– Если дойдет до вердикта, то от двух до десяти миллионов, в зависимости от размера штрафных санкций, – предположил Френч.

– Это в лучшем случае, – добавил Карлос.

– Черта с два они увидят меня в суде! – выпалил Дидье. – Не с такими фактами.

– Средний возраст большинства истцов – шестьдесят восемь лет, все они пенсионеры. – Уэс стал размышлять вслух. – Значит, с точки зрения экономики ущерб от смерти пациента окажется не так уж велик. Компенсация за перенесенные физические и моральные муки, конечно, увеличит итоговую сумму. Но поодиночке, думаю, каждое из этих дел можно уладить за миллион долларов.

– Поодиночке не удастся, – съязвил Дидье.

– Сейчас не до шуток, – осадил его Уэс. – А вот если речь пойдет о такой заманчивой мишени, как банда жадных адвокатов-"массовиков", цена возрастет настолько, что у нас крышу сорвет.

– Я бы предпочел сейчас оказаться на месте истцов, чем на своем собственном, – признался Карлос и потер усталые глаза.

Клей обратил внимание, что никто не прикоснулся к спиртному – пили только кофе и воду. А ему отчаянно хотелось полечиться замечательной водкой Френча.

– Скорее всего коллективный иск мы проиграем, – сказал Френч. – Все, кто еще в деле, стараются из него выйти. Как вам известно, очень немногие из истцов второй и третьей очереди уже получили компенсации, и, по очевидным причинам, они захотят отколоться от нашего иска. Я знаю по меньшей мере пять групп адвокатов, готовых обратиться в суд с требованием расформировать наше дело и вышвырнуть нас за дверь. Не могу их осуждать.

– Можно побороться, – возразил Уэс. – Мы ведь работаем за гонорары и, стало быть, в этом случае теряем прибыль.

Однако настроения бороться ни у кого не было, по крайней мере в данный момент. Независимо от того, сколько денег имел каждый, оборот, который принимало дело, пугал всех. Клей в основном слушал, ему была интересна реакция остальных четырех. У Пэттона Френча денег больше, чем у любого из присутствующих, и он был уверен, что сможет выстоять. Уэс, заработавший на табачных махинациях полмиллиарда, – тоже. Карлос петушился, но явно нервничал. По-настоящему боялся Дидье, лицо у того было застывшим.

Каждый из них был намного богаче Клея, а дел по дилофту у Клея было больше, чем у любого из них. Такая математика ему не нравилась.

Если исходить из суммы вероятной компенсации в три миллиона, то даже при том, что список ограничится его нынешними семью истцами, что маловероятно, придется выплатить двадцать миллионов. А уж если список увеличится...

Клей поднял вопрос о страховке и с огромным удивлением узнал, что ни у одного из четырех коллег никакой страховки нет. Страховые компании еще несколько лет назад расторгли свои договоры с ними. Теперь не многие решались иметь дело с «массовиками». И теперешние неприятности с дилофтом прекрасно объясняли почему.

– Благодарите судьбу, что у вас есть эти десять миллионов, – подытожил Уэсли. – По крайней мере эти деньги вам не придется доставать из собственного кармана.

Большей частью совещание свелось к жалобам и стонам. Им нужно было выплакаться сейчас друг другу в жилетки, но долго предаваться печали они не собирались. В общих чертах был выработан план действий: в какой-то, пока не определенный, момент встретиться с мисс Уоршо и прощупать возможность договориться. Она старалась довести до сведения всех и каждого, что не пойдет ни на никакие сделки, что решительно настроена на суд и хочет устроить сенсационное представление, в ходе которого нынешние и бывшие «короли» будут выведены на чистую воду и предстанут перед присяжными в чем мать родила.

Остаток дня и вечер Клей провел в Атланте, где его никто не знал.

За годы работы в БГЗ Клею сотни раз приходилось проводить предварительные беседы со своими подзащитными, почти всегда в тюрьме. Труднее всего было начинать: его клиенты, почти сплошь черные, проявляли осторожность, потому что не знали, что можно, а чего нельзя говорить адвокату. Помогала лишь информация, которую удавалось добыть на стороне. Выудить у клиента факты, подробности о вменяемом ему преступлении и приблизиться к истине во время первого свидания получалось редко.

Теперь по иронии судьбы Клей в качестве белого обвиняемого шел на встречу с... черным адвокатом. И Заку Бэттлу за семьсот пятьдесят долларов в час следовало уметь воспринимать информацию быстро, потому что Клей не собирался увиливать, колебаться и тянуть канитель на этом этапе. Его адвокат узнает всю правду сразу – успевай только записывать.

Но Бэттлу хотелось поболтать. Когда-то, задолго до того, как он остепенился и стал крупнейшим в округе Колумбия адвокатом по уголовным делам, они с Джарретом выпивали вместе. О, сколько всего он мог рассказать о Джаррете Картере!

Очень мило, но не за семьсот пятьдесят долларов в час, хотелось сказать Клею. Остановите часы – тогда можем болтать до бесконечности.

Окна кабинета Бэттла выходили на Лафайет-парк, вдали виднелся Белый дом. Он вспомнил, как однажды вечером они с Джарретом надрались и решили пображничать в этом самом парке с бездомными пьяницами. Копы выследили их, хотя они и оделись в какие-то лохмотья, арестовали, и им пришлось употребить все свои банковские возможности, чтобы избежать огласки. Клей рассмеялся, поскольку собеседник ждал от него именно такой реакции.

Бросив пить, Бэттл начал курить трубку, его захламленный грязный кабинет насквозь пропитался застарелым запахом табачного дыма. «Как поживает ваш отец?» Ему очень хотелось это узнать. Клей широкими мазками набросал грандиозную и почти романтическую картину жизни Джаррета на его «Летучем голландце».

Когда удалось наконец перейти к делу, он изложил историю своего участия в иске по дилофту, начав со знакомства с Максом Пейсом и закончив визитом агентов ФБР. О тарване он не упомянул, но, если бы понадобилось, рассказал бы и об этом. К его удивлению, Бэттл не делал никаких записей. Просто слушал, хмурясь и куря трубку, порой глубоко задумывался, глядя в сторону, но понять, о чем именно, было решительно невозможно.

– Этот украденный доклад, который был у Макса Пейса... – сказал он, сделал паузу, выпустил дым и продолжил: – Вы уже располагали им, когда продавали акции и заводили дело?

– Разумеется. Должен же я был быть уверен, что смогу доказать ответственность фармацевтической компании, если дело дойдет до суда.

– Тогда вы виновны: это использование конфиденциальной информации в жульнических целях. Пять лет в каталажке. Только скажите мне, как федералы смогут это доказать?

Когда замершее сердце Клея снова начало биться, он предположил:

– Ну, наверное, Макс Пейс может им рассказать.

– Кто еще знал о докладе?

– Пэттон Френч, вероятно, еще один-два из его парней.

– Френчу известно, что доклад был у вас до того, как вы завели дело?

– Не знаю. Я ни разу не говорил ему, когда именно получил доклад.

– Значит, Макс Пейс – единственный, кто может вас выдать.

История была проста. Клей подготовил иск по дилофту, но не хотел регистрировать его, пока Пейс не предоставит ему надежных доказательств. Они даже несколько раз поссорились из-за этого. Наконец в один прекрасный день Пейс явился с двумя пухлыми папками, бросил их на стол и сказал: «Вот, но получили вы это не от меня». И тут же ушел. Клей просмотрел материалы, потом попросил университетского приятеля высказать свое экспертное мнение. Приятель – известный врач из Балтимора.

– А этому врачу можно доверять? – спросил Бэттл.

Клей не успел раскрыть рот, как Бэттл помог ему с ответом:

– Это самый важный момент, Клей. Если федералам неизвестно, что вы уже располагали секретным докладом, когда продавали акции, они не смогут привлечь вас за мошенничество. У них, разумеется, есть сведения о ваших биржевых операциях, но самого по себе этого недостаточно. Они обязаны доказать, что вы к тому времени располагали секретной информацией.

– Может, мне поговорить со своим балтиморским приятелем?