Он – единственный герой Молдавии за все время существования этой странной, ущербной, затягивающей как омут страны.

Был когда-то еще один по имени, кажется, Штефан. Но во-первых, это была не совсем Молдавия в точном значении этого слова сегодня. А во-вторых, военные не по моей части. Я увлекаюсь литературой, религией и рыбалкой.

Попав в Молдавию и оглядевшись в этой стране, я даже не удивилась. Время в ней такое же, как воздух – оплавленное тоской.

Какая страна, такие и герои. Никого лучше, чем Прометеус, у нас не было. Поэтому я и начала сниться ему.

И сегодняшнее утро не первое, когда он увидел меня, так сказать, наяву. Настолько, насколько вообще возможно увидеть суккуба наяву. Скажу проще: несколько раз ему казалось, что я ему снюсь, а сейчас ему кажется, что девушка из его снов стала реальной и лежит в его постели. Сейчас я кажусь Прометеусу реальной. И он, судя по всему, собирается застрелиться на балконе. Говорю же, мне не жаль.

Ведь семя Прометеуса у меня уже есть.

Иногда мы, суккубы, балуемся. Когда мы понимаем, что отношениям приходит конец, то принимаем обличье реального человека. Будто бы воплощаемся из сна в явь. Только с Яковом Шпенгером было по-другому. Ему я казалась явью целых три года. Если бы я была женщиной, я бы влюбилась. Яков Шпенгер того стоил. Прометеус Балан тоже того стоит. Но зачем мне влюбляться в Балана, если я могла влюбиться в Шпенгера, а это практически один и тот же мужчина?

– Сегодня, брат мой, – говорил Яков, а Прометеус в это время протягивает руку к ворону, чтобы погладить птицу, – Дьявол приходил ко мне во сне, чтобы сбить с пути, искусить и погубить мою душу.

– Безусловно, – почтительно вставляю я, – лукавый пришел в ярость, узнав о вашем труде, мой наставник.

– Ты не поверишь, – Яков смущен, и мне это, черт побери, приятно, – но Сатана принял твое обличье, чтобы искусить меня.

Мужчины. Он все перепутал. Это я приняла свое обличье, чтобы соблазнить Шпенгера. Но объяснять что-либо Якову дело неблагодарное. И Прометеусу ничего не объяснишь. Яков Шпенгер удавился в келье германского монастыря в 1469 году. Прометеус Балан собрался стреляться осенью 2004 года. В последний момент каждый из них видел меня. Я пыталась с ними говорить. Бесполезно.

Герои прислушиваются только к себе.

Моя фамилия Спэтару, и я ненавижу евреев, русских и демонов. Настоятель церкви, отец Джон, сказал, что это грешно, и заставил меня молиться всю ночь подряд. Глупец. Разве можно напугать сластену конфетами? Еще я ненавижу Прометеуса Балана, но об этом – чуть позже.

Наша церковь – храм Святого Иренея – была построена в 1999 году, на маленьком «пятачке» у моста, соединяющего район Кишинева по названию Ботаника с районом Кишинева по названию Центр. Ничего удивительного. Было бы куда интереснее, если бы мост соединял районы Кишинева с районом другого города. А так – тоска.

В пятнадцати метрах от церкви наполовину вкопан в землю небольшой камень. На нем написано: «Памяти ликвидаторов Чернобыльской катастрофы». Я глубоко убежден, что этот памятник, как, впрочем, все остальные памятники мира, – святотатство. Хотя этот камень – святотатство вдвойне. Ведь катастрофа – это кара Божья, которую нужно принимать с благодарностью. А не пытаться «ликвидировать». Наш настоятель, отец Джон, присланный в приход американцами, говорит, что я путаю жестокость с предопределением.

А по мне, так отец Джон – тряпка и баба.

Все беды пошли оттого, что люди забыли Бога. И возлюбили женщин. Когда-то их любил и я. И вино любил, да, я напивался каждый вечер, и так – двадцать лет своей жизни. Настоятель советует мне забыть о том времени, но я не слушаю отца Джона. По очень простой и очевидной для меня причине: муки стыда, которые я испытываю, вспоминая свой позор, служат мне искуплением. Это духовное самобичевание. Это благодать.

Унижая себя, я попадаю в рай.

К счастью, Бог спас меня, и я сумел бросить пить. И о женщинах тоже стараюсь не думать. По крайней мере со сладострастием. А вот об их греховности я размышляю, и часто. Особенно мне это удается, когда я выхожу из церкви и иду в свою пристройку, где живу. Я – сторож храма. Страж. И мне нужно быть сильным, как Голиаф, а не презираемый мною прощелыга Давид. Сильным, как лев, как яростное и благородное животное.

В своей маленькой комнатушке я ложусь на скамью, беру в руки штангу и выжимаю ее десять раз. Бог обделил меня ростом, а в детстве я был косоглазым. Отец часто лупцевал меня: я заправлял майку в трусы. Я был алкоголиком. Я люблю Бога.

– Господь, прокляни женщин! Ибо им присущи: неистовство, безудержная алчность, безграничная фантазия в гордости, зависти и злобе. Поэтому они – враги рода человеческого.

Раз. Я поднимаю восемьдесят килограммов железа легко и играючи. Я прозрел, и Бог наделил меня силой.

– Женщины духом разумны, легко понимают, опытны в бесполезных делах, алчны до вредительства, всегда готовы на новые обманы. Они извращают чувства, исследуют потребности, мешают бодрствующим, вспугивают спящих в сновидениях, приносят болезни и вызывают бури!

Два. Мои руки легки как перья. Я ангел Господень.

– Женщины превращают себя в ангелов тьмы, всем несут ад, требуют от ведьм божеского почитания, с их помощью совершаются чародейства. Они хотят господствовать над добрыми и теснить их по мере сил.

Три.

– Избранным Бога они посылаются для испытания. Они всегда ищут путей сократить жизнь человека. Они здорово постарались. К тому моменту, когда я прозрел, меня мучила страсть и я в то же время, был опустошен ею. Женщины высосали меня. Они – вампиры.

Четыре.

– Пусть дьявол знает тысячи способов вредить людям, пусть он старается со дня своего падения разрушать единство церкви, оскорблять любовь, поливать желчью зависти деяния святых и всячески уничтожать род человеческий. Враг необыкновенно силен. Врагов много, и они повсюду. Главный враг мужчины – женщина. Главный враг нации – предатель. Иногда, оглядываясь вокруг, я ужасаюсь количеству врагов. Но потом я становлюсь спокоен.

Пять.

– Ибо сила дьявола заключается лишь в чреслах и в пупе. Лишь через излишество плоти он господствует над людьми. Смири свою плоть и усмири чужую плоть, и Бог восторжествует!

Шесть, семь, восемь, девять, десять! Я отшвыриваю штангу и иду за ружьем. Я отлично стреляю: в свободное от служения время посещаю тир и стал самым метким стрелком города. У меня есть веские причины ненавидеть Прометеуса Балана. Этот выблядок – ненавистник страны, в которой живет. Я регулярно читал его заметки в местных газетах. Он постоянно призывает нас – людей его родины – к чему-то. Призывает одуматься, призывает к чему-то высокому, а на самом деле тянет нас вниз. Само собой, он пытается увернуться. Так, написав «вы все скоты», он поспешно добавляет: «ну, и значит я тоже, поскольку я – часть вас». Этим меня не обманешь. Он называет людей, любящих свою нацию и свою родину, нацистами. И вместо того чтобы убраться из Молдавии подобру-поздорову, почему-то остается здесь, жрать наш хлеб и пить нашу воду.

Прометеус Балан – враг нации, потому что он предатель. Прометеус – враг рода человеческого, потому что каждую ночь я вижу в доме, где он живет, силуэт длинноволосой шлюхи. Она разгуливает по его дому обнаженной. Я бы позавидовал ему, узнай я Прометеуса лет десять назад. Но сейчас я чист, и мне наплевать, сколько шлюх за раз ночуют у него.

Я пил невероятно много, и к 1989 году, когда Молдавия стала независимой, опустился окончательно – будто в мою грудь кто-то сунул огромную губку. И ей, проклятой, было мало. Но я ни о чем не жалею, то было испытание, посланное мне Богом. Единственное, о чем я жалею, – из-за постоянного пьянства я проспал все самые важные события в жизни моей страны. Когда на площади Великого Национального Собрания – поэтому ее так позже и назвали – собирались люди, чтобы требовать справедливости, я пил дешевую водку на окраине города. Когда люди справедливо требовали от русских и евреев, покрывших Молдавию будто опоясывающий лишай, убраться, я спал под заборами. Я проспал даже 1992 год, когда мы попытались очистить от скверны левобережье Молдавии. На площадь, где собирали добровольцев, совершенно случайно пришел и я. Конечно, я записался в войска и получил форму с автоматом. Дорогу к Бендерам не помню, потому что мы выпили с приятелями вина, а мне тогда, чтобы опьянеть, требовалось совсем немного.