При этом надо было являться с работы вовремя, как обычно. Дома никто ни о чем не должен догадываться. И о том, что я написал Еве в лагерь, тоже. Мама, бедолага, вся сияет. Планирует отпуск на даче, всем семейством. Три недели ходить мимо папаши, как мышка около кота. Кладбищенский юмор.

— Мы тебя из этого выцарапаем, Михал, — все твердит мама.

Таким вот макаром вряд ли.

Пара пропущенных смен. Иначе было нельзя. Хоть бы меня не выперли. Если все вскроется и карусель завертится снова…

— У нас на работе поездка в ГДР. Культурно-познавательная экскурсия.

— Как здорово, а куда? — сияет мама.

Добывать катализаторы.

— В Дрезденскую галерею, — напрягается Михал.

Только бы она не вздумала проверять.

Лента машин, тянущаяся к Циновцу[21]. Шоссе, прорубленное среди холмов. Леса, в которых ничего не стоит потеряться. Пока их, конечно, не сожрет древоточец или короед. Хорошо бы и в самом деле поглазеть на картины в Цвингере. Выпить чашечку кофе, поесть шоколадных вафель, посидеть на скамейке на Прагерштрассе, чтобы фонтан окропил тебя своими брызгами. Погреться на солнышке, подержать за руку Еву и порадоваться, что вечером можно тайком проскользнуть в ее номер.

Только ведь Ева сейчас в лагере.

Тех двух девиц, что ехали с ними, Михал раньше не видел. Гонзик чисто сработал. Одна незаметно стащила ключи от отцовской машины, у другой — права.

Легковушка пыхтит на длинном подъеме перед границей.

Вот так же мы ездили с нашими, когда мне было лет десять-двенадцать. Балатон, Мазурские озера, Руяна… Пока отцу не стали давать авиабилеты в мир. Два. Докупить третий не позволял семейный бюджет. К тому же я хулиганил в школе. Помахать со смотровой площадки великолепному ИЛ-62, проглотить злобу…

— Да нет, мам, я совсем не обижаюсь…

— Я тебе что-нибудь привезу. Вот возьми на мороженое. — Три сотни в карман брюк, чтоб не видел отец.

Четырнадцать дней свободы у бабушки, пока та была жива.

— Михалек, где же ты был? Я чуть не умерла со страху.

— В кино, бабуля.

— Но кино ведь до десяти.

— В кинотеатре «Кунратице». А оттуда пешком.

— Нельзя так поздно домой возвращаться. Мамочка бы стала ругаться…

Все равно ты не выдашь, бабуля, я знаю.

Вереница машин вдруг остановилась.

— Проклятье, — чертыхается черненькая за рулем. Гелена.

Еле-еле ползти до тех двух бессмысленно огромных коробок таможни. Час или два?

— Вот и отлично. Времени не хватит шмонать, когда вся эта кодла попрет обратно, — объявляет Гонза.

Экскурсия. Цвингер. Мы-то едем туда совсем за другим. Разведать, что продается в аптеках, и отыскать магазин химикатов.

— Изображать туристов! — приказывает Гонза.

Вроде тех, что отправились в Дрезден за зимней обувью.

— Пожалуйста, ваши документы. — Папашка, втиснутый в зеленую форму.

Две парочки поехали наслаждаться жизнью. В лесу пообжимаются, домой девицы повезут сапоги, а ребята «саламандру», с первого взгляда определяет таможенник.

Только бы не стал шарить, мысленно заклинает Михал.

Тот парень справа сзади — белый, как кефир, замечает таможенник. Похоже, запрятали деньги где-то в багажнике?

— Товарищ водитель, откройте багажник…

Так осматривают одну машину из десяти. Закон подлости, мелькает у Михала. Он вскакивает с сиденья.

Злобный взгляд Гонзы.

— Ты чего шарахаешься? Нормальные туристы сидят себе спокойно. Это дело водителя.

Я знаю. Только в моей сумке две ампулы морфы!

— Откройте вот это.

Жернова господни мелют без пощады. Или меня кто-то заложил? Но кто? Даже Гонза не знал, что я прихватил с собой кайф. Он бы еще в Праге выкинул меня из машины.

У Михала подкосились ноги.

Очередной вопрошающий взгляд Гонзы.

Сейчас ты кое-что увидишь, мысленно сказал ему Михал. Он схватился за молнию и трясущимися руками стал открывать сумку.

Таможенник ловко ворошил вещи. На самом дне заблестела металлическая коробочка.

Паскудство, мысленно выругался Михал. Он оглянулся, словно ища, куда бы податься.

Шоссе запружено машинами, кругом одни таможенники. Влево и вправо скошенный луг без единого кустика. До самого горизонта ровная зеленая площадка. Так куда же бежать?

Таможенник вытащил хромированную коробочку. Солнечный зайчик заиграл на лицах девиц в машине.

Гонза вдруг замер, будто в следующую секунду изготовился броситься на Михала.

Да скажу я, скажу, что вы ничего не знали, думает Михал, заранее представляя их злобные физиономии. Оставьте меня в покое! И вдруг понимает, что ругать надо самого себя, а не их.

— Откройте вот это. — Таможенник подает Михалу коробочку.

Шприц, иглы, ампулы с морфием.

— Я диабетик, — пробует Михал. И сует прямо в лицо таможеннику надпись на крышке: «Просим выдать подателю сего инсулин и шприц». То же самое на пяти самых распространенных языках.

— И вы, значит? — тает таможенник. — Такой молодой, и уже диабет? Это ужасно. Вот и моя жена тоже мучается.

Стебелек надежды. Но таможенник вдруг берет одну из ампул.

— Дружище, что это за инсулин? Чье производство? Таких ампул я еще не видел!

— Экспериментальная партия… брат работает в лаборатории, — блеет Михал.

Слава богу, что вчера вечером я на всякий пожарный налепил на ампулы морфия этикетки от инсулина!

— А не могли бы вы одну оставить? Если б жене помогло, я попросил бы достать.

Михал чувствует на спине липкий пот. Оставить ампулу, чтобы этот папашка вколол на пробу жене? Для человека, который к морфию не привык, доза почти смертельная. Как же теперь вывернуться… Ни один кретин не откажется от столь мелкой услуги всемогущему таможеннику! Надо что-то придумать!

— Простите, но тут доза точно на дорогу. Мне нельзя рисковать, вдруг не хватит. Да вы и сами знаете, — промямлил он. — Но если что-то останется, я вам отдам на обратном пути…

Вернуться через другой пограничный пункт!

— Или лучше знаете как, я пришлю одну упаковку на ваш адрес. Вы мне скажите фамилию…

— Йозеф Яндера, Садовая, три, — усердно диктовал таможенник.

Михал записывает адрес на каком-то клочке бумаги, который подсунул Гонза.

— Спасибо.

Еще и поблагодарил, идиот!

Михал запрятал бумагу и ручку в карман.

— Ручка моя, — напомнил таможенник.

— Ради бога, извините.

— Ничего. Счастливого пути!

— До свидания.

— Садись, — пихнул Михала Гонза. — Идиот, — процедил он, когда машина в конце концов выехала на шоссе между таможнями и Йозеф Яндера, махая рукой, остался далеко позади.

— А что я мог поделать? Не надо было меня брать! — огрызнулся Михал. И только от этого крика с него вдруг спало напряжение. Он вытер со лба пот, съехал на сиденье и закрыл глаза. Сучья жизнь!

— Очухайся. Слышишь? Еще немецкая таможня.

Судороги по всему телу. Я уже не могу. Если они снова откроют коробочку, я расколюсь. Пропади она пропадом, такая жизнь!

Первая экспериментальная варка. Хорошо еще, мать Гонзы верит, что ее примерный сынок, которого вечно совращают приятели, забросил это свинство. А посему неотрывная слежка отменена и ему верят на слово.

Утро. Я выхожу на работу. В сумке завтрак, все как обычно.

Гонза ждет за углом.

Он даже припас табличку «Я в отпуске», чтобы никто нас не беспокоил.

Отпуск? Я уже и слово такое забыл.

Гонза прикрепляет табличку к дверям квартиры. Она досталась в наследство от деда. Теперь заткнуть одеялом дверные щели, чтобы вонь не шла на лестницу, и с богом. Нужно только соблюдать условия реакции и температуру на всех этапах. Главное — внимание! Отпарить, расслоить, отделить, осадить, разбавить, взболтать, слить, ошпарить, добавить, что надо, медленно нагреть, а потом очень быстро охладить, взболтать, расслоить, отделить, осадить, отпарить, выкристаллизовать, высушить. Вот они, белые кристаллики «болтушки»!