Мор про себя улыбнулся горячности ее слов, произнесенных чуть самоуверенным, наставительным тоном. Они шли к «науке и спорту». Любопытно, думал Мор, это ее собственные убеждения или она повторяет отца? Отчасти, чтобы проверить, он спросил:

— А правильно ли, что вы хотите так подробно узнать о Демойте? А вдруг чье-то мнение о нем окажется ложным? Не кажется ли вам, что тот самый первый взгляд, когда знания ваши ограничивались лишь вашим зрительным восприятием, — есть правда и мы, знающие его долгие годы, лишь собьем вас своими рассказами с толка?

— Я профессиональный портретист, — строго нахмурилась мисс Картер, — и меня пригласили написать вашего мистера Демойта, а не моего.

Мор даже присвистнул про себя. Теперь понятно, что Демойт подразумевал, когда говорил, что в своем профессионализме она похожа на тяжелый паровой молот. Они зашли в спортивный зал. Там было полно учеников младших классов: кто-то лез по канату, кто-то крутился на перекладине, там прыгали через коня, тут подскакивали и носились друг за дружкой, что вполне естественно для маленьких мальчиков. Хензман, учитель физкультуры, с улыбкой помахал Мору. Мор симпатизировал ему. Учитель физкультуры был из тех, кто доброжелательно относился к Дональду.

Мисс Картер какое-то время наблюдала за этой веселой возней. Потом, когда они покинули спортивный зал, вернулась к прерванному разговору:

— Конечно, вам мои слова могли показаться претенциозной бессмыслицей, чепуховиной, как выразился бы мистер Демойт. Вот видите, я его изучила немножко, даже знаю его излюбленное словцо. Нет, это не бессмыслица и не чепуховина. Я просто хочу написать такой портрет, чтобы все уловили внутреннее сходство. В каждом человеке заключена его собственная истина, но чтобы эту истину понять, нужно время. Мне кажется, вы знаете истинного мистера Демойта, а мне еще только предстоит его отыскать.

Пройдя по площади, они вошли в общежитие. Мор впервые почувствовал уважение к мисс Картер и даже что-то вроде симпатии. Его заинтересовало, где она получила образование? Наверняка в каком-нибудь французском lycée. Он хотел было спросить, но понял, что сейчас не время.

— Постараюсь вам помочь, — улыбнулся он. — Здесь у нас спальня для школьников, получивших стипендию. — Он отворил двери, за которыми обнаружились два длинных ряда железных кроватей, прикрытых синими покрывалами. Возле каждой — белая тумбочка, на крышку которой пансионеру разрешалось ставить не более трех предметов. Кровати разделялись белыми занавесками, в дневное время раздвинутыми.

Это помещение, кажется, заинтересовало мисс Картер больше, чем гимнастический и актовый залы.

— Похоже на Голландию, — проговорила она. — Но почему? Много белизны и света… Ваш сын здесь ночует?

Вопрос озадачил Мора.

— Мой сын не стипендиат. К тому же, только ученики младших классов спят в общей спальне. У старших — отдельные комнаты.

— Общие спальни, в них есть что-то, щемящее сердце, — произнесла мисс Картер. — Мне приходилось испытывать такое же чувство при виде кладбищенских надгробий.

Они пошли вниз по лестнице.

— Мне показалось, что мистер Демойт намеренно обманывает меня относительно некоторых вещей. Например, одежда. Я уверена, что до моего приезда он носил совсем другой наряд. Это выдает не только запах нафталина, но и то, как все эти одежки на нем сидят.

Мор рассмеялся. Он не чувствовал себя обязанным хранить нелепый секрет Демойта.

— Вы угадали. Демойт очень редко надевает костюм. Днем он обычно ходит в вельветовых брюках и спортивной куртке, а вечером переодевается в черные брюки и домашнюю куртку. Ну, к этому, разумеется, еще галстук-бабочка.

— Я подозревала, что должен быть галстук-бабочка, потому что он постоянно делает такой характерный жест, словно что-то поправляет на шее. Но к чему весь этот спектакль?

— Не хочет, чтобы юная девица его разгадала, — ответил Мор, искоса глянув на нее.

— Но я его разгадаю, — улыбнулась мисс Картер. — Разгадаю!

Нет, это не голос отца, подумал Мор. Это ее собственное. Они пошли вниз по склону, по примятой траве, отделяющей библиотеку от начала лесных зарослей.

— Хотите посмотреть часовню?

— Нет, благодарю, — решительно отказалась мисс Картер. — Я для этого неподходяще одета. Не хочу оскорбить чьи-то чувства. А скажите-ка, мистер Демойт и в самом деле издал когда-то томик своих стихотворений под названием «Увядшие цветы»?

Мор расхохотался.

— Ничего подобного! А он уверяет, что это его стихи?

— Да. Я попросила показать все его опубликованные работы. Й он извлек эту книжку. Да еще сказал, что вот-вот выйдет несколько новых сборников.

— Он еще и не такое способен выдумать. Я даже сожалею, что испортил его шутку. «Увядшие цветы» — это давние поэтические опыты мистера Эверарда.

На этот раз расхохоталась мисс Картер.

— Догадываюсь, мистер Демойт развлекается. В таком случае, я буду полагаться на вас. Могли бы вы показать мне его книги? Вы, надеюсь, не подведете? — она произнесла это с такой холодной решимостью, что Мор вполне мог обидеться.

— Согласен! — радостно согласился Мор. Он не обиделся. — Я покажу вам все, что он написал. Не так уж много. Монография о восточных коврах, несколько статей о книжных раритетах, сборник речей, произнесенных на торжественных собраниях в школе. Это все очень давно публиковалось. К тому же Демойт страшно рассердится, если узнает, что я дал вам его книги.

— Я сохраню это в тайне.

На минуту на душе у Мора стало тревожно, ему показалось, будто он предает старика, но в то же время ему хотелось сделать одолжение мисс Картер, просьбы которой, как ему казалось, были вполне обоснованы.

— Что бы еще вы хотели увидеть? Может быть, изостудию? Там устроили выставку по случаю вручения наград. Думаю, работы еще не убрали.

— О да, с удовольствием. Я очень люблю творчество детишек.

Странно, что она называет школьников детишками, подумал Мор. И тут же понял, что видит в мисс Картер существо, куда более юное, чем его собственные ученики. Жара отступила, они шли по прохладной лесной тропинке, где шуршала под ногами листва, похрустывали сухие ветки и желтели то здесь, то там пятна солнечного света.

— А мистер Бладуард, мы его там не встретим?

— Вы не хотите? В такой солнечный день мы его вряд ли застанем. Наверняка он повел учеников на этюды.

— Я с ним еще не встречалась, и мне как-то беспокойно.

— Он совершенно безобидный тип, наш Бладуард, разве что немного странный. Он, в некотором роде, первохристи анин. Это влияет и на его воззрения в области портретной живописи. Он считает — надо либо возвращаться к византийскому стилю, либо вообще отменить портретистику.

Вот уже и изостудия показалась, длинное, не блещущее изяществом строение, бывшее некогда амбаром. Мелькали среди деревьев сборные металлические домики, там размещались музыкальные классы и оттуда доносились, растворяясь в летнем воздухе, звуки пианино и духовых инструментов. Мисс Картер вдруг остановилась. Видно было, что она смущена.

— Что с вами? — удивился Мор. — Не бойтесь. Я отсюда вижу, что в студии никого нет.

По траве, по жухлой листве они спустились к мощенному булыжниками двору и, пройдя по нему, подошли к дверям изостудии. Мор вошел первым. Запах краски ударил ему в ноздри, цельный, самовлюбленный, запах искусства, сменивший легкомысленную мелодию, рожденную дуновениями ветерка и шуршанием листвы, сопровождавших их на лесных тропинках. В студии и в самом деле не было ни души.

— Путь свободен, заходите! — крикнул он мисс Картер, которая все еще стояла на булыжной площадке, и казалось, в любую секунду готова убежать. И вошла она тоже очень настороженно.

И тут же ее вниманием завладели живописные работы, приколотые к высоким, расставленным вдоль стен мольбертам. Она увлеклась рассматриванием картин. Сквозь высокие окна солнечный свет лился в комнату щедрым потоком, придавая ей сходство с некоей церковью, оформленной в современном духе. Впервые за весь этот длинный день Мор почувствовал себя свободным, в такой степени свободным, что позволил себе понаблюдать за спутницей. Он уселся на табурет и стал смотреть, как она переходит от одной детской работы к другой. Да и сама она сейчас стала похожа на девочку с детского рисунка, доверчивую и прос тодушную. Черные волосы падали ей на лоб. Он видел юношескую округлость ее сосредоточенного лица и вдруг подумал: «Как редко я теперь смотрю на женщин».