– Могу я предложить вам чашку кофе? – спросила я. Тон моего голоса становился более обычным по мере того, как я постепенно приходила в себя. – А может, вы хотите есть?

«Или я могла бы отдать тебе все свои деньги и драгоценности – все, что у меня есть. Я была бы только рада…»

– Нет, спасибо, – ответила он. – Не беспокойтесь.

На мгновение воцарилось молчание. Затем Дэвид посмотрел на Германа.

– Славный пес, – сказал он, внезапно став более приветливым – Как его зовут?

Я назвала имя собаки.

– А, Герман-германец, – произнес гость.

– Точно.

Он присел на корточки и погладил блестящую шерсть Германа.

– Таксы мне нравятся, – заметил он. – У них всегда такой вид, как будто произошло – или вот-вот произойдет, – что-то страшное.

– Я тоже люблю их за это выражение острой… тревоги, – промолвила я.

Дэвид кивнул и в первый раз улыбнулся.

– Извините меня за расспросы, – сказала я. Он пожал плечами:

– Все нормально. Думаю, вы просто разнервничались.

«Да уж…»

– Но не волнуйтесь, Миранда… Что он хочет этим сказать?

– …на моих фотографиях вы отлично получитесь.

Ох… Теперь я заметила, что у него теплый взгляд и красивые губы, а волосы отливают красным золотом. Я быстро погляделась в компактное зеркало. От синяка не осталось и следа.

– Может, мне подкраситься? – спросила я. – Обычно я этого не делаю.

Он склонил голову набок и поглядел на меня, как ценитель, рассматривающий картину.

– Нет, тон кожи у вас ровный, – думаю, все будет в порядке. Между прочим, мои фотографии – черно-белые, так что вполне можно обойтись без макияжа. А вот на цветных снимках – совсем другое дело.

Он достал фотоаппарат из сумки и повесил его на шею. Потом он направил его в мою сторону, взял меня в фокус и щелкнул затвором. Я моргнула.

– Я не была готова.

– Почему же – были.

– Но я не улыбалась.

– А я и не хотел, чтобы вы улыбались. Обычно улыбка что-то скрывает.

– Правда?

– О да. Улыбка – почти всегда маска. Ну-ка, а теперь…

Дэвид подошел поближе, и я почувствовала лимонный аромат его одеколона.

– Да-а. Хорошо. Очень хорошо.

Он снова щелкнул затвором, причем так тихо, что я едва заметила.

– А теперь сядьте, пожалуйста, вот на ту кушетку… да, именно… и возьмите собаку.

Он протянул мне пса и убрал из кадра два стула.

– А теперь я хочу, чтобы вы с ним смотрели в разные стороны. Вы просто немного поверните голову сюда… да, вот так. Отлично. А ты, Герман, смотри на меня, ладно?

Я снова услышала мягкий щелчок, а затем Дэвид перемотал пленку. Он сделал сперва два снимка, потом еще пять подряд, после чего внезапно остановился.

– Понимаю, что это непросто, – сказал он, опустив фотоаппарат, – поскольку я направляю на вас такой увесистый объектив, но не могли бы вы немного расслабиться?

«Нет, не могу. Из-за тебя. Как я могу расслабиться перед тобой?»

– Понимаете, вы несколько напряжены.

– А… «Это точно».

– Ну-ка посмотрите на меня, Миранда…

– Вот так?

– Да, а теперь повернитесь к окну… отлично.

Он снова щелкнул затвором, а затем опустил фотоаппарат. Дэвид стоял, ничего не говоря, а только критически изучая меня. Я чувствовала себя ужасно, поскольку мне казалось, что он догадывается о моей вине.

– Вы очень фотогеничны, – неожиданно заметил он, снова поднося фотоаппарат к глазам. – У вас изящные черты лица и хорошие скулы. Нет, не улыбайтесь. Я хочу видеть ваше истинное «я». «Нет, не хочешь. Не хочешь. Поверь мне».

– Разве вы не пользуетесь вспышкой? – спросила я после того, как он сделал очередной кадр.

– Нет, предпочитаю дневной свет. Да, вот так хорошо. Так, повернитесь к окну, приподнимите подбородок. Отлично.

С фотоаппаратом в руках Дэвид казался более спокойным, словно бы тот его защищал, ограждал от чего-то.

– Надо посадить Германа рядом с вами и сделать так, чтобы вы смотрели друг на друга. Да, именно так. Отлично. А теперь несколько снимков у двери.

– Я думала, вы пользуетесь цифровым фотоаппаратом, – заметила я, пока он менял пленку.

– Нет, для такой работы я предпочитаю использовать свою старую «Лейку». Конечно, это не делает меня человеком двадцать первого века, – добавил он, наклеивая этикетку на коробку с использованной пленкой, – но я слегка пурист, а потом я сам люблю проявлять пленку. Обычно я не делаю фотопортретов. Честно говоря, я не знаю, почему мне предложили сфотографировать вас, – признался он несколько удивленно.

«Это из-за меня, из-за меня! Я хотела встретиться с тобой!»

– Впрочем, «Я сама» – хороший журнал, и потом – работа есть работа.

– Вы ведь фоторепортер, не так ли? – спросила я.

– Уже нет. Я снимал для «Рейтер» – ездил в горячие точки, но потом разлюбил эту работу. Теперь я свободный художник.

– И что же вы теперь фотографируете?

– О, самые разные вещи. Я работаю и на заказ, и по собственному желанию – снимаю то, что считаю важным. Ладно, здесь мы закончили, поэтому давайте выйдем на улицу.

По-прежнему чувствуя себя нервной и подавленной, я надела на Германа поводок, и мы решили взобраться на Примроуз-Хилл.

– А вы откуда родом, Миранда? – спросил Дэвид, когда мы поднимались по тропинке. – Надеюсь, вы не возражаете, если я задам вам пару вопросов?

Теперь он казался спокойным и даже, к моему удивлению, почти дружелюбным.

– Я из Брайтона.

– Какое совпадение… «Это не совпадение».

– …Мы тоже жили там одно время.

– Правда? – с плохо разыгранным удивлением спросила я. – И где же?

– В Куинс-парке. На Вест-драйв.

«Дом сорок четыре. Третий с конца улицы. Я была там недавно – искала тебя».

– А вы где жили? – поинтересовался он.

– На Сэндаун-роуд.

– О, совсем недалеко от нас.

– Да, недалеко, – нервно пробормотала я.

– А мы никогда раньше не встречались? Может, на каких-то вечеринках?

У меня перехватило дыхание.

– Впрочем, если бы мы встречались, я бы вас запомнил, – добавил Дэвид после минутного размышления.

– Не думаю, что видела вас в Брайтоне.

– Это понятно: вы ведь, кажется, младше меня, к тому же я учился в пансионе. А мой отец преподавал в университете.

«Я знаю».

– Вот как?

– Но потом, – гость кашлянул, – отец… решил уехать. Честно говоря, мои воспоминания о Брайтоне не самые приятные.

«И в этом виновата я. Прости… Прости…»

– Я не был там уже лет пятнадцать… А вот и неплохой вид, – пробормотал он.

Мы поднялись на вершину холма. Дети запускали воздушных змеев, бегуны совершали пробежки, а собачники выгуливали своих питомцев.

– Сядьте на одну из этих скамеек, – сказал Дэвид. – Вот так, отлично. – Он сделал еще несколько снимков. – Свет просто прекрасный – очень мягкий, к тому же ветер разогнал весь туман.

Я села на скамейку. За моей спиной прихотливо вились контуры Лондона – от громоздких небоскребов Доклендз до труб электростанции Баттерси. Окна офисов вспыхивали золотом в лучах предзакатного солнца. Итак, теперь, когда я встретила его и познакомилась с ним, я знаю, что я должна с ним поговорить. Это решено. Но вот когда?

– А сейчас я хочу сфотографировать, как вы спускаетесь по холму с Германом, – донеслись до меня слова Дэвида откуда-то слева. – Забудьте о моем присутствии и просто спускайтесь. Вот так.

Мы с Германом начали спускаться. Я чувствовала некоторую неловкость из-за того, что люди с улыбкой наблюдают за тем, как Дэвид фотографирует меня, следуя за мной или, наоборот, пятясь от меня. Пробило семь. Я поняла, что мне делать. Нужно было пригласить его обратно в дом – пригласить в дом, предложить пива и…

– Ну вот и все, – услышала я голос Дэвида. Он нагнал меня и зашагал рядом. Мы спустились с холма, миновали платаны, прошли через ворота и оказались на Сент-Майклс-мьюз. Пока я открывала калитку, Дэвид успел перемотать пленку, быстро наклеить на нее этикетку и убрать фотоаппарат в сумку.