матери, что ты скажешь: «Как я счастлив тебя видеть?» – ты такое выдашь! Потому что это ведь она виновата, что пришлось к ней бежать. И что ты делаешь? Ты выливаешь свою агрессию на мать. Таким образом освобождаешься от чувства вины. Вы терзаете друг друга. Ты от Оксаны ушел? Ушел. Ты от дедушки, от бабушки… так и будешь от всех уходить, как колобок… Что ты после этого сделал? Ты стал еще больше долбить свою мать. Ты виноват! Ты виноват в этом! Вы в этой связи, любя и обвиняя и ненавидя друг друга, – это же так тяжело! Вот так всю жизнь! В конце концов, когда она тебе говорит: «Мать есть мать, а сын есть сын», – она же в тебе не сына культивирует. Сын – это то, что неизбежно вырастает и улетает из гнезда. Она не сына в тебе культивировала, а человека, который всю жизнь будет рядом с ней, фактически она воспитала мужа. А ты, конечно, ты подыгрываешь этому. Потому, что и ты относишься к ней, как к человеку, с которым ты должен прожить всю жизнь.
