Он есть, и он есть Бог, поэтому его нет.

Что? Сотворение мира, глина, Адам? Ах, оставьте все эти сказки. Я не верил в них в бытность свою человеком, как же мне поверить в них сейчас, когда я – знаю. Почему именно светящийся шар – Бог, спросите вы? Да все просто. Он и в самом деле идеально выглядит и находится в полной гармонии с самим собой.

Платон догадался. Поэтому я считаю его великим философом. Аристотель был его ученик, стало быть, Аристотель – великий философ. Это ведь как бешенство – передается прикосновением.

Признаю, греки и до Платона были близки к разгадке. Истинного бога они называли Роком. В их представлении – безликое существо, некое темное пятно, предопределившее все на свете, в том числе себя и весь этот свет.

Бог – это и есть Рок.

Все остальное – так, ерунда. Зевс, Яхве, Кетцалькоатль, Картофель – самозванцы. Первый – бабник, второй – психопат, третий – неудачник, а четвертого вообще можно есть. Нет, ну скажите на милость: что же это за бог, которого можно есть? Молитва, обращенная к гарниру… Люди идиоты. Я идиот. Всю свою земную жизнь я только и делал, что молился закуске. Братья, они не пьяны, как вы могли бы подумать, ибо сейчас лишь полдень.

Это сказал один из апостолов иерусалимской толпе, когда та высмеивала христиан.

Я мог бы добавить, что после этого толпа избила всех апостолов, и они были заключены в темницу. И выпить после полудня им так и не удалось. Мне пить пришлось слишком много. Сейчас, вспоминая о литрах крови, проглоченных мной наспех, я испытываю лишь отвращение. Примерно такое же, какое испытывает алкоголик, навсегда завязавший с выпивкой.

О чем я? Ах, Басеску. Конечно, я прилег на кушетку: от лишнего медицинского обследования я не откажусь. Не то чтобы я боялся смерти – согласитесь, в моем положении это несколько нелепо, – просто хочется если уж влачить жалкое существование, то хотя бы не испытывать при этом боли. Душевные муки? Никогда не испытывал.

– Вы наверняка в последнее время часто злоупотребляли алкоголем? – спросил меня Басеску; он рассматривал результаты анализов того, что эти маньяки в белых халатах называли эндоскопией.

– Почему вы так думаете?

Я лежал на кушетке, глядя на молчаливо разговаривающих рыб в огромном аквариуме на всю стену. Басеску объяснил мне, что этот вид позволяет его пациентам расслабиться. Доктор был новатором: терапевт, он, тем не менее, не брезговал и психоанализом. Болезнь – комплексное состояние, объяснял мне Басеску. Нужно лечить все и сразу.

– Значит, – шутил я над ним, – вы готовы лечить от рака пациента, пришедшего к вам лечить простуду?

– Запущенная простуда, – он был серьезен, – может привести к чему угодно. Скажите, вам снятся по ночам мыши?

– Что?!

– Такие сны, – объяснял любезный доктор, – свидетельствуют о болезненном восприятии пациентом проблем, с которыми он сталкивается в реальной жизни. Как правило, человек, которому снятся мыши, просыпается в холодном поту.

– А что есть реальная жизнь, доктор?

– То, – Басеску был терпелив, потому что я много платил ему, и делал это в срок, – что не является вашим сновидением или фантазией.

После чего мы оба рассмеялись: очевидно было, что формулировка доктора по меньшей мере неверна. Ведь сновидение тоже является частью вашей жизни. И стало быть, оно так же реально, как наше дневное времяпровождение во время бодрствования. Басеску еще раз взглянул на результаты анализов и покачал головой. Желудок у меня ни к черту, это я и сам знаю. Милейший доктор ошибочно приписал это неблагоприятному воздействию на мой организм алкоголя. Объяснять, как все на самом деле, я ему тогда не стал. Через три дня – я к нему зачастил, верно, – он попросил меня:

– Расскажите что-нибудь о себе в детстве.

– Доктор, – я улыбался, – никогда не интересуйтесь детством знаменитых персонажей. К примеру, разве вам что-то известно о детстве и юношестве Иисуса?

– Не богохульствуйте, – перекрестился добрый католик Басеску, – Иисус и промышленник, пусть даже известный в Румынии, несопоставимы.

– Но вы поняли, что я имею в виду, – настаивал я.

– О, разумеется. Но вы не правы. Нам известно апокрифическое писание «Детство Иисуса».

– Ну, еще бы. А также нам известно Евангелие от Петра. Тем не менее вы, христиане, их священными книгами не почитаете.

– Нам рекомендуют их, – Басеску, склонив голову, считал мой пульс, – к прочтению.

– О, мой Эскулап, – я пожалел его, – простите, я оскорбляю ваши религиозные чувства.

– Отнюдь, – теперь уже улыбался Басеску, – просто будь я излишне фанатичен, то был бы уверен в том, что сам Дьявол вселился в вас, чтобы посеять сомнения в вере моей.

– И вы на самом деле так думаете?

– Я же сказал: будь я излишне фанатичен. Нет. Перевернитесь на бок. Да, вот так. Не колет в паху? Странно. Хорошо. Полежите еще. Я на самом деле полагаю, что вы – добрый язычник. Слышали о таких?

– Какая честь для меня, доктор. Я стану проводить время в чистилище с Аристотелем. Ну, еще об этом было у Грина. Добрый язычник отец, он же – «Наш человек в Гаване».

– Насмешник. Начитанный насмешник. Что вы там говорили об апокрифах?

– Ах, апокрифы, – я почувствовал жгущую боль над поясницей, и мне необходимо было говорить, говорить, говорить; все что угодно говорить, лишь бы отвлечь себя, – вы знаете, милейший доктор, я признаю их ценность как литературного источника, но как религиозного – увольте.

– Церковь, – теперь Басеску скрывал улыбку, – полностью с вами солидарна.

– Но я не солидарен с ней! – заорал я. – Потому что те четыре Евангелия, которые объявлены каноническими, такое же дерьмо, как и апокрифы!

– Почему же тогда, – поджал губы доктор, но мне было уже все равно, – канонизировали именно их?

– Рынок, – я пожал плечами, – рынок, милейший доктор. Жесткая конкурентная борьба всегда была присуща рыночным отношениям. И тут даже Иисус не исключение.

– Прошу вас…

– Прошу вас, – передразнил я Басеску. – Вы думаете, его убили за то, что Он и Его речи будоражили народ? Прошу вас, будьте серьезнее. Проповеди сумасшедшего, который никогда ни с чем не мог определиться, кого они могли напугать? Да, сумасшедшего! Разве не так? То Он говорит «почитай родителей своих», то бросает родной матери – «что мне и тебе, жено?». И так – во всем. Я думаю, все дело в том, что Иисуса просто несло. Перло, как говорят нынче молодые люди. И Он особо так не вдумывался в то, что Он говорит. Он получал наслаждение от самого процесса произнесения речей. А уж потом под это подвели социальную теорию. Так появилось христианство. Потом теорию замолчали, тех, кто о ней вспоминал, быстро убили – так появилась христианская религия. Отныне и присно, и во веки веков, аминь, суки!

– Говорите все что угодно, но прошу вас, успокойтесь, – вспомнил о клятве Гиппократа Басеску. – Вам вредно волноваться.

– Кстати, именно социальная теория, которую подвели под христианство – устранение несправедливости в реальном мире и наступление царства Божия в реальном мире, – вот что должно быть интересно людям! – говорил я. – Вы, христиане, гнусные лицемеры. Вы замалчиваете учение своего учителя, который вовсе не придумывал это учение.

Ведь во всей этой истории, от сотворения мира до последнего гвоздя, вбитого в крест, и последующего вознесения (которого, разумеется, не было) интересно только это!

– Что?

– Первый реальный план справедливого устройства мира! Найти бы того, кто это изобрел и связал с имиджем иудейского неудачника, несшего бред на площадях, найти бы Его – и поклоняться Ему! Что? Что такое?

Басеску смеялся, сидя в кресле за моим диваном. Я улыбнулся. Мне давно уже не было страшно. Да и чего бояться? Светящийся шар не может испытывать жажду мести. Року плевать на нас. Люди появились независимо от желания Бога. Дарвинисты правы, и верующие правы. Просто эти два мира возникли одновременно и с поры своего возникновения только теснят друг друга.