Как только я услышала у двери его шаги, сердце заколотилось в груди, и я вспомнила, как однажды в замке мне стало казаться, что я не могу вспомнить его лица. Мне не хватало папы, я хотела видеть его своим мысленным взором. Но он исчез, и тогда у меня возникло такое чувство, будто его вовсе не существует.
Но теперь я вернулась домой, и все было по-другому. Лишь только я услышала его шаги, как тотчас вспомнила лицо папы, а через мгновение он уже стоял передо мной и улыбался. Он очень обрадовался, что я снова дома, и предложил выпить по чашечке чая у него в комнате: папа хотел, чтобы мы остались вдвоем, только он и я, потому что во всем доме невозможно было спокойно присесть хоть на минуту.
Я умчалась на кухню приготовить все для нашего чаепития.
Папа всегда был молчаливым, вот и сейчас мы почти не разговаривали, но его лицо и глаза были красноречивее самих слов – я поняла, что ему тоже меня немножко не хватало. Зато он не стал спрашивать меня о том, скучала ли я по дому, по родным, – все было не так, как я себе напридумывала. Впрочем, никто из близких меня об этом тоже не расспрашивал.
И почему я себе вообразила, что, как только переступлю порог, вся семья учинит мне какой-то допрос? А ведь в поезде я размышляла об этом на полном серьезе.
Папу больше всего интересовало то, что связано с устройством самого замка. Аксель Торсон подробно рассказывал нам о его истории, и я в меру своих знаний отвечала на папины вопросы. О людях, которые жили в замке, папа почти ничего не спрашивал. Не знаю, почему так получилось: может быть, все дело в папиной деликатности, а может, пейзажи и архитектура интересовали его больше, чем люди. А возможно, он ждал, что я сама начну о них рассказывать, но об этом я молчала.
Отношения между обителями замка были настолько необычными, что говорить об этом было сложно. Сколько ни рассказывай про Арильда и Розильду, все равно будет недостаточно, чтобы понять, что они за люди. А Амалия – ну как ее можно описать, ведь все сразу подумают, что она просто-напросто чудачка! Если о ком-то я и могла толком рассказать, так это о Вере и Акселе Торсон. О них можно говорить обычным языком, а вот чтобы описать всех остальных, у меня в запасе даже слов нет.
Не думаю, что папа заподозрил, будто я что-то от него утаила. Когда он спросил, как мне живется в замке, я заверила его, что у меня все хорошо, и больше мы к этому не возвращались.
Пока я не передала ему привет от Каролины, потому что речь о ней не заходила. Но вскоре папа спросил:
– А как поживает Каролина? Ей тоже там нравится?
– Да, у нее все в порядке. Кстати, она передавала тебе привет.
– Спасибо, передай ей от меня тоже.
Больше мы о Каролине не говорили. Прикуривая трубку, папа смотрел на неровный язычок пламени на кончике спички. Ушло несколько штук, прежде чем он раскурил трубку по-настоящему; теперь папа затягивался и выпускал дым, а говорил только в промежутках.
– Надо же, как хорошо, что вам так повезло с этим замком, и главное, что вы обе довольны.
После этих слов я поняла, что папа постепенно погружается в собственные мысли, и вскоре вслед за этим пришла мама, позвавшая меня мерить платье. Ульсен уже ждала.
На следующий день, то есть в субботу, мы сели на поезд и отправились в усадьбу священника. Ехать было недолго. Уже через час мы прибыли, на станции нас встречали бабушка и Свея, наша старая экономка. Я не знала, что приедет Свея, это стало приятной неожиданностью.
Свея была со своими маленькими приемными детьми – Эдит и Эйнаром, которых она воспитывала одна. Еще совсем недавно бедняжки были изголодавшимися и запуганными малышами, но теперь они здорово изменились. Дети стали круглолицыми и веселыми, сразу было видно, что они обожают Свею. Оба ходили за ней по пятам и не сводили с нее своих больших преданных глаз, словно до сих пор не решались поверить в свое счастье. Они боязливо следили за каждым ее движением – и только это выдавало, как нелегко им раньше жилось.
Роланд не приехал встречать нас на станцию. Он готовился к торжеству с приятелями. Я увидела его только в церкви вместе с другими конфирмантами.
Я вдруг поняла, какой он стал взрослый и серьезный, и к горлу подкатил комок. Не надо было нам так надолго расставаться, подумала я. Но ведь прошло чуть больше месяца. Нет, пожалуй, эта перемена в Роланде связана не со временем, месяцы и годы здесь ни при чем. Я тоже изменилась. Что-то поменялось у нас внутри. Может быть, мы с Роландом начинаем взрослеть?
После того как пастор проэкзаменовал конфирмантов, мы вместе с друзьями Роланда и их близкими отобедали в усадьбе священника. Я держалась поближе к Свее с ее малышами. Переночевали мы в пансионе неподалеку от церкви. На следующий день была воскресная месса с причастием, а после этого все пили кофе во дворе. Наконец пришло время ехать домой.
Как только мы сели в поезд, Роланд снова стал самим собой. Не будет преувеличением, если я скажу, что он в полной мере наверстал упущенное. Он заразил своим настроением и меня, так что то самое взросление, которого я опасалась, нам пока не грозило.
Бабушка и Свея поехали с нами – они тоже будут на торжественном приеме у нас дома. Эдит и Эйнар сидели, прижавшись к Свее. Сначала дети с интересом следили, как мы с Роландом веселились, но в конце концов они заснули.
Я заметила, что бабушка за мной наблюдает, но поговорить нам удалось только поздно вечером, когда гости разошлись, а Свея вместе с детьми легла спать в своей прежней комнате наверху. Все устали и хотели как можно скорее добраться до кровати. Но бабушка усталости не чувствовала.
– Да, нам с тобой пришлось подождать, – прошептала она. – Зато теперь мы можем немножко побыть вдвоем.
Когда папа пришел попрощаться со мной перед сном, бабушка спросила меня:
– Ты надолго домой?
– Нет, завтра уже уезжаю. Пап, ты ведь об этом знаешь? Я же говорила.
– Да нет, я думал, ты несколько дней побудешь дома. К чему такая спешка?
Я прекрасно помнила, как я говорила о том, что в понедельник поеду обратно в замок, громко и отчетливо я повторяла это несколько раз, но теперь поняла, что никто меня не слушал. Тут же примчалась мама и сказала, что мне некуда спешить. Я спокойно могу пробыть здесь по меньшей мере неделю. Она уже решила, что на несколько дней я съезжу с ними в деревню. Теперь, когда суматоха позади, мы должны всей семьей побыть вместе. Ведь мы так долго не виделись.
Именно этого я ожидала и изо всех сил хотела помешать маминым планам. Но никто не обращал на это внимания. Они и слушать не хотели о том, что мне надо ехать.
Но это же моя работа!
Даже это их не убедило. Мама предложила позвонить в Замок Роз и попросить, чтобы мне позволили побыть дома еще несколько дней, У меня внутри все похолодело. Хорошенькое дело. Представляю, если к телефону подойдет Вера Торсон, а мама спросит про Каролину! А Вера начнет говорить о Бертином брате Карле…
Чтобы предотвратить непоправимое, я обещала, что сама позвоню в замок. Я готова на все, лишь бы мама не говорила с Верой Торсон!
– Хорошо, я останусь, но не больше, чем на один день. Во вторник я поеду обратно, – легкомысленно ответила я.
– В таком случае я позвоню сама, – тотчас сказала мама. – Мне им неудобно будет отказывать. А я хочу, чтобы ты осталась дома еще на неделю, это решено!
Мама упрямо стояла на своем. К тому же под вечер она была очень уставшей и препираться с ней стало опасно. Она добьется своего любой ценой, сейчас это было видно по ее лицу.
Но тут на помощь пришла бабушка.
Она спокойно спросила, не будет ли немного странным, если мама позвонит в замок сейчас – почему она не сделала этого раньше?
– Понимаешь, они ведь могут подумать, что ты звонишь, просто чтобы познакомиться, а ты тут же примешься просить их отпустить Берту еще на несколько дней. Ты ведь звонишь туда в первый раз. По-моему, это не лучшая идея.
Бабушкины слова были решающими. Мама тут же оставила мысль о звонке в замок, но взяла с меня обещание, что я приложу все усилия к тому, чтобы пробыть дома как можно дольше.
