1-ое декабря 1837* Так здесь-то суждено нам было Сказать последнее прости... Прости всему, чем сердце жило — Что, жизнь твою убив, ее испепелило В твоей измученной груди!.. Прости... Чрез много, много лет — Ты будешь помнить с содроганьем Сей край, сей брег с его полуденным сияньем, Где вечный блеск и долгий цвет — Где поздних, бледных роз дыханьем Декабрьский воздух разогрет... "С какою негой, с какой тоской влюбленной..."
С какою негою, с какой тоской влюбленной *Твой взор, твой страстный взор изнемогал на нем! Бессмысленно-нема... нема, как опаленный Небесной молнии огнем! Вдруг, от избытка чувств, от полноты сердечной, Вся трепет, вся в слезах, ты повергалась ниц... Но скоро добрый сон, младенчески-беспечный, Сходил на шелк твоих ресниц — И на руки к нему глава твоя склонялась, И матери нежней тебя лелеял он... Стон замирал в устах... дыханье уравнялось — И тих и сладок был твой сон. А днесь... О, если бы тогда тебе приснилось, Что будущность для нас обоих берегла... Как уязвленная, ты б с воплем пробудилась, Иль в сон иной бы перешла. "Давно ль, давно ль, о Юг блаженный..." Давно ль, давно ль, о Юг блаженный, *Я зрел тебя лицом к лицу — И ты, как бог разоблаченный, Доступен был мне, пришлецу?.. Давно ль — хотя без восхищенья, Но новых чувств недаром полн — И я заслушивался пенья Великих Средиземных волн? Но песнь их, как во время оно, Полна гармонии была, Когда из их родного лона Киприда светлая всплыла... Они все те же и поныне — Все так же блещут и звучат — По их лазоревой равнине Святые призраки скользят. Но я, я с вами распростился — Я вновь на Север увлечен... Вновь надо мною опустился Его свинцовый небосклон... Здесь воздух колет... Снег обильный На высотах и в глубине — И холод, чародей всесильный, Один здесь царствует вполне. Но там, за этим царством вьюги, Там, там, на рубеже земли, На золотом, на светлом Юге, Еще я вижу вас вдали — Вы блещете еще прекрасней, Еще лазурней и свежей — И говор ваш еще согласней Доходит до души моей! Итальянская villa[6]* И распростясь с тревогою житейской, И кипарисной рощей заслонясь, — Блаженной тенью, тенью элисейской, Она заснула в добрый час. И вот уж века два тому иль боле — Волшебною мечтой ограждена, В своей цветущей опочив юдоле, На волю неба предалась она. Но небо здесь к земле так благосклонно!.. И много лет и теплых южных зим Провеяло над нею полусонно — Не тронувши ее крылом своим. По-прежнему в углу фонтан лепечет, Под потолком гуляет ветерок, И ласточка влетает и щебечет... И спит она... и сон ее глубок!.. В мы вошли... все было так спокойно — Так все от века мирно и темно... Фонтан журчал... Недвижимо и стройно Соседний кипарис глядел в окно... · · · Вдруг все смутилось: судорожный трепет По ветвям кипарисным пробежал, — Фонтан замолк — и некий чудный лепет, Как бы сквозь сон, невнятно прошептал. Что это, друг? Иль злая жизнь недаром, Та жизнь, — увы! — что в нас тогда текла, Та злая жизнь, с ее мятежным жаром, Через порог заветный перешла? "Смотри, как запад разгорелся..." Смотри, как запад разгорелся *Вечерним заревом лучей, Восток померкнувший оделся Холодной, сизой чешуей! В вражде ль они между собою? Иль солнце не одно для них И, неподвижною средою Деля, не съединяет их? "Nous avons pu tous deux, fatigues du voyage..." Nous avons pu tous deux, fatigués du voyage, *Nous asseoir un instant sur le bord du chemin — Et sentir sur nos fronts flotter le même ombrage, Et porter nos regards vers l’horizon lointain. Mais le temps suit son cours et sa pente inflexible A bientôt séparé ce qu’il avait uni, — Et l’homme, sous le fouet d’un pouvoir invisible, S’enfonce, triste et seul, dans l’espace infini. Et maintenant, ami, de ces heures passées, De cette vie à deux, que nous est-il resté? Un regard, un accent, des débris de pensées. — Hélas, ce qui n’est plus a-t-il jamais été? |
