Прошлой ночью в Нейворте они просили приюта у кузена Тома горбуна Дарси, того самого, который громче всех выступал в поддержку восстания. Беглецы появились на его пороге в тот момент, когда Дарси собирался вместе с лордом Скроупом в погоню за ними. В виде компромисса Дарси просто выставил их из дому. Анна уже устала удивляться предательству, в какой бы форме оно ни выражалось. Она понимала, почему бедняки вслед за своим господином перешли на сторону противника. А Дарси восстал против королевы ради наживы, поэтому, смекнув, что дело не выгорает, он быстро переметнулся к сторонникам Елизаветы.
Что касается Анны и ее Друзей, то здесь и речи не могло идти о примирении с королевой. Анна слишком хорошо знала Елизавету, хотя они никогда не были особенно близки. Елизавета, как раньше ее отец и сестра, охлаждала горячие головы борцов за справедливость двумя средствами — веревкой и топором.
— В конце концов, нас сорок человек против одного, — напомнил практичный Невилл. — Если он задумал предать нас, мы сможем немного утешиться, прикончив его.
На том и порешили. На вопрос, куда они, собственно, держат путь, Ормистон коротко кивнул в сторону стада:
— Поезжайте за ними.
Прежде Анна никогда не покидала Англию, но сейчас, ступив на чужую землю, не испытывала никакой тоски по родине, по дому. Дома давно уже не было. Красивые особняки, пашни, тучные пастбища, ее наряды, безделушки, любовно хранимые ею с детства, даже камушки с Виа Долороса — все это осталось лишь в воспоминаниях. Анна не слишком тешила себя надеждой, что, перейдя границу, она станет недосягаемой для преследователей. Земля везде одна, и шотландская — не исключение. Чудес не бывает. Граница оказалась простой полоской ручья.
Вблизи Ормистон показался графине еще более отталкивающим, чем раньше. В его облике было что-то липкое, напоминающее постыдную французскую болезнь. Его приторное дружелюбие раздражало. Как ни странно, он оказался весьма словоохотлив и сразу стал Делиться с Анной своими заботами. В основном они касались бесчинств на дорогах, расправ с неугодными и тому подобного. Этот негодяй то и дело поносил Господа, пересыпая свои россказни цветистой бранью. Он глубокомысленно заявил, что вообще-то ему претят бессмысленные убийства, но всегда найдется тысяча причин для убийства вполне осмысленного.
Анна не удержалась и спросила, действительно ли он убил лорда Дарнли, своего номинального сюзерена и консорта Марии.
— Дарнли был тщеславен и порочен, он и так зажился на этом свете, — убежденно ответил Ормистон, качая головой. — Однажды в Холируде он ворвался к королеве и зверски убил ее учителя музыки, просто так, по злобе. Бедная Мария, она ожидала ребенка, и она была вынуждена лицезреть все это.
Анна успела наслушаться рассказов о несчастьях, преследовавших Марию в пору ее жизни в Шотландии. И когда .та собралась бежать на юг, Анна, чуть ли не одна из всех, предложила ей укрыться в своем доме. Елизавета грозилась жестоко наказать каждого, кто осмелится оказать помощь беглянке, единственным прегрешением которой было кровное родство с царствующей королевой. Анна видела, что Мария не в состоянии помочь себе сама. Елизавету же родной отец объявил незаконнорожденной, обезглавив при этом и ее мать, и ее мачеху. Гнездо ядовитых змей скорей стало бы прибежищем Марии, чем ее собственная семейка.
Ормистон повздыхал о судьбе несчастной и продолжил свой рассказ:
— Когда Дарнли лежал больной в постели, кто-то подсыпал в подвалы пороху, не желая марать руки об это ничтожество. Только Дарнли оказался то ли оборотнем, то ли заговоренным. Церковь взлетела на воздух, а он остался цел и невредим. До сих пор по его шее петля плачет. У этого безмозглого негодяя полно врагов, каждый был бы рад отправить его на тот свет, его смерть была так же естественна, как старость, но именно меня обвинили в том, что я приложил к ней руку.
— Ах вот оно что, — только и .сказала Анна и остаток пути ехала молча.
— Приложил руку?.. — вопросительно повторил Том.
— Мы не были с ним врагами, мне не за что было ему мстить, просто в наших краях существует обычай, старый, как сосны, — когда постели королевы требуется обновить кровь, бедного короля обычно находят задушенным. Графу Босуэлу давно нравилась Мария, а с Дарили у него сложились плохие отношения. Ну а что до меня, то все знают, что я всегда готов прийти графу на помощь в нужде.
Ормистон улыбнулся графу Вестморлендскому, словно это попечение об убийствах было знаком его доверия к возможным союзникам.
— Что за страна! — воскликнул Вестморленд.
— Англия сейчас не лучше, иначе мы не оказались бы здесь, — заметила Анна. Она глубоко вздохнула. Морозный декабрьский воздух обжег горло. Через три дня Рождество. — Боже, — взмолилась графиня, — позволь мне дожить до Рождества. Я не хочу быть брошенной в темницу, откуда прямая дорога на виселицу, в Рождество Господа нашего Иисуса Христа.
Почуяв близость жилья, овцы заблеяли громче. Волк привел их в овчарню, поняла Анна. Ормистон крикнул, чтобы люди держались подальше от сложенного из камней загона. Анна старалась не отставать от провожатого. Впереди замаячили неясные очертания приземистой лачуги, чернея на фоне хмурого неба, закопченная труба напоминала гнездо гигантской ласточки. Наверно, эта хижина принадлежит какому-нибудь бедняку, подумала Анна. Тут Ормистон сделал всем знак спешиться. Покосившаяся лачуга оказалась местом их ночлега.
— Вы хотите, чтобы мы спали здесь? — возмутился Вестморленд. — Да в Англии хозяин собаке не позволит ночевать в этом сарае.
— Так то в Англии, — недобро усмехнулся Ормистон. — Но мы у себя в Шотландии до того любим песье племя, что готовы дать кров даже английским собакам, чтоб им не пришлось спать на снегу.
Анна спешилась, скрывая в темноте улыбку. Наконец-то не нужно больше трястись в седле, наконец-то можно отдохнуть.
Тяжелая дверь со скрипом отворилась, и на мгновение всех ослепил яркий свет очага. На пороге стояла древняя, седая как лунь старуха. Она могла приходиться Ормистону кем угодно — матерью, бабкой, а может, просто присматривала за домом. Голову ее покрывала шерстяная шаль. Это существо со сморщенным, словно печеное яблоко, лицом когда-то было, вероятно, ослепительной красавицей. Старуха сделала Анне знак следовать за ней, даже взглядом не удостоив английских лордов.
Крохотное жилище было пропитано запахами дыма, еды, животных. Старуха что-то приветливо и оживленно говорила Анне, но та не могла ни слова разобрать из быстрой скороговорки, к тому же наречие казалось незнакомым, от него веяло древностью. Пришлось позвать Ормистона, чтобы он. перевел. Оказалось, она хотела уступить Анне единственную постель в доме, на которой спала сама. Это ложе представляло собой набитый соломой тюфяк, брошенный в угол хижины.
Анна буквально валилась с ног, но ей, графине Нортумберлендской, все еще казалось странным лечь спать полностью одетой, да к тому же в окружении мужчин — они постоянно входили и выходили, громко хлопая дверью. Ормистон отправился пересчитывать украденных за день овец, а Том пошел посмотреть, как устроились на ночлег его люди.
Ормистон вскоре вернулся, довольный работой волка.
— Эта ночь принесла нам удачу.
— Только не пускайте вашего зверя сюда! — заорал Вестморленд. — И без него вонь такая, что дышать нечем.
— То есть как это не пускать? Он полноправный член семьи, и заметьте, отрабатывает свой хлеб куда лучше половины моих родственников.
Анна, уже пристроившись на тюфяке, открыла глаза, но вместо волка Ормистон ввел в хижину какого-то незнакомца, черноволосого стройного мужчину среднего роста, с бородкой клинышком. Он вошел слегка раскачивающейся походкой, выдающей в нем бывалого наездника. На плечо была небрежно наброшена красивая, отороченная мехом, куртка. Глубоко посаженные глаза настороженно смотрели поверх Анны, не замечая. Но вот взгляды их встретились. Желтоватые глаза смерили графиню с головы до ног, она почувствовала смутную тревогу.
