He хочет Федя рисковать. Инженеры вон с города приезжали, две папки чертежей ему привезли – сидит, думает… Так что все-таки случилось, расскажи?
Влад отвернулся от окна, поставил кружку на стол и вышел.
– Серега расскажет, водитель мой… – бросил он в дверях. – Я съезжу, а ты его чаем-то напои. Пусть отдохнет… Вообще, зря я тебе… Ладно… Молчи как рыба, короче…
…Отца Федора Гиреев нашел сразу возле ворот безглавой еще церкви. Строительные леса окружали ее по периметру, а на кирпичном теле были видны тщательно сделанные заплаты. Время и непогода искрошили материал. Когда батюшка начинал ремонт, то вначале хотел оставить церковь чисто кирпичной, какой она и была изначально, но, чем дальше увязал в реставрации, тем яснее становилось, что с такими повреждениями придется штукатурить и белить. Впрочем, хоть и деньгами дороже, зато куда приятственней – белая церковь с золотым куполом. Издалека видно. Красота. Сияние.
Влад в церковных одеждах не разбирался. Был Федор в чем-то черном и длинном, не очень чистом, и в рабочих рукавицах заодно. Вышел из ворот и смотрел вверх, туда, на будущую маковку, о чем-то размышляя. Как подъехала машина – он слышал и даже краем глаза видел, но значения не придал, ибо весь в думах был. Поэтому Гиреев неслышно подошел сзади и чуть не в ухо спросил:
– Когда купол-то ставить будешь, батюшка?
– Вот и думаю… Кран, понимаешь, не достает. То есть достает, но без запаса. И тут либо ювелиром надо быть, а у Пашки всегда руки трясутся, либо другой кран заказывать. Немецкий. Тот достанет… – Федор повернулся и заулыбался сквозь бороду: – Володя! Давненько ты у нас не был! Здравствуй, здравствуй!
– Здорово. Уж который год ты в рясе, а не знаю, как с тобой здороваться… Все время вспоминаю, как мы с тобой пиво пили. Не серчай, ты у меня как два человека сразу…
– Так и я помню… – сказал Федор, сняв рукавицу и пожимая Владу руку– Не отрекаюсь. Времена меняются. Люди остаются. Какими судьбами?
– Дело у меня, Федя. Очень… даже не знаю… Важнее не бывает, наверное…
– Так тогда в дом пойдем, поговорим! Прикрою только…
Жил Федор в доме неподалеку. Сруб шесть на шесть, печка да кошка необразованная.
– А матушка где? – спросил Влад, перекрестившись на образа, не столько по привычке, сколько из вежливости.
– В соседней деревне у сестры гостит. К вечеру будет. Сейчас чайку сообразим. Замерз поди? Хотя что я, теплеет уже. Днем до семи-восьми обещали. Врут, конечно, но все одно – весна.
– Ну, чайку так чайку… Хотя я только что пил…
Федор гремел посудой и шелестел пакетами.
– Чай – не для еды, Володя. Чай – сам понимаешь… Для настроя. Для беседы.
Влад сидел на стуле и стучал пальцами по столу. Только это он думал, что стучал пальцами. На самом деле – уже почти кулаком. Федор посмотрел на его руку, потом на его лицо и покачал головой. Нервы. Поставил чайник, подошел и придавил ладонью руку к столу:
– Ну-ну Ты, по-моему, не спал. И глаза усталые…
– Хочешь об этом поговорить? – устало улыбнулся Влад. – Психолог ты наш доморощенный.
– Служба такая… А по-моему, это ты хочешь поговорить!
– Мне жить, Федя, осталось… в общем, полдня, – сказал Гиреев, покачав головой.
– Ты очень не похож на умирающего. Вообще, с таким лицом даже неуместно об этом говорить…
– А что лицо? – ухмыльнулся Влад.
– Никаких смертельных заболеваний на нем не отражается. Я бы сказал – поросят разбивать в самый раз, – засмеялся Федор, быстро накрывая на стол.
– Угу. Это можно… Слушай, сядь, не мельтеши, батюшка!
– Да все уже… – Федор поставил на стол чайник и сел.
– В общем… Вчера вечером у меня украли сына. Колю. И я очень легко его могу спасти.
Элементарно. Если я убью себя, он его отпустит. В противном случае он убьет его. Как видишь, очень просто. Проще некуда…
Федор машинально погладил бороду. Подумал. Взял чайник, налил гостю, себе, придвинул вазочку с чем-то мелким и спросил:
– А скажи-ка мне лучше, что ты такого натворил, дорогой мой?
– Ничего такого сверхъестественного. Обычный бизнес. Ты же знаешь, в нем без обид не обходится. Конфликт, он всегда будет, если ты что-нибудь делаешь. Вот когда не делаешь ни хрена – вот тогда и нет конфликта…
– Ты не лукавь, лучше вспомни. Подумай, кто мог. Кому зло сделал, пусть и нечаянно. А не найдешь в бизнесе – ищи в жизни. Не сегодня, так вчера, не вчера, так десять лет назад. Двадцать. Без причины таких вещей не бывает, Володя…
– Бывает… Вон, посмотри телевизор…
– Не имею… – махнул рукой Федор.
– А ты заимей. И глянь сводку какую-нибудь криминальную. Внимательно просмотри. Где там логика? Шли двое, убили третьего. Один бежал, другой его переехал. Девочек изнасилованных да задушенных по лесополосам знаешь сколько? А детей в мусорных ящиках? А вчера один домой возвращался да на грабителей наткнулся. Не его грабили, нет. Просто рядом был. А те перестарались, жертву придушили насмерть. Ну и его – за компанию. Свидетель. Скажешь, виноват был? А прошлой зимой в частном секторе семью людоедов арестовали, помнишь? Они вообще на улицу выходили, как в холодильник залезали. Вышел, выбрал помягче, да и по голове. Старых не брали – третий сорт. Ну что, виноваты мертвенькие были – да, по-твоему? В пьяных драках – понятно. Там все правые, кто выжил. А дети? Тоже, что ли, виноваты?
– Ты, Володя, сейчас мерками одной жизни меряешь. А человек через много поколений идет. Путается. Заблуждается. Поступки неправильные делает. О судьбе своей не думает, а уж о судьбе сына, внука, правнука – и подавно. Того не ведает, что пройдет время, а ответ держать придется. Справедливость – не закон… правил строгих не имеет, кроме одного – Бог все видит. И всем воздает по делам их…
– А что ж Он… – повысил голос Влад, – что ж Он сразу не пресекает! Неужели Коля виноват?
– Нет, Коля не виноват! – поднял руку Федор. – Не виноват. А вот ты – возможно. Или отец твой, или дед…
– Их уже нет…
– Их нет, а дела их остались. Дела – они навечно. Посадил зерно – проросло, десяток зерен дало, те по десятку, уже сотня, а там, глядишь, и поле… А в поле – мы.
– Ладно, Федор, хватит… Скажи мне лучше, что делать? Как к другу пришел.
– А тут решать нечего, Володя. Здесь никаких подводных камней нет. Самоубийство – это грех. На семь поколений грех. Так зацепит, что никто рад не будет. Ни одна проблема в мире еще самоубийством не решалась. Кроме проблемы трусости, конечно.
– А Коля?
– На все воля Божия… Люди и не из таких передряг выпутывались.
– Как у вас все просто, долгогривых, твою мать! – вскочил Влад.
– А ты не кричи на меня! Ты за советом пришел или свою правду слушать? Ты же, вижу, уже решил все, так что ж ты ко мне приехал? Чтобы я тебе грехи отпустил? Я не страховая компания! – твердо произнес Федор.
Влад подошел к окну и посмотрел на улицу. Помолчал. Прижался лбом ко стеклу и закрыл глаза.
– Я-то решил, Федор, – тихо сказал он, – только, считай, нету меня больше семьи. Наталья мне никогда не простит. Я спать хочу. Никогда так не хотел спать. И не могу. Каждая секунда как молоток. Ночью полежал в машине минут пятнадцать – только и смог, что глаза прикрыть. Нервы. Не хочу я чаю твоего, Федор. Я домой хочу. Чтобы было позавчера, чтобы тихо было, чтобы камин светился…
– Прошлого, сам понимаешь, уже не будет… – сказал Федор. – А будущее в твоих руках. Возвращайся, делай все, что можешь. Думай, хорошо думай. Не бывает, чтобы совсем без выхода. Слышишь?
– Да слышу, – обернулся Влад, – еще несколько часов. Слушай, Федор, ну а если не получится ничего, если все же не будет выхода… Необязательно же самому… Ну, сколько в мире случайностей происходит, в конце концов! Вон на днях пенсионера сосулькой пригвоздило – подышать старый хрен вышел во двор. На дорогах вон что творится. Могу же я с управлением не справиться?
– Я не понял, ты себя, что ли, уговариваешь? – спросил Федор. – Или с Богом решил поиграть? Сама мысль о самоубийстве уже грех. Кого ты обмануть решил?
