Вся надежда на Житкова. А у Житкова я рассчитываю занять 70 руб. на пальто, которое отдал с Наташей на переделку к портному за 120 рублей. 50 рублей дает Наташа. а 70 рублей должен достать я. Теперь же если я займу у Житкова 50 рублей, то не смогу занять 70. Вот что получилось. На концерте мы сидели во второй боковой ложе вчетвером: Кондратьев, Глебова, Frau Renè и я. Алиса Ивановна со Снабковым[129] сидела в партере. Я сидел рядом с Frau Renè, на виду у всех. И вдруг я вижу, что у меня напоказ совершенно драные и изъеденные молью гетры, не очень чистые ногти, мятый пиджак и, что самое страшное, расстегнута прорешка. Я сел в самую неестественную позу, чтобы скрыть все эти недостатки, и так сидел всю первую часть концерта. Я чувствовал себя в очень глупом положении. К тому же концерт мне вовсе не нравился. Оркестр был под управлением Фрида,[130] а за органом немецкий органист Рамен.[131] Исполняли бетховенского «Кориолана», органный концерт Генделя d-moll и Малера 5-ую симфонию. Малер был вторая часть концерта. На второй части я сидел удобнее и чувствовал себя лучше, но зато Малер мне уже вовсе не понравился. После концерта я провожал Frau Renè домой и пил у нее чай до 2-х часов ночи. На обратном пути случайно попал на запоздавший трамвай. Я стоял на пустой площадке и пел, прославляя Бога и Эстер. Вдруг я увидел, что на площадке за мной стоит еще человек и слушает. Я смутился и запел по-немецки, а потом по-английски, а потом перешел на фокстротные мотивы. Но когда человек слез, я запел опять о Боге и о Эстер. До самых ворот дома я пел: «Весь мир — окно — Эстер». *** 24 ноября. Четверг. Утром спал до часа. Потом позвонил и поехал к Житкову занять 50 рублей. Занял. Отвез Frau Renè. Пообедал и отдохнул дома и, зайдя к Loewenberg'у, поехал с ним к Житкову. Домой вернулся в 12.20. Вечером опять стал скучать об Эстер. Вчера, засыпая, я молился и плакал. Ах, как я люблю мою Эстер! *** 25 ноября. Пятница. Проснулся и долго лежал в постели. Сегодня вечером я хотел пойти с Алисой Ивановной к Ермолаевой.[132] Но звонил Маршак и приглашал к себе. Надо пойти к нему. Поэтому когда позвонила Алиса Ивановна, то я сказал, что идти к Ермолаевой сегодня не смогу. Я лежал в постели до тех пор, пока не пришел Гершов. Он едет в Борисоглебск.[133] Вещи уже на вокзале. Поезд отходит в 5 часов. Мне очень жалко, что он уезжает. Он очень милый человек и хороший художник. Я проводил его до площади и пошел к Бобе. С Бобой ходили к трубочному мастеру Диментьеву. У Бобы сломалась трубка. Мастер закрыл свою мастерскую и работает на заводе. Но у нас как у старых клиентов он взялся за три рубля починить трубку. Боба зашел ко мне. Потом я пошел к Маршаку. Маршак был усталый, я ленивый, и стихи читались вяло. В 10 часов я уже вернулся домой. С давних времен я люблю помечтать: рисовать себе квартиры и обставлять их. Я рисую другой раз особняки на 80 комнат, а в другой раз мне нравятся квартиры в 2 комнаты. Сегодня мне хочется иметь такую квартиру. Это время я ничего не пишу и не читаю. Калоши у меня сносились. Сапоги почти тоже. Денег нет. Сегодня приезжала Машенька,[134] привезла мне рыбьего жира и 25 руб. денег. Я ложусь поздно спать. Сейчас уже без четверти два. *** Суббота, 26 ноября Повесил у себя в комнате икону Иверской Божьей Матери. Сегодня решил сидеть дома и никуда не выходить. Позвонил Эстер. Она сказала, что я хорошо сделают. Но надежд не подает. Пришел ко мне Вейсенберг.[135] Потом пришли Боба и Игорь. Вечером звонила Эстер и спрашивала телефон Юдиной.[136] Звонила сестра Эрбштейна,[137] ей нужно повидать Александра Ивановича. Звонила Татьяна Николаевна и спрашивала телефон Ивана Ивановича. Игорь и Боба сидели у меня до часу ночи. Я на ночь читал «Капитана Трафальгара».[138]
*** Воскресенье, 27 ноября. С утра позвонил Алисе Ивановне. Вечером она собирается на концерт в Филармонию, будет моцартовский Реквием.[139] Я хочу тоже пойти. Звонил мне Ираклий.[140] Позвонила и Эстер. Она всю ночь была на вечеринке. Со мной говорила как по обязанности. Ей неинтересно встречаться со мной. О встрече она ни слова. Я тоже молчал. Звонила Татьяна Николаевна, и я сговорился с ней, что буду в Филармонии в 8 ½ часов. Я разгладил свой поношенный костюмчик, надел стоячий крахмальный воротничок и вообще оделся как мог лучше. Хорошо не получилось, но все же до некоторой степени прилично. Сапоги, правда, чересчур плохи, да к тому же и шнурки рваные и связанные узелочками. Одним словом, оделся как мог и пошел в Филармонию. В вестибюле встретил Порет с Кондратьевым и Глебову. У Ивана Ивановича просить билет у меня все равно духу не хватит, и я встал к кассе. Надо купить билет не только себе, но и Глебовой. Самые дешевые оказались за восемь рублей, и я их купил. Я очень застенчив. И благодаря плохому костюму, и все-таки непривычке бывать в обществе, я чувствовал себя очень стесненным. Уж не знаю, как я выглядел со стороны. Во всяком случае, старался держаться как можно лучше. Мы ходили по фойе и рассматривали фотографии. Я старался говорить самые простые и легкие мысли, самым простым тоном, чтобы не казалось, что я острю. Но мысли получались либо скучные, либо просто глупые и даже, мне казалось, неуместные и, порой, грубоватые. Как я ни старался, но некоторые веши я произносил с чересчур многозначительным лицом. Я был собой недоволен. А в зеркале я увидел, как под затылком оттопырился у меня пиджак. Я был рад поскорее сесть на места. Я сидел рядом с Глебовой, а Порет с Кондратьевым сидели в другом месте. Я хотел сесть в светскую, непринужденную позу, но, по-моему, из этого тоже ничего не вышло. Мне казалось, что я похож на солдата, который сидит перед уличным фотографом. Концерт мне не понравился. Т. е. выше и лучше «Реквиема» я ничего не знаю, и Климовская капелла всегда была поразительна, но на сей раз хор был явно мал. И «Реквием» не звучал, как нужно. В антракте видел Житкова с супругой, видел Frau Renè, разговаривал с Иваном Ивановичем, но говорил не находчиво и не умно. Какой я стал неловкий. После концерта подошел к нам Исаак Александрович Браудо.[141] На этом основании я не поехал провожать Глебову. Я поехал к Липавскому. где должны были быть Введенский и Олейников. Но Олейникова не было, а Введенский был с Анной Семеновной.[142] Вот за столом у Липавского я чувствовал себя вполне свободным и непринужденным. Но, по-моему, я и тут пересолил и чересчур размахался. Впрочем, не знаю. Я напросился ночевать у Липавского. Тамара Александровна перешла спать в столовую и целую ночь не спала. *** Понедельник, 28 ноября Сегодня Александр Иванович едет в Борисоглебск. От Липавского я пошел прямо к Александру Ивановичу. Я был с ним на рынке, где он покупал себе почки. Приду к Александру Ивановичу с рынка, я обнаружил, что пропала моя старая трубка. Кто поймет, что значит потерять трубку! По счастью, оказалось, что она у Тамары Александровны. Я провожал Александра Ивановича. На вокзал с нами поехали обе Евгении Ивановны.[143] Туда же должна была прийти Анна Семеновна и сестра Эрбштейна. За полчаса до отхода поезда Евгении Ивановны ушли. Мь остались с Александром Ивановичем вдвоем. И вот его Нюрочка не пришла. Я видел, как его это опечалило. Он уехал очень расстроенный. Потом Нюрочка звонила мне и спрашивала, как уехал Александр Иванович. Нюрочка похожа своим поведением на Эстер. вернутьсяПавел Петрович Снопков — живописец, театральный художник. Муж А. И. Порет. Оформлял массовые празднества вместе с В. А. Сулимо-Самуйлло (некоторые эскизы хранятся в Музее истории г. Ленинграда). В 1925 г. вместе с Б. Б. Малаховским иллюстрировал детскую книжку Н. Асеева «Песни пищика». Работал как декоратор и художник по костюмам в театрах Ленинграда и Москвы. Держался несколько в стороне от художественной и литературной жизни. Тем не менее Хармс использовал его имя и отчество в «перевернутом» виде), для «пашквильного» двустишия: «Месяц в окна светом бил. Петр Палыч водку пил.» вернутьсяОскар Фрид (1871–1941) — немецкий дирижер и композитор. В 1931-32 гг. провел в Москве циклы концертов. С 1934 — постоянно живет в Москве, в 1940 г. принял советское гражданство. вернутьсяГюнтер Рамин (1898–1956) — немецкий органист, дирижер и композитор. С 1931 г. — профессор Лейпцигской консерватории по классу органа. Согласно программке концерта, в первом отделении исполнялась увертюра Бетховена к «Кориолану» и десятый органный концерт Генделя D-moll. Во втором отделении исполнялась не пятая симфония Малера, а первая (d-Dur), о чем было извещено на концерте, пятая симфония была объявлена в программке. Состоялось всего два концерта О. Фрида в Ленинграде, первый — 22 ноября — был закрытый. вернутьсяВера Михайловна Ермолаева (1895–1938) — живописец, художник книги, график. Училась в школе живописи, рисования и скульптуры М. Д. Бернштейна и Л. В., Шервуда. Окончила Археологический институт. Участник «Союза молодежи». В 1918 г. организовала артель художников «Сегодня», выпустившую серию книг с гравюрами. В 1919-23 ректор Витебского художественно-практического института, один из организаторов УНОВИСа. С 1923 г. работала в ГИНХУКе, где заведовала лабораторией цвета. Одна из ведущих сотрудников детского сектора ГИЗа, иллюстрировала «Чиж» и «Еж», а также книги Заболоцкого «Хорошие сапоги», Хармса «Иван Иваныч Самовар» и др. Арестована в начале 1932 г., вскоре была освобождена. В декабре 1934 г. арестована в «Кировском потоке» вместе с М. Б. Казанской, В. В. Стерлиговым, А. Батуриным и О. Карташовым. Получила 5 лет, отправлена в лагеря под Карагандой. По истечении срока получила еще 5 лет. По свидетельству В. В. Стерлигова, ее вместе с партией заключенных посадили на баржу и высадили на песчаном острове в Аральском море. См. о ней: «Авангард, остановленный на бегу». — Л., 1990; Ковтун Е. Ф. Художница книги В. М. Ермолаева // Искусство книги. Вып. 8. М., 1975. С. 68–79. вернутьсяС. М. Гершов был выслан в Борисоглебск, как и Б. М. Эрбштейн, и А. И. Введенский. вернутьсяМария Ивановна Колюбакина (1882?-1943?) — младшая сестра Надежды Ивановны и Натальи Ивановны. До революции работала воспитательницей в Царскосельской женской Мариинской гимназии, после революции — во II Детскосельской советской единой трудовой школе, где директором была Нат. И. Колюбакина. По свидетельству Е. И. Грицыной, Мария Ивановна очень помогала семейству Ювачевых по хозяйству после смерти Надежды Ивановны. Погибла при депортации. вернутьсяЛев Маркович Вайсенберг (1900–1973) — прозаик, переводчик, Учился на историко-филологическом факультете Бакинского университета (1920-23), по окончании служил в НИИ литературы и языка при Ленинградском университете им. А. С. Бубнова (1923-25). Печатался с 1924 г. Переводил Г. Честертона, С. Цвейга, Э. Синклера и др. Автор биографических повестей: Приключения Джека Лондона (М.-Л., 1926), Эптон Синклер (Л., 1927), Джемс Уатт — изобретатель паровой машины (Л., 1930), а также книг: Победитель морей Роберт Фультон (М.-Л., 1929), Повесть о нефти (М., 1931), Моя Англия. Воспоминания (Л., 1931) и др. Его именем Хармс нарек героя «трагического водевиля в одном действии» «Обезоруженный или Неудавшаяся любовь» (1934): «Лев Маркович (подскакивая к даме) — Разрешите! Дама (отстраняясь ладонями) — Отстаньте! Л. М. (наскакивая) — Разрешите! Дама (пихаясь ногами) — Уйдите! Л. М. (хватаясь руками) — Дайте разок! Дама (пихаясь ногами) — Прочь! Прочь! Л. М. — Один только пистон! Дама — (Мычит, дескать, „нет“) Л. М. — Пистон! Один пистон! Дама закатывает глаза. Л. М. (суетится, лезет рукой за своим инструментом и вдруг, оказывается, не может его найти). Л. M. — Обождите! (Шарит у себя руками). Что за ччорт! Дама (с удивлением смотрит на Льва Марковича) Л. М. — Вот ведь история! Дама — Что случилось? Л. М. — Хм… (смотрит растерянно во все стороны) Занавес» (ГПБ. Ф. 1232, ед. хр. 227, л. 3; ЦГАЛИ. Ф. 2982, ед. хр. 38, л. 3). вернутьсяМария Вениаминовна Юдина (1899–1970) — пианистка и педагог. В 1918 г. — участница философского кружка в Невеле. В 1918-21 гг. посетительница «вторников» религиозно-философского кружка А. А. Мейера (иногда заседания целиком посвящались слушанию игры Юдиной и обсуждению исполнявшейся ею музыки). С 1925 г. и по 1928 г. в ее доме собирался «кантовский семинар» (Л. В. Пумпянский, М. М. Бахтин, П. Н. Медведев, В. Н. Волошинов, И. И. Канаев, М. И. Тубянский), в работе семинара принимали участие приезжавший из Москвы М. И. Каган, К. К. Вагинов, И. И. Соллертинский, А. Д. Скалдин, В. Л. Комарович, А. Н. Энгельгардт (к концу 1929 г. многие из участников семинара были арестованы, а Бахтин сослан). Одновременно в 1925-27 гг. Юдина была слушательницей богословско-пасторского училища. За религиозные убеждения ее несколько раз увольняли с работы: в 1930 — из Ленинградской консерватории (офиц. причина «опоздание на занятия на 1 день»), в 1950 — из Московской («не прошла по конкурсу»), в 1960 — из Института им. Гнесиных («пенсионный возраст»). Юдина была известна своей принципиальной общественной позицией, которую никогда не скрывала так же, как и свои религиозные взгляды. Так, в пору гонений на Пастернака, она читала на концертах его стихи, а в 1968 г. была инициатором «письма 8-ми» и подписала «писательское письмо» по поводу «Процесса четырех» (Ю. Т. Галанскова, А. И. Гинзбурга, А. А. Добровольского, В. И. Дашковой). В своем мемуарном очерке «Создание сборника песен Шуберта» Юдина вспоминала строки из стихотворений Хармса и писала: «Фантастика, почти бессмыслица этих Хармсовых виршей, музыкальный напор его prestissimo, головокружительные потоки, зубцы, грохот колес, организованный треск пропеллеров, инфантильные наивность и невинность, первозданность этой младенческой поэзии имела в пору, увы, кратковременного поэтического бытия Даниила Хармса своих восторженных приверженцев; среди них на некотором отдалении была и я. Узнала я стихи Хармса посредством двух замечательных художниц: Татьяны Николаевны Глебовой (супруги тоже замечательного художника Владимира Васильевича Стерлигова) и Алисы Ивановны Порет […] Был еще около них всех и Александр Введенский; поэзия Введенского как-то меня не затронула. Хармс запомнился на всю жизнь» (Мария Вениаминовна Юдина. Статьи. Воспоминания. Материалы. М., 1978. С. 269–270). вернутьсяБорис Михайлович Эрбштейн (1901–1964) — живописец, график, театральный художник. Учился во ВХУТЕМАСе в классе К. С. Петрова-Водкина. Его сестра Мирра Михайловна Эрбштейн была соученицей по гимназии М. Н. Стоюниной и знакомой А. С. Ивантер (см. о ней ниже), редактор детского отдела Ленинградского радио. В 1918-20 Эрбштейн занимался у Вс. Э. Мейерхольда на курсах мастерства сценических постановок (КУРМАСЦЕП). В 1920-е гг. оформлял спектакли ленинградских театров. В середине 1920-х гг. познакомился с Хармсом. В 1927 г. Хармс записывает в зап. книжке: «По окончании „Комедии города Петербурга“ устроить читку, пригласив Введенского, Заболоцкого, Ваганова, Бахтерева, Липавского, Штейнмана, Терентьева, Дмитриева, Эрбштейна» (Введенский, II, 243). Эрбштейн с Хармсом (так же, как Введенский и Сафонова до 1 октября) отбывали полугодовую ссылку в Курске. После недолгого пребывания в Ленинграде Эрбштейна выслали в Борисоглебск, где он вместе с С. М. Гершовым работал художником в Театре муз. комедии, потом его «переводят» в Петрозаводск, Саратов. В 1936 г. получил разрешение вернуться в Ленинград. В сентябре 1941 г. арестован вторично по обвинению в шпионаже в пользу Германии. После двух лет работы на спецстройке был переведен в живописный цех мебельной фабрики управления МВД заведующим цехом резьбы по дереву, изготовлявшим мебель для кабинетов «ответственных» лиц ВКП(б) и НКВД, позже работал в Красноярске. В декабре 1947 г. освобожден с минусом, поселился в Сталиногорске, куда приехала его семья. В 1952 г. с помощью Д. Д. Шостаковича переезжает в Горький, в 1954 — в Куйбышев, художником Театра оперы и балета. В 1958 г. реабилитирован. 13 июля 1964 г. покончил с собой. См. о перипетиях его судьбы после второго ареста: Эрбштейн Б. Письма оттуда // Искусство Ленинграда. 1989. No. 6. С. 70–81. Предисл., публ. и комм. Л. С. Овэс. См. также каталог выставки: Славцева. Эрбштейн. Якунина. Л., 1987 и статью: Лазуко А. У двух наставников // Творчество. 1989. No. 7. С. 15–16. вернутьсяРоман «Капитан Трафальгар» Андре Лори (наст. имя Паскаль Груссэ; 1884–1909) был издан по-русски в 1887 г. в Москве без указания имени (псевдонима) автора. Оно не было указано и на переизданиях романа в 1890, 1900 и 1901 гг. вернуться27 ноября был объявлен «Requiem» в исполнении симфонического оркестра филармонии и хора государственной академической капеллы под управлением профессора М. Г. Климова при участии артистов госоперы: Г. Горской, О. Ф. Мшанской, М. Ктиторова и О. С. Чишко. вернутьсяИраклий Луарсабович Андроников (Андроникашвили) (1908–1990) — писатель, литературовед, мастер устного рассказа. С 1928 по 1932 гг. — секретарь редакции «Ежа». Видимо, в это время знакомится с обэриутами (см. воспоминания о нем Е. Л. Шварца: Шварц Е. Живу беспокойно… С. 610–612). В конце 1931 г. был арестован по делу Детского сектора ГИЗа, освобожден после вмешательства отца — известного адвоката по политическим делам. вернутьсяИсайя Александрович Браудо (1896–1970) — органист, пианист, педагог и музыковед. С 1935 г. профессор консерватории по классу органа. Ср. в воспоминаниях М. В. Юдиной: «Татьяна Николаевна Глебова ведь музыкант, она играла на скрипке, музыку знала и понимала, обожала орган и дружила с Исаем Александровичем Браудо.» (Мария Вениаминовна Юдина… С. 271) В его архиве (ЦГАЛИЛ, Ф. 186) сохранились интересные письма М. В. Юдиной. вернутьсяАнна Семеновна Ивантер (Нюрочка) — жена А. И. Введенского с 1930 по 1934 гг. По ее рассказу, они познакомились после одного из поэтических вечеров в 1929 г. Хармс сделал ее одной из героинь рассказа «Судьба жены профессора» (1936), однако в окончательном тексте этот кусок убрал. Ср. в черновике после слов «а в сарае сидит…»: «…Нюрочка и говорит: — А у меня под юбкой Даня сидит. Профессорша говорит: — Как же так? А где же Толстой? А Нюрочка отвечает: — Да, Шура в Москву переехал. Профессорша говорит: — Нет, не, Шура, а Толстой где? А Нюрочка уже не отвечает, и профессорша видит, что это уже не Нюрочка, а скорее, курица…» Первоначальные варианты тоже характерны: «Анна Семеновна Ивантер», «Не то курочка, не то…»; первоначальный вариант диалога: «Профессорша говорит: — Ах, это вы? А Нюрочка отвечает: — Да, это я. А подо мной Даня сидит.» (ГПБ. Ф. 1232, ед. хр. 268). В ее архиве сохранилась замечательная фотография Хармса, на обороте которой была дарственная надпись (не сохранилась) и подпись: «Лето 1936 года. Даниил Чармс». Фотография была впервые опубликована в собрании сочинений Хармса (III, 119). Некоторые современники называют ее автором Г. З. Левина, некоторые — А. И. Пантелеева. |
