— Как это?

— Сидите на родительской шее, а доколетесь до пенсии по инвалидности, то висите на шее такого жестокого, по вашим словам, общества. Разве я не прав?

Как четко мы отгораживаемся от алкоголиков. Словно принадлежим к высшей касте, думает Михал, ужиная за столом наркоманов. А на самом деле такие же зависимые, как и они. Только от веществ, которые доконают нас гораздо быстрее. Если бы кто-нибудь сумел начисто стереть из моей памяти мысль о наркотиках. Интересно, что бы в ней тогда осталось?

— В результате мы все кончим как Зденек, — улыбается Рихард.

— А что с ним? — Михал поднимает голову.

— Ты не знаешь? Шел по улице, свалился от истощения и умер. Потом только выяснилось, что он не ел по крайней мере месяц.

Зденек? Михал застыл от ужаса.

— Черт подери, неужели никто не мог ему помочь?

А я? Но я был в тюрьме.

— Разве никто не знал, что с ним? — Он оглядел остальных.

— Помогать такому наколыцику? — поднял глаза Мартин. — Минуту с ним потреплешься, глядишь — он у тебя часы спер. Тырил, как сорока. Да еще на всех кидался.

А что ему оставалось, он ведь не умел варить сам, подумал Михал.

— Вот вы и бросили его подыхать, — начал было он, но внезапно понял, что это бессмысленно.

Снова вся эта карусель. Прямоугольник солнечных лучей в который раз перемещается по полу комнаты групповой терапии.

— Так. Сегодня мне хотелось бы узнать, о чем мечтал каждый из вас, исключая наркотики… Никто ни о чем? Чего бы вы хотели? Что вас могло заинтересовать? — старается врач.

— Хватит и кайфа, — буркнул Мартин.

Хочет привлечь внимание. Показать, какой он орел, осеняет Михала. Достаточно видеть улыбку Рихарда.

— И все же, чего бы вы хотели еще?

— Разочек вмазаться, — снова вступает Мартин, воодушевленный предыдущим успехом.

— Кроме наркотиков, — напоминает врач. — Важнее ничего нет, да, Мартин?

— Чтобы вены были хорошие, тогда можно все время вмазываться.

— Об этом надо было позаботиться раньше. С такой изуродованной артериальной системой, как у вас, уже ничего не поделаешь, — улыбается Мартину врач. — А что скажете вы, Михал?

Быть с Евой. Только о таком не говорят вслух. Он пожал плечами.

А если на полном серьезе, чего бы я еще хотел? Михалу стало страшно, он ведь и вправду не знал, что ответить.

— Что-нибудь вас интересует?

Тишина. Все более гнетущая.

— Какова ваша шкала ценностей? — повторяет врач.

Один раз вмазаться, потом можно терпеть, мелькнуло у Михала. И, конечно, Ева. Близость с ней. Только зачем это, если кайф дороже любой близости.

— Так кто может что-нибудь сказать? — Врач поворачивается к остальным. — Что, по вашему мнению, приносит человеку счастье?

Мартин снова заерзал.

— Кроме наркотиков, — предупреждает врач.

Быть с Евой. Выдержать все и никогда больше не загреметь в тюрьму, повторяет про себя Михал.

— Кроме кайфа, все ерунда, — опять выступает Мартин.

— Действительно нет ничего другого, что может принести радость?

— Найти силы не принимать их, — сказал толстячок с рыжими усами.

— Хорошо. А теперь ответьте, что движет человеком?

Нужда достать дозу, тут же мысленно отвечает Михал. А дальше? Потом уже и правда все равно, понимает он. Но ведь это ужасно!

— Вы понимаете теперь, что с вами происходит? — снова спрашивает врач. — Вы не способны говорить ни о чем другом, только о наркотиках. Все остальное вне вашего понимания. У вас совершенно искаженное представление о мире. Собственно, вы о нем очень мало знаете. Не можете сказать ничего конкретного ни о какой сфере человеческой деятельности, кроме наркомании. И не только говорить, вам думать ни о чем не хочется, кроме наркотиков. И еще у вас нет цели, ради которой вы могли бы с ними покончить. Вы не знаете другого способа испытывать радость, только с помощью наркотиков. Не научились за свою жизнь, как другие люди. Вы слишком рано начали принимать наркотики, и они отрезали вас от всего мира. Для вас существует своя эйфория, бесплатная. Правильно? Вы понимаете, что за всю свою жизнь не получили никаких настоящих впечатлений, кроме тех, что вам дали наркотики? И опыта никакого. Ничего, кроме наркомании. Полное отсутствие интересов. Знаете, как это называется? Эмоциональная опустошенность. Оскудение. Угасание. Тупость. Нет людей более выхолощенных и лишенных естественных эмоций, чем токсикоманы. Наркотики искалечили вас. Может, пройдет несколько месяцев, а для тех, кто рано начал, и лет, пока вы выкарабкаетесь из этого состояния. Разумеется, если вы всерьез решите покончить с наркотиками. Это самая большая проблема вашего включения в нормальную жизнь. Большинству из вас будет казаться, что для этого требуется слишком много усилий. Вот почему столько токсикоманов срываются после выхода из больницы. Вы просто не привыкли прилагать усилия. Или я не прав?

— Значит, тогда все равно, — вдруг атакует Ондржей. — Какая разница — мучиться месяцы или годы. Чихать мне, есть у меня какие-то там интересы или нет. Тупой я или нет. Мне незачем жить, если у меня отнимут наркотики.

— Отлично. Знаете, как это называют? — Врач поворачивается к остальным. — Синдром немотивированных поступков. У человека нет того, ради чего стоит жить. Он совершил единственную ошибку — не сумел найти цель в жизни. Или вообще не пытался искать. Вы думаете, что люди, у которых есть в жизни цель, нашли ее без особого труда? Ничего подобного, найти ее совсем не просто. К ней надо пробиваться. Тогда это и лекарство от скуки. Если вы хотите чего-то достигнуть, на скуку времени нет. Важно только найти цель. Самое главное. На что стоило бы тратить собственные силы.

Да не на что, вот в чем дело, подумалось Михалу. Может, раньше. Не будь наркотиков. Теперь уже поздно.

— Никогда не поздно. Это вы должны понять прежде всего, — сказал врач, словно читая мысли Михала. — Всегда есть хоть искорка надежды. Всегда.

Усталость и пустота. Безлюдный коридор больницы, храп из палат. Какое-то прямо смертельное одиночество.

А днем разве не так? Днем тут без всякой цели снуют взад-вперед алкоголики, в ожидании послеобеденной программы. И эти нервирующие звуки, когда они скребут ногтями, двигаясь вдоль стены, словно помечая дорогу. И иногда сдавленные всхлипы.

Он открыл дверь в уборную.

Свет!

И вдруг удивительное ощущение. Будто ты не один.

В нише за дверью, застыв от ужаса — кого это принесло? — Рихард с Мартином. У обоих засучены рукава на правой руке, у Рихарда рука перетянута ремешком, в вене торчит шприц.

— Закрой, — проворчал Рихард. — Хочешь? — Он качнул рукой с воткнутым шприцем.

Михал почувствовал, как напряглось все тело. Стоит протянуть руку, взять шприц, вколоть одну-единственную дозу. И конец депрессии, только удивительная легкость, как когда-то… А если все раскроется? Еще один срок. Статья — уклонение от принудительного лечения по решению суда. А что будет делать на воле Ева, если выйдет раньше меня? Михал засунул руки в карманы халата.

Только благодаря Еве.

Но и это уже прогресс.

Он молча подался назад, одеревенев от страха, что язык вымолвит другое, совсем не то, что он сейчас решил.

Наверняка хотели просто подмазать, боялись, как бы не растрепал, понял он, убегая по стылому коридору от этой парочки. Михал почти задыхался от одиночества.

Что за чрезвычайное собрание? Все еще в тренировочных, разгоряченные бегом в конце зарядки. Потные, тяжело дыша, пациенты жмутся по стенам комнаты. Внутри круга — белые халаты врачей.

Михал чувствовал, как что-то перекатывается в пустом желудке. Словно потревоженный зверь.

— Итак, нам стало известно, что вчера ночью один из вас с помощью простыни, опущенной из окна туалета второго этажа в сад, поднял какой-то привязанный к ней сверток, судя по всему, с наркотиками. Кто это был? — Пронзительный голос главврачихи, вообще-то маленькой улыбчивой тетки. — Прошу выйти тех, кто участвовал в этом деле!