София еще не вернулась из Лондона. Со страховой компанией возникли какие-то проволочки, и она не знала, как долго ей придется там пробыть. Это означало, что свадьба Арильда и Леони откладывается. Но об этом никто не жалел. Напротив, все вздохнули с облегчением.

Розильда тем не менее была обеспокоена. По ее мнению, Арильд и Леони вели себя, как будто у них «не все дома». Нежданно-негаданно они обнаружили друг в друге родственную душу. Случилось это, писала Розильда, после того, как они побывали в театре. И она рассказала такое, от чего у меня мгновенно подскочила температура.

В их город приехала театральная труппа Вилландера, и они получили письмо с билетами на одно из представлений. Билетов было три: для Розильды, Арильда и Леони. Кто их послал – было неясно.

Волнуясь от ожидания, они отправились в театр. Давали «Разбойников».

В отличие от меня, она перевидала немало спектаклей, так что угодить ей было непросто. И все же она назвала это представление «блестящим». Актеры играли потрясающе, зрители были в сумасшедшем восторге, и Арильд с Леони тоже.

Карла Моора, трагического героя пьесы, играл молодой актер. Он был восхитителен, считала Розильда. Но она видела разницу между персонажем и человеком, чего другие, похоже, не умели. Арильд и Леони были так очарованы молодым актером, что вели себя как сущие дети. Розильда писала:

«Когда мы ехали домой, они всю дорогу восторгались им, оба заявили, что он похож на твоего брата Карла! Большей нелепости и придумать нельзя! В какой-то момент мне тоже показалось, что голос актера чем-то напоминает голос Карлоса, но разве что чуть-чуть. А в остальном ничего общего. Он гораздо примитивней, в нем нет такой утонченности, как в твоем брате. Он никогда бы не смог сыграть аристократа. Дона Карлоса, например.»

После этого спектакля Арильд и Леони сблизились. Теперь у них был большой общий интерес. Их объединила любовь к «моему брату Карлу». Розильда даже боялась, что и жениться они решили исключительно по этой причине. Хорошо все-таки, что свадьба откладывалась!

Да, Каролина всегда любила рисковать. Разве могла она упустить случай в очередной раз испытать судьбу!

Из письма Розильды следовало, что они до сих пор не получили никаких известий относительно Максимилиама. Еще она сообщала, что Амалия заболела. Она вдруг стала говорить такие странные вещи, точно у нее помутился рассудок. Доктор опасался, что это могло быть кровоизлияние в мозг. Меня это очень расстроило. Только бы все обошлось!

Ужасно, что мне приходилось лежать в постели, когда в замке происходило столько событий. Но температура еще держалась. Я сгорала от нетерпения и не знала, что же мне делать. Могла ли я что-нибудь предпринять?

Если рассуждать как Амалия – и как Каролина, кстати, тоже, – то ничего в жизни не происходит случайно. Значит, в том, что я заболела и осталась дома, был какой-то смысл. Но какой?

Я хорошенько подумала и поняла: ведь здесь, в этом доме живет человек, который играет главную роль в пашей семейной драме. Мой собственный отец. У него и должен быть ключ к разгадке.

Все в доме уже спали. Было поздно – начало первого ночи. Но он наверняка сидел в своей комнате и работал, как обычно.

Я быстро поднялась с постели, натянула халат и осторожно пробралась к папиной комнате. По ночам он держал дверь открытой.

Как я и думала, он сидел за столом, склонившись над бумагами, освещенными лампой под зеленым абажуром. Прежде чем войти, я постояла у двери, разглядывая его.

Стало быть, вот этот мужчина страстно любил мать Каролины, и она отвечала ему такой же безумной любовью. Мой папа… Но, глядя на него, трудно было представить, что он способен на такие сильные чувства.

Может, потому, что он постарел? Ведь прошло много лет.

Из года в год сидел он за этим столом, корпя над своим трактатом. И что такого было в Сведенборге? Почему он так занимал папу?

Я чуть не заплакала, пока смотрела на него: Никто из нас ни в малейшей степени не интересовался тем, что было делом его жизни. Ему не с кем было даже поделиться. И не только это. Он чувствовал, что мы все устали оттого, что он никак не мог закончить свой труд. Знал, как мы смущаемся, когда об этом спрашивают другие.

Стоил ли Эмануэль Сведенборг такого самопожертвования? Когда-нибудь в этом нужно было разобраться.

Папа поднял голову. Он почувствовал, что за ним наблюдают.

– Что случилось, детка? Позвать маму? Тебе стало хуже?

Он подошел ко мне и взял мою руку, чтобы потрогать пульс. А губами легонько прикоснулся к моему виску – проверить, есть ли у меня температура. Он был так заботлив! Я закрыла глаза…

И пока я стояла с закрытыми глазами, я думала о папе и медсестре Иде. Когда-то эти два человека отказались друг от друга. А если бы они этого не сделали, я бы не стояла здесь, и папины губы не прикасались бы к моему виску. Меня бы вообще не было. Я бы просто не родилась. И, возможно, на моем месте стояла бы Каролина. И никто бы и не подумал, что могло быть иначе.

Папа отпустил мою руку и легонько поцеловал в щеку.

– Небольшая температура есть, но она скоро пройдет. Хочешь черносмородинового сока? Он снижает температуру.

– Да, спасибо.

– Сейчас принесу. Подожди пока, посиди в кресле.

Он усадил меня в свое кресло и укутал пледом, который обычно клал себе на колени, сидя за столом долгими холодными ночами, когда в печи уже давно погас огонь.

– Сейчас приду, моя хорошая.

Я откинулась на спинку кресла и млела от удовольствия. Это так чудесно, когда о тебе заботится папа! Я к этому не привыкла: обычно нами занималась мама.

Папа провозился на кухне дольше, чем я ожидала. Сок он налил в красивый графин, взял два стакана, положил на блюдце печенье и принес все это на серебряном подносе. Он постарался, и видно было, что сам доволен.

– Так приятно, что ты заглянула ко мне среди ночи! И спасибо за снимки, которые ты сделала у бабушки. Ты настоящий фотограф.

– Их уже проявили?

– Да, я сегодня получил.

Он выдвинул из стола ящик, достал пачку фотографий, пролистал их и протянул мне.

– Здесь много отличных снимков. Посмотри!

Да, фотографии получились лучше, чем я ожидала. Я просмотрела их одну за другой и, вытащив ту, на которой была бабушка на фоне деревьев и каменная скамейка с моей тенью, показала ее папе.

– Узнаёшь это место?

Он взял фотографию и долго смотрел на нее. Потом положил на стол и сказал:

– Хороший снимок. Но вообще-то нужно стараться, чтобы твоя тень не попадала в кадр.

– Ты когда-то сделал похожий снимок.

– Вполне возможно.

– Я имею в виду – на том же самом месте. С каменной скамейкой. И твоя тень падает на скамейку точно так же, как моя.

– Вот как?.. Тебе ее бабушка показала?

– Да нет. Эта фотография у нас дома, в альбоме. Но там не бабушка возле деревьев – другая женщина. А перед скамейкой стоит маленькая девочка.

Он вспомнил и кивнул. Я спросила:

– Кто на той фотографии, папа?

Он потер глаза и как-то сразу погрустнел.

– Я даже не знал, что эти старые фотографии сохранились. Почему ты спрашиваешь?

– А что тут удивительного… Так все-таки кто они такие?

– Мои знакомые… Это было давно. Зачем тебе знать?

Я рассказала, как мы с бабушкой гуляли по лесу и наткнулись на эту скамейку. И когда я собиралась сфотографировать бабушку, то вдруг вспомнила старую фотографию с тенью и захотела снять похожую.

– Ты не можешь принести сюда альбом, чтобы мы сравнили? – попросила я.

– Конечно.

Он поднялся и пошел за альбомом. Фотография нашлась сразу.

– Смотри, папа! Наши тени лежат одинаково: сначала наискосок по земле, а потом на скамейке.

Он смотрел с интересом, и, пока сравнивал наши фотографии, я рассказывала, что мне тогда почудилось: будто время обратилось вспять, и мы – папа и я – каким-то волшебным образом вдруг оказались в одном и том же мгновении. Наши тени слились в одну, как будто мы вместе стояли у этой скамейки, несмотря на все годы, разделявшие прошлое и настоящее.