– За доброту вам воздастся сторицей!

С тех пор я и стал Агасфером. Многие принимают меня за цыгана. На еврея я мало похож. Да уж, скорее цыган. Я брожу по миру и все жду, когда милосердие закончится и я обрету, наконец, покой.

Хотя, конечно, понимаю, что все это – странствия и калейдоскоп новых лиц – есть не что иное, как грезы. На самом деле вот уже две тысячи лет я сижу в темном глиняном домишке без окон и жду, когда войдет Ниса. Ее все нет, и голова моя поседела. Благословенна будь, моя любовь. Ниса, о, Ниса!

Она состарилась и покрылась морщинами, и я тоже, но глаза ее, молодые и ласковые, всегда глядели на меня из-под этой съежившейся маски. Она умерла в 89 году от Рождества Христова. Мне не на что жаловаться: жизнь ее была долгой. Моя, увы, стала вечной. Когда я не умер в первый раз, то испугался и все понял. До тех пор я и не вспоминал случай с приговоренным к смерти, которому позволил отдохнуть у своего дома, а Ниса дала воды.

Почему Он не дал вечной жизни Нисе?

– Всегда так! – ударил по столу кубком Магистр и выругался. – Да когда же они поймут, что любящие сердца разнимать нельзя?

Мы сидели в замке у села под названием Лаку Рошу, и Дракула только что прирезал пленного турка. Нет, кровь его пить он не стал, потому что хорошо позавтракал. Просто здесь, объяснял граф, пленных брать не принято. Таковы формальности, и их следует блюсти. Шел 1346 год.

Мы познакомились только что. Вернее, за несколько часов до этого. Я шел ранним утром по дороге, ведущей из горной Румынии в Молдавию. Оттуда я собирался податься в Константинополь. Европа становилась все опасней. Нет, смерть мне не грозила – как она может пугать Вечного жида? – просто я терпеть не мог физических мук. А уж этим меня не обделили. Меня убивали практически все эти две тысячи лет.

Столетием позже меня поджарили в металлическом быке польские шляхтичи. Затем нашли, полуживого, казаки Хмельницкого и утопили в Днепре, предварительно вырезав сердце. Меня избили тупыми концами копий ландскнехты графа Оттона, и было это в 987 году. Мой дом сожгли, а меня повесили, во время Первого крестового похода. Меня выселяли из Англии при короле Эдуарде, и когда я, устав, дико устав от странствий и переездов, крикнул, что остаюсь, меня привязали к металлическому колесу. Его спустили с холма по каменистой дороге. Мне перерезал горло испанский наемник, когда я пытался спрятаться под Римом от солдатни гвельфов. Сторонники гибеллинов не стали со мной возиться: один из них просто пристрелил меня, чтобы опробовать новый арбалет. Это был самый гуманный из всех моих убийц. Потом все продолжилось. Я уж не говорю о Второй мировой войне. О своих гибелях в концентрационных лагерях Дахау, Равенсбрюк и Треблинка. О Румынии, где меня расстреляли в 1944 году во рву под городом Яссы и вырвали из моего охладевшего рта золотые коронки. О Бендерах, от которых меня с двумя тысячами евреев гнали под палящим солнцем и не давали воды. О Кагуле, возле которого нас, наконец, загнали в вагон, пол которого был посыпан негашеной известью, – нас было 323 человека, а вагон был рассчитан на сотню от силы, – а потом в щель стали лить воду с криками «наконец-то вы напьетесь, жидовские морды». О Бельгии, где я копал противотанковые рвы, а когда совсем обессилел, меня и два десятка моих собратьев по несчастью бросили в ров живьем и стали ездить по нам на танке, проверяя, хорошо ли мы работали.

Везде меня убивали.

Успокойтесь! Было не так страшно, как вы думаете. Я всего лишь закрывал глаза и, чувствуя физические страдания, видел стены темного дома из глины. А Ниса все не входила и не входила. Она умерла у меня на руках, без мучений и слез. Она надеялась, что вскоре мы увидимся: я был стар, как и она, и должен был умереть со дня на день. Я тоже ждал этого: мое бессмертие еще не дало о себе знать.

Поначалу я пытался занять себя хоть чем-то. Но потом понял, что это спасает только в течение одного срока человеческой жизни. Если вы живете еще дольше, вам надоедает даже суета. Я мог бы уйти в лес, лечь под дерево и спать там тысячелетия. Но это ничего не изменило бы: я по-прежнему сидел в комнате и ждал Нису. Тогда я принялся торговать.

Я ходил с караванами в Китай и обратно по Шелковому пути в Европу. Я плыл с купцами в Персию и волочил ладьи с киевлянами. Я пристроился к крестоносцам во время Второго похода и даже сражался с сарацинами. На мне были коробки с товаром. В моих руках был посох. Я ходил, ходил и ходил. В Румынию я попал тоже по торговым делам, когда брел утром 23 ноября 1346 года по крутому серпантину у местечка Лаку Рошу. Я тогда еще не знал, что нахожусь в непосредственной близости от замка того, кто, как и я, получил вечную жизнь в награду.

Что?! Наказание?! О чем вы. Я ведь, кажется, достаточно ясно объяснил: мне даровали вечную жизнь за то, что я, испытывая к человеку сострадание, дал ему передохнуть у стены моего дома. А разве не на это, вечную жизнь, вы рассчитывали, когда христианство завоевало ваши умы? Граф Дракула тоже получил вечную жизнь в награду. Так была отмечена его достойная похвалы борьба с турками-мусульманами. А все эти легенды о погибшей невесте и о том, как граф проклял Христа, – поздний вымысел венгерских купцов. Дракула не позволял им торговать в своих владениях, вот они и, выражаясь языком нынешним, слили на него компромат.

Но Дракулу я увидел чуть позже. Было еще очень холодно, и я дул на озябшие руки, вспоминая, как Ниса прижимала их к груди. Тут-то в левую ладонь мне и вонзилась стрела. По оперению я сразу понял: это не турки. Так оно и было: на меня напали местные валахи из села, входившего во владения Дракулы.

– Проклятый венгр! – кричал на меня старший отряда. – Опять вы суетесь к нам со своей торговлишкой!

А когда они сорвали с меня шапку и увидели кучерявые волосы, радости их не было предела. Сначала меня избили. А я все смотрел на ручей, текший вдоль дороги: он был покрыт желтыми листьями, но то и дело эту золотую фольгу прорывала игривая форель, прыгающая вверх. Потом поставили на колени, заставили снять штаны и оскопили. Взрезали живот и, достав кишки, обмотали их вокруг моего горла. Само собой, коробку с товарами у меня забрали.

– Жиды распяли господа нашего, Иисуса Христа, – торжественно сказал один из крестьян-воинов, – так давайте же распнем этого жида!

Так они и поступили. Времени, чтобы поднять меня на вершину горы и там распять, у них не было. Поэтому добрые люди распяли меня на подъеме дороги. На дереве. Это была осина. Потом они ушли.

Я висел, умирал и смотрел, как из леса, которым, как степи травами, проросли горы, осторожно выходит лось. Где-то за ущельем загоралось солнце. Но сюда оно – я знал – не придет. В этих местах всегда туман. Места это безлюдные и, насколько я знаю – хотя уже лет сорок не выезжаю из Тель-Авива, – такими же и остались. Я висел и думал о том, каково было Прометею на скале. Наверняка скучно. У него не было женщины. У меня нет женщины. Ниса.

Ручей ревел, и под его шум я уснул, а потом перестал мучиться и умер. Затем я воскрес, но даже не попытался оторвать руки от дерева. Кишки мне не мешали, напротив, даже грели шею. И тут я увидел его. Мужчина в нарядном платье на холеном коне смотрел на меня, а конь все крутился, но всадник не позволял ему отойти. Только тогда я почувствовал, насколько устал.

– Убей меня, – попросил я, – убей.

Он с размаху опустил на мою шею саблю, но я, конечно, не умер. Дракула – а это был он – усмехнулся, вытер сталь шелковым платком и сказал:

– Еще один бессмертный, чтоб вас всех!

Спустя час мы сидели в его замке, пили вино и беседовали об ордене. Как объяснил мне граф, орден включает в себя тех, кто обрел бессмертие. Причем не важно, физическое или метафизическое. Проще говоря, я, Вечный жид, который существует якобы реально, имею такое же право на вступление в орден как Наполеон, который существует в памяти людей. И стало быть, существует.

– Орден бессмертных и героев, – скривился граф и смахнул саблей со стола голову турка, – а я, представь себе, его возглавляю.