Атайя криво улыбнулась:
— Ты хочешь, чтобы твой мир стал управляемым и предсказуемым… но жизнь совсем не такова… Это стихия…
— Да знаю я! Но магия делает ее еще хуже!
— Погода тоже непредсказуема, — заметила Атайя, — но ты же не собираешься воевать с ней, если и дня прожить не можешь без того, чтобы точно знать, что ждет тебя завтра — солнце или дождь? Нет. Ты принимаешь то, что тебе предлагают. А что еще остается?
Дарэк посмотрел на Атайю с удивлением, однако не стал возражать.
— По крайней мере ты подвергаешь свою веру сомнениям вместо того, чтобы подобно прочим слепо принимать то, чему тебя учили, — продолжила принцесса. — Это не так-то просто. И мне было нелегко. Не знаю, поверила бы я в святость магии, если бы Тайлер не убедил меня в этом. Он сказал, что магия не может быть злом, если она является частью меня. И он прав. Это — не мой выбор, это то, что я есть.
Дарэк напрягся, ожидая горьких упреков в смерти капитана Тайлера, затем понял, что их не последует, и расслабился.
— Тогда я думал, что поступаю правильно, Атайя. Сейчас же… я не уверен в этом. Я вообще ни в чем теперь не уверен. А вот ты… — Он окинул ее пронизывающим взглядом. — Ты всегда верила в справедливость своего крестового похода, правда? Это не было просто игрой в восстание, придуманной, чтобы досадить мне?
Слова короля прозвучали резко, но за резкостью Атайя услышала настоящую тревогу — Дарэк действительно хотел знать.
— В своей жизни я мало что принимала на веру, сам знаешь. Но мое дело… это вся моя жизнь. Приходилось ли тебе хотеть чего-нибудь с такой страстью, что тебе было совершенно все равно, что стоит на твоем пути?
Дарэк довольно долго не отвечал ей — так долго, что Атайя поняла: она задала королю очень непростой вопрос.
— Не так уж много препятствий стоит на пути у короля, — наконец произнес Дарэк. — Но я никогда не задумывался о том, чего хочу лично для себя. Имел ли я на это право? Все было решено еще до моего рождения — у старшего сына короля не так уж много возможностей для выбора. В этом ты счастливее меня. Не важно, согласился ли я с твоим выбором, но ты сама могла выбрать свою дорогу в жизни.
— Разве? — отвечала Атайя, слегка приподняв бровь и с трудом веря, что слышит эти слова из уст своего всегда такого преданного долгу брата. — Однажды за ужином мне сказали, что я должна выйти замуж за Фельджина из Рэйки. Не помню, чтобы отец поинтересовался моим мнением по этому поводу. Единственная причина, почему свадьба не состоялась, заключалась в том, что я ощутила в себе магический дар — и для меня больше не существовало другого выбора. Видишь, Дарэк? Каждый из нас оказался заперт в своей собственной клетке, и никто и не подумал спрашивать о наших желаниях.
Атайя рассеянно помешивала угли, а Дарэк уставился в костер, словно видел в танцующих языках огня картины прошлого.
— Я знал, какое будущее мне уготовано, с тех пор, как научился говорить, — и принял его довольно охотно. Но почему-то… я всегда думал, что мне будет проще. Казалось, что отец делает все без усилий. Как это тяжело, когда все смотрят на тебя, когда люди думают, что тебе известны ответы на все вопросы, когда все вокруг верят, что ты не способен совершить ошибку!
— Я понимаю, что ты чувствуешь. Особенно сейчас. Все ожидают, что я сумею победить Мудреца, но никто и представить себе не может, насколько малы мои шансы. Я никогда особенно не практиковалась в боевой магии. Мне казалось, что важнее обучить других колдунов заклинаниям, которые помогут им выжить, а не совершенствовать собственные умения. Мудрец практиковался в заклинаниях, обращенных к разуму, и заклинаниях, способных принести смерть, более двадцати лет. А что же я? В теории изучала то, что написано в книгах. Я никогда не пыталась никого убить, используя магию, — проговорила принцесса, не особенно надеясь, что Дарэк поверит ей после того, что случилось с Кельвином. — Это идет вразрез со всем, чему меня учили. Я не уверена, что у меня получится.
Атайя не знала, вызвано ли молчание Дарэка тем, что он пытался осмыслить сказанное, или благоразумным желанием оставить при себе свой скептицизм. С тех пор как они вступили в союз, одна вещь оставалась невысказанной — Атайя отчаянно хотела услышать ее, но до сих пор этого не случилось.
Пожалуйста, Дарэк… скажи, что прощаешь мне то, что случилось с отцом. Скажи, что ты все понимаешь.
Принцессе не хотелось испортить редкий момент близости между ними, задав прямой вопрос. Если Дарэк простил ее, он должен дать ей понять это. Если же нет, то она не желает об этом знать.
— Знаю, у меня есть шансы, Дарэк, — произнесла принцесса, так и не дождавшись ответа. — Хотелось бы только, чтобы их было больше.
Сосновая шишка треснула под ногой Джейрена, возвещая о его возвращении в лагерь. Даже не спрашивая ни о чем, Джейрен понял, что упражнения Атайя с корбалами прошли не совсем удачно. Однако он ничего не сказал, зная, что любые расспросы еще больше расстроят Атайю. Принцесса тем не менее рассказала ему о ведьмином огне — и о вмешательстве Дарэка, — пока подкидывала последние ветки в костер.
Печально пожелав Дарэку спокойной ночи, Атайя взяла Джейрена за руку и молча направилась к своей палатке. Прежде чем задернуть за ней полу палатки, Джейрен бросил взгляд на сгорбившуюся фигуру Дарэка рядом с костром.
— Вы заключили с ним мир.
Атайя молча кивнула.
— Отпустили друг другу грехи в ночь перед битвой. Но на самом деле, — произнесла она, с запозданием понимая, какой важный разговор состоялся у них с братом, — думаю, сегодня мы залечили многие старые раны. Большинство из них, — поправилась принцесса, сожалея, что Дарэк ничего не сказал о Кельвине. — Надеюсь, что это начало наших новых отношений… — Она с усилием сглотнула — горло внезапно пересохло. — А не эпилог.
Атайя посмотрела на Джейрена, и словно искра промелькнула от столкновения кремня со сталью. Здесь, в уединении палатки, в последние хрупкие часы перед рассветом, все невысказанные страхи, скопившиеся за эти дни, выплеснулись наружу, круша последние остатки самообладания, которые каждый из них стремился сохранить. Страсть, с которой они прильнули друг к другу и упали на одеяло, выдавала то, чего никто из них не решался произнести вслух: если Атайя проиграет завтрашний поединок, эта ночь станет эпилогом и для них обоих.
— Я так боюсь, — проговорила Атайя; каждое слово вырывалось с тяжелым болезненным вздохом. Она ни на мгновение не выпускала Джейрена из объятий, жадно вдыхая запахи земли, сосны и дыма, впитавшиеся в его кожу и опьяняющие не хуже вина. — Я знаю, что должна быть храброй, но я так ужасно, так отчаянно трушу. И самое худшее, что Мудрец, похоже, никого не боится, за исключением Господа. Хотя, по-моему, он не боится уже даже Божьего гнева. — Принцесса подавила сердитое рыдание. — Как я могу надеяться победить человека вроде него?
— Знаю, — пробормотал Джейрен, гладя и целуя ее волосы. — Я знаю, как ты напугана. Просто помни, что говорил мастер Хедрик: ты должна иметь столько веры в себя, сколько ее у всех нас, верящих в тебя. Если ты будешь так верить, никто — даже Мудрец — не сможет остановить тебя.
— А если я проиграю?! — выкрикнула Атайя, страстно желая услышать уверения, что все будет хорошо, что ее победа неизбежна. — Что будет с тобой? Со всеми вами?
Джейрену не хотелось верить в подобную перспективу, но он понимал, что нельзя отрицать подобный исход поединка, как и то, что Атайя имеет право услышать ответ.
— Мы будем держаться, — промолвил он после паузы, откинувшись назад, чтобы заглянуть в ее глаза. — Мы будем продолжать бороться за то, во что верим, как и ты после смерти Кельвина и Тайлера. Будем бороться за то, что считаем правильным, и твоя жертва никогда не будет забыта.
Внутреннее напряжение Атайи ослабло. В конце концов ее дело будет продолжено — кто-нибудь поднимет с поля битвы упавшее знамя, и победа Мудреца уже не будет казаться такой окончательной.
