– Да, конечно.

Еще несколько мгновений Аарон пристально смотрела на Фетр, словно пытаясь определить, не бросает ли та ей вызов, затем вышла за дверь.

Оставшись в одиночестве, Фетр огляделась и только в этот момент осознала, что осталась одна в чужом городе без друзей и знакомых. И то, что она сидела в пустом кабинете, лишенном всякого намека на личность прежнего владельца, лишь усугубляло ее отчаяние.

И хотя у нее не было поводов для ревности, она никак не могла избавиться от этого чувства. Но возможно, ее командировка в Лестер действительно объясняется интересами дела? И возможно, она напрасно сразу начала относиться к Беверли Уортон как к своей сопернице. Да и почему, собственно, она так волнуется из-за того, что Сорвин остался с Бервели, как будто она – его мать, а он – маленький ребенок? Она ведь знает, что Сорвин в свое время был влюблен в Беверли – он сам когда-то шутливо рассказывал ей об этом, – почему же она так нервничает? Неужто она опасается, что эта страсть может вспыхнуть снова?

А если и вспыхнет, что с того? Сорвин – взрослый мужчина, и она не имеет на него никаких прав. Их взаимоотношения только-только зародились и еще не успели устояться. Он даже ни разу не сказал, что любит ее. Так какое право она имеет возражать?

И все же ей не удавалось убедить себя в этом. Возможно, она и не знала Беверли Уортон, но она очень хорошо знала этот тип женщин и понимала, что имеет дело с классической акулой, которая использует постель для достижения своих личных целей. Скорее всего, Беверли вообще неспособна любить кого бы то ни было, а может лишь имитировать любовь, как, вероятно, имитирует свой оргазм. И если ей вздумается трахнуть Эндрю Сорвина, она сделает это из каких-то сугубо корыстных целей…

Что, в свою очередь, заставляло задуматься о другом. Почему, собственно, Беверли Уортон так интересуется Уильямом Мойниганом и его вещами? Салли была неглупа и быстро сообразила, что поспешное прибытие Уортон – отнюдь не случайность. А несколько телефонных звонков лишь утвердили ее в мысли, что приговор, вынесенный Джереми Итон-Лэмберту, был по меньшей мере преждевременным.

Салли Фетр была юна, но отнюдь не наивна. И ей хватало ума, чтобы понять, почему Беверли Уортон хочет иметь инспектора Сорвина на своей стороне.

Она отвлеклась от своих размышлений и поняла, что находится все в том же чужом кабинете, в чужом ей, незнакомом городе. Судя по всему, и Новый год ей предстояло встретить здесь же.

Счастливого Нового года.

– Ну и что, тебе нравится?

– Ты спрашиваешь только потому, что тебе самому не нравится.

Уставший и замерзший Айзенменгер чувствовал, что с него довольно этой прогулки по зимнему поместью. Ему казалось, что он идет уже несколько недель, и он не удивился бы, если бы в просвете между холмами вдруг засинел океан, хотя и знал, что ближайшее побережье находится в девяноста километрах от Вестерхэма. Он был весь исцарапан колючими кустами, которые, даже находясь в зимней спячке, отнюдь не утратили своей кровожадности. Дважды он провалился в грязную жижу и трижды падал на четвереньки, спотыкаясь о выступавшие корни.

Неудивительно, что он чувствовал себя обессиленным.

– Далеко еще?

Этот вопрос заставил Елену рассмеяться. И звук ее смеха зазвенел по лесу, хотя его и приглушила царившая вокруг сырость.

– Ты говоришь как ребенок, – заметила она.

– Премного благодарен.

Елена шла метрах в пяти впереди Айзенменгера. Она тоже тяжело дышала, но, судя по ее движениям, получала гораздо большее удовольствие от этой прогулки.

– Мы уже почти пришли… – крикнула она, оборачиваясь.

– Слава тебе господи.

– Только, к сожалению, дальше дорога будет уходить вверх гораздо круче.

– Замечательно. – Айзенменгеру казалось, что они карабкаются в гору уже несколько часов, и он был готов к тому, что с минуты на минуту у него начнется кислородное голодание.

Елена остановилась и принюхалась; лицо ее порозовело, глаза заблестели. И несмотря на свое ворчание, Айзенменгер был счастлив увидеть это. «Наконец-то к ней стали возвращаться силы», – подумал он.

Когда он поравнялся с ней, Елена пояснила:

– Хирург сказал, что пешие прогулки лучше всего восстанавливают силы.

– Конечно, – улыбнулся Айзенменгер.

– К тому же я хочу еще раз полюбоваться этим видом. Здесь очень красиво, правда? Я совсем забыла, как здесь хорошо.

– И пустынно, – кивнул Айзенменгер. – Просто поразительно. Мы вроде бы не так далеко отошли от замка, а кажется, что мы оказались в другой стране, которой еще не коснулась цивилизация.

– Почему же у тебя такой несчастный вид? – Елена протянула Айзенменгеру руку, и они продолжили подниматься к вершине холма. Впереди то и дело вспархивали птицы, разлетавшиеся в разные стороны между сухих пожухлых листьев.

Прошло еще полчаса, и они вышли к уходившей вниз долине Стариковской Печали. Облачность здесь была гуще, так что солнце лишь тускло проглядывало сквозь дымку, напоминая размазанный яичный желток. Воздух был пропитан мелкой изморосью, которую то и дело сдувал в сторону незатихающий здесь ветер.

Они прошли еще немного, постоянно идя в гору, а потом Елена предложила остановиться. Айзенменгер видел, что теперь и она устала, но это была здоровая усталость. Тропинку перегораживало огромное упавшее дерево, и они опустились на его ствол и повернулись к расстилавшемуся вокруг роскошному лесу.

Елена была так закутана, что Айзенменгер не сразу заметил, как она дрожит. Они сидели уже сорок минут, полностью отдавшись тишине и покою. Айзенменгер тоже начал ощущать, как внутрь него просачивается холод, а ноги у него и вовсе закоченели.

– Пойдем. Пора, – промолвил он, вставая и протягивая Елене руку.

Она не стала возражать и оперлась на него. Они двинулись по высокой мокрой траве, внутренне радуясь, что большую часть обратной дороги им придется спускаться, а не подниматься. Слева от них над низинкой, в которой, по словам Грошонга, повесился старик, кружили вороны.

– Интересно, что их так взбудоражило?

– Наверное, мертвая овца, – пожала плечами Елена.

Они двинулись дальше, а вороны продолжили кружить, оглашая окрестности хриплыми криками.

– Вчера здесь не было никаких овец, – опустив голову, заметил Айзенменгер. – И сегодня их не видно.

– Ну и что?

– Так откуда здесь взяться дохлой овце?

– Не знаю, – устало выдохнула Елена. – Может, отбилась от стада.

– Далековато же она ушла, учитывая, что поблизости не видно ни одного стада.

– А может, это и не овца, – уже не скрывая раздражения, ответила Елена. – Может, это кролик или еще кто-нибудь…

Однако Айзенменгера это не успокоило, и он двинулся в низину, чтобы самостоятельно все выяснить.

– Джон? – окликнула она его.

Но он не отозвался. И Елена, бормоча себе что-то под нос, двинулась следом за ним. Айзенменгер передвигался широкими шагами, и ей пришлось чуть ли не бегом догонять его, так что поравнялись они, лишь достигнув кромки, за которой начиналась низина. Айзенменгер остановился и, нахмурившись, уставился вниз.

В центре низины виднелось нечто напоминавшее вздувшееся серое одеяло, наброшенное на небольшой холмик, вокруг которого и прыгали вороны.

– Что это? Валун?

Но Айзенменгер опять не ответил и начал спускаться вниз, распугивая ворон. Елена осталась стоять наверху. Она видела, как он добрался до холмика и склонился над ним.

– Ну и что там?

Айзенменгер поднялся, не отводя взгляда от холмика. Затем он медленно повернулся, обводя глазами местность, словно пытаясь ее запомнить. Он дважды повернулся вокруг собственной оси и лишь после этого направился обратно. Елена заметила, что он идет очень осторожно, ступая по следам, которые оставил спускаясь. И, лишь добравшись до Елены, Айзенменгер поднял на нее взгляд.

– С тобой все в порядке? – спросила она.

– Да, – улыбнулся он. – Чего не скажешь о бедолаге, который лежит внизу.