Следы полностью совпадают с формой молотка, найденного на месте преступления, а порезы и колотые раны могли быть нанесены ножом…
– Порезы?
Судя по всему, доктор Аддисон не любила, когда ее перебивали, о чем свидетельствовали морщины, появившиеся на ее гладком юном лбу, и внезапная холодность тона.
– Да. Порезы.
– А в чем разница между порезами и колотыми ранами?
– Колотая рана наносится с одного удара, – ухмыльнулась Аддисон, – а порез предполагает боковое движение в сочетании с нажимом. – Казалось, Беверли нажала на кнопку автоответчика, потому что доктор Аддисон продолжила: – Колотая рана может быть нанесена заостренным концом, а для пореза требуется длинное лезвие…
– Благодарю. – Беверли с сарказмом прервала этот поток дидактики, и доктор Аддисон заметно покраснела. – А сочетание порезов и колотых ран – обычное дело в таких случаях?
– Да, если происходит столь яростное нападение, – уверенно ответила доктор Аддисон, однако Беверли это не убедило.
– Сколько вы насчитали порезов?
– Восемь, – ответила Аддисон, заглянув в свои записи. – А что? – осведомилась она, вскинув взгляд.
– И как расположены раны и порезы?
Доктор Аддисон начала терять свою уверенность, и голос ее слегка изменился.
– Большая часть колотых ран расположена в области груди и живота, шесть в верхней части спины, семь на передней стороне правого бедра и шесть на левом бедре. Десять колотых ран обнаружены на шее и четыре на левом предплечье. Два глубоких пореза расположены поперек живота, причем один из них затрагивает брюшную полость. Еще четыре пореза имеются на шее и два – на левом запястье.
Закончив читать этот перечень, она подняла голову и взглянула на Беверли. С мгновение в секционной царила полная тишина, а затем Уортон спросила:
– Так отчего же он умер?
– Ни одна из ран не является смертельной. Это означает, что он умер от потери крови. Естественно, ситуацию усугубило переохлаждение.
Страшная, одинокая и холодная смерть. Даже после всех этих жестоких лет Беверли не могла не испытать сочувствия к несчастному Альберту Блуму. Она поднялась с табурета и направилась к двери, однако по дороге остановилась, чтобы задать еще один, последний вопрос:
– Какие-нибудь следы борьбы? Ссадины или что-нибудь вроде этого?
– На правом плече несколько кровоподтеков, соответствующих расположению пальцев на руке. Небольшой кровоподтек на голени и крупный синяк на левой ягодице. Это все.
Беверли вышла, забыв поблагодарить доктора Аддисон.
Во второй половине дня пошел дождь, который смыл воспоминания о происшедших смертях, напомнив всем, что на дворе зима, а весна еще нескоро. Все были молчаливы, за исключением Элеоноры, которая без умолку болтала об Альберте Блуме и о том, как долго они были знакомы, рассказывала связанные с ним анекдоты, повторяя их снова и снова, так что присутствующие в гостиной Тереза, Елена и Айзенменгер в конце концов почувствовали, что их терпение иссякает. Айзенменгер пытался читать, Елена – дремать, а Тереза составляла список необходимых продуктов к встрече Нового года. Хьюго повез Тома в кино, Нелл отдыхала у себя, а Тристан работал в своем кабинете.
Элеонора, как любой человек, страдающий забывчивостью, время от времени погружалась в воспоминания, потом возвращалась к тому же сюжету, который излагала несколько минут назад, и принималась снова утомительно его пересказывать, перемежая восклицаниями и комментариями.
– Я просто не могу поверить! Бедный Альберт…
Этому прерывистому словоизвержению аккомпанировали завывания ветра, придавая бессмысленности произносимых звуков какую-то музыкальную стройность.
– Помню, когда он был молодым… девушки на него заглядывались… конечно, мама запрещала мне иметь с ним дело, но как-то после уборки урожая мы устроили общий ужин, играл оркестр, и мы поцеловались…
Это повторялось снова и снова – она говорила с теми же интонациями, используя одни и те же слова, воспроизводя знаки препинания и ударения на определенных слогах.
– …а потом произошла эта ужасная история с его дочерью… Действительно ужасная. Ты помнишь, Тереза?
Это была новая тема, и все несколько оживились. Тереза даже вздрогнула.
– Помнишь?
Тереза пристально посмотрела на свою свекровь. И Айзенменгеру, отвлекшемуся от книги, показалось, что он заметил в ее взгляде раздражение.
– Нет, не помню, – ответила она.
– Да-да. – Элеонора повернулась к Айзенменгеру, не обращая внимания на то, что он пытался читать. – Его жена умерла, когда она родилась… как ее звали? Тогда из-за этого поднялся страшный переполох. Все говорили, что надо было раньше вызвать врача, но они были Свидетелями Иеговы… Так что отцу Тристана пришлось взяться за это дело, чтобы всех успокоить. А потом у него исчезла дочь… Все говорили, что она уехала в Лондон, но кто знает? А Альберт повредился в рассудке. Думаю, он ее поколачивал… – Она снова повернулась к невестке. – Как ее звали, Тереза? Фрэнсис? Флора? – Она выдержала еще одну паузу, которая была едва ли не сознательно рассчитана на то, чтобы слушатели поверили, что и этот поток мысли благополучно завершил свое существование в небытии. – Фиона! Ее звали Фиона!
– Да? – с рассеянным видом откликнулась Тереза.
– Конечно! – Элеонора вновь повернулась к Айзенменгеру. – От Майкла было мало толку. Он всегда ненавидел своего отца. Обвинял его в смерти матери, хотя он и сам был виноват не меньше… Не правда ли? – Она повернулась к Терезе.
– Да, – с безразличным, почти отсутствующим видом откликнулась Тереза; видимо, список необходимых покупок был настолько притягательным, что не давал ей ни малейшей возможности отвлечься.
– Да. Как сейчас помню, это была ужасная ночь. Майкл был еще подростком, и Альберт его страшно избил. Так что тот даже попал в больницу… Ну, это-то ты помнишь, Тереза?
На этот раз Тереза не смогла выдавить из себя даже односложного ответа, однако ей и не пришлось это делать, так как дверь распахнулась и в гостиную вошли Том и Нелл. Их появление разбудило Елену, которая дремала, положив голову на плечо Айзенменгера. Том подбежал к бабушке и обнял ее. Элеонора позабыла о своих воспоминаниях и улыбнулась, глядя на него.
Нелл села рядом с матерью, а Елена потянулась и зевнула.
– Прости, что помешали тебе.
– Ничего. Нельзя спать слишком много. Иначе не засну ночью.
– Я хочу есть, – заявил Том. И это было не столько констатацией факта, сколько намеком.
Элеонора рассмеялась с видом человека, который не собирается вставать для того, чтобы утолить голод ребенка. А Тереза улыбнулась.
– Так ты проголодался?
Том кивнул с серьезным видом.
– Ну что ж, пора пить чай, – вздохнула она.
Том кивнул, и Тереза поднялась со своего места. Айзенменгеру осталось лишь удивляться, почему этим не занимается Нелл в те дни, когда Доминик берет выходной.
– Да благословит тебя Господь, – промолвила Элеонора.
– Тебе помочь, мама? – спросила Нелл таким тоном, который недвусмысленно свидетельствовал о том, что предложение является чисто символическим и не предполагает согласия.
Тереза это прекрасно поняла.
– Нет-нет, милая. Отдыхай.
Но Нелл совершенно не собиралась отдыхать.
– Я хочу кое-что показать тебе, – сказала она, обращаясь к Елене.
Елена все еще чувствовала себя уставшей, и Айзенменгер прошептал:
– Не ходи.
Елена улыбнулась и встала с козетки. Нелл тут же схватила ее за руку и потащила за собой. Стоило им оказаться за пределами гостиной, как она возбужденно зашептала:
– Я была там, ну, ты знаешь где, и разбирала всякий хлам. И нашла там кое-что – тебе наверняка понравится.
И она продолжила подгонять Елену по коридору, по лестнице, мимо комнаты Тома и к дверям, которые вели в башню.
На этот раз здесь было очень холодно, словно ветер поменял направление и теперь проникал в новые щели. Сначала Елене показалось, что в комнате ничего не изменилось, но потом она заметила на кровати старую и пыльную коробку, к которой и направилась Нелл.