Взводень звонов, кузов звуков.
Брюсов как бы подчеркивает, что на обычном русском языке невозможно создать эквивалент американского стихотворения. Но, по-видимому, это нереально сделать и на "заумном" языке: брюсовский текст построен скорее не на звукоподражании, а на той же анаграмме.
В юмористической поэзии существует еще один декоративный прием, связанный с перестановкой фонем, - верлан: своеобразная "рокировка", при которой стоящие рядом слова обмениваются слогами. Напр., пародист А. Иванов вычитал в анекдотическом стихотворении философа В. Рабиновича выражение серафимный шестикрыл и написал блестящую пародию "Рок пророка", построенную на верланах:
Я хоть музой и любим,
Только, как ни ковырялся,
Шестикрылый серафим
Мне ни разу не являлся.
Вместо этого, уныл,
Словно он с луны свалился,
Серафимный шестикрыл
На распутье мне явился.
- Ну-с, - свою он начал речь,
Чем желаете заняться?
- Вот, хочу жаголом глечь,
Так я начал изъясняться.
- Сочиняю для людей,
Пред людьми предстал не голым.
Так сказать, людца сердей
Собираюсь глечь жаголом.
Шестикрыл главой поник
И, махнув крылом, как сокол,
Вырвал язный мой грешик,
Чтобы Пушкина не трогал.
Здесь отметим то, чего мы частично уже касались и прежде: стилистическим значением обладают не только языковые единицы, но также их последовательности. Мы видели это на примере звукописи и анаграмм, еще ярче это проявляется в верланах. Пародия Иванова как бы констатирует, что гению и графоману дается один и тот же материал: язык, его слова, - но лишь поэт умеет правильно этим распорядиться, соединить слова и создать нечто свое, а графоман часто разрушает и уродует даже то, что есть.
Изощренным декоративным приемом, основанным на перестановке фонем, является палиндром, или перевертень, читающийся одинаково слева направо и наоборот - напр.: Разил Ерему, а умер Елизар. Наиболее типична ситуация, когда палиндром представляет собой законченное произведение (хотя у В.В. Хлебникова есть небольшое стихотворение "Перевертень", написанное палиндромами) и выполняет людическую (игровую) функцию. В большинстве случаев палиндром - это виртуозная игра ума. Таковы, напр., миниатюры пианиста В.В. Софроницкого: Велик Оборин, но не робок и Лев (пианист Л.Н. Оборин); Не пошл Шопен; А Лист - сила! Вот еще несколько аналогичных примеров:
Вид у лешака шелудив
(В. Гершуни)
Гнид либидо - бодибилдинг
(С. Федин)
Пеле нелеп?
Пеле не нелеп!
Пеле леп!
(Бонифаций)
Оно
еще
тут
или
как?
(Бонифаций)
В палиндроме может заключаться и более глубокий смысл, нежели просто игра. Это "дважды истина", не меняющаяся, как бы ее ни прочитывали. И в такой форме высказывания выглядят особенно афористично, потому что в палиндроме ничего нельзя изменить. Приведем примеры фраз, в которых содержатся серьезные мысли, усиленные чеканностью формы:
Я или суетен, или не те усилия.
Цинично коли жил, окончи ниц.
Себя едим: идея-бес.
Я сущ? Тщуся
(Д. Авалиани)
Последняя фраза, вероятно, является полемической по отношению к афоризму Декарта Cogito ergo sum. Впрочем, по-настоящему удачен лишь первый афоризм: он хотя бы остроумен. Остальное тривиально или конъюнктурно.
Один палиндром мы все помним с детства:
- Пишите: "А роза упала на лапу Азора". Написали? Теперь прочтите эту волшебную фразу наоборот.
Нам уже известно, что Буратино никогда даже не видел пера и чернильницы.
А.Н. Толстой. Приключения Буратино.
Сама по себе "волшебная фраза" (по-видимому, сочиненная А.А. Фетом) только забавна, однако в контексте она приобретает весьма едкий смысл. В сущности, это злая ирония в адрес интеллигенции, пытающейся прививать народу вкус к изящной словесности, но не догадывающейся, что его нужно учить азам - в буквальном смысле.
Палиндрому бывают основой и для более сложных построений. А.А. Вознесенский, напр., одну из своих книг назвал: "Аксиома самоиска", т.е. поиска самого себя, а также иска к самому себе. Это словосочетание расположено вертикально и горизонтально, обе линии пересекаются в букве с и образуют крест. Символика этого "изопа" в комментариях не нуждается.
Другой комбинированный прием палиндромного типа - квадродром - напр.:
РИМ,
ИЩИ
МИР
(В. Гершуни)
В романе В.В. Орлова "Альтист Данилов" приводится пример латинского квадродрома:
SATOR
AREPO
TENET
OPERA
ROTAS
("Пахарь Арепо направляет работы за плугом"). Чтение этого текста имитирует пахоту (воистину: "Мы пахали"!), движение взгляда подобно хождению пахаря за плугом. Этот способ письма так и называется: бустрофедон ("бычий поворот").
Существуют и более замысловатые фигуры - напр., циклодромы, в которых фраза пишется по длине окружности и одинаково читается в любом направлении: Пенелопа на полене полетит на антитело. Излишне доказывать, что усложнению палиндрома прямо пропорционально убывание смысла. Напомним, что "антитело", на которое "на полене" собирается лететь Пенелопа, - это не астероид или другой космический объект, а выработавшийся у человека в крови антиген. Самая сложная по форме фраза одновременно оказывается и полностью обессмысленной.
Еще один декоративный прием, связанный с повторяющейся комбинацией фонем, - логогриф. Это постепенное убывание слова по фонемам или по слогам. Напр., в конце XIX в. появилось несколько однотипных эпиграмм на К. Победоносцева, в которых фамилия этого одиозного чиновника весьма неприглядно трансформировалась:
Победоносцев - для Синода,
Обедоносцев -- для двора,
Бедоносцев -- для народа
И Доносцев -- для царя.
Л. Трефолев.
Можно сказать, что автор "раздевает" могущественного сановника разоблачает почти буквально. Можно сказать иначе: рассматривает его с разных сторон, добираясь до отвратительной сути. Добавим, что сама по себе фамилия Победоносцев не имеет смысла: ее может носить и человек, чья жизнь - полное поражение. Смысл появляется при ее соотнесении с "парадигмой", которую задает логогриф. Он эту фамилию семантизирует, пробуждает в ней "внутреннюю форму".
У логогрифа есть еще одна, противоположная, функция - не пробуждение, а разложение смысла. Напр., С. Горный (А.-М. Оцуп) таким путем довел до абсурда "поэтику" декадентов. В качестве модели он взял действительно очень плохое стихотворение М.А. Кузмина "Любовь этого лета", где есть такие строки:
Ах, уста, целованные столькими,
Столькими другими устами,
Вы пронзаете стрелами горькими...
Горькими стрелами, стами...
т.е., очевидно, сотнями "горьких" стрел. Пародия выглядит так:
Надоели все тонкости, яркости, меткости...
Надоели слова о "ступенях агата",
По которым спускаются к женщине, к редкости,
Что движеньями-женьями ярко богата...
Боже мой, надоели все умности, шумности,
Разговоры о "линиях жутких подходов",
Под Бердслея и Ропса, (Mon Dieu!) многодумности?
Надоел сологубовский тихий Триродов.
Все рисунки заведомо, ведомо тонкие,
Надоели, доели, заели до плача...
("Тело алое вижу сквозь розовость пленки я!").
Я устал, я устал, как последняя кляча (...)
Замирающий голос... Слова в отдалении...
О, призывности, яркости, меткости... Боже!
"Я - как стебель. В рисуночной, ласковой лени я.
Я на кружево странно, туманно похожа".
Да. На все, что угодно, похожи, похожи вы,
И на кружево, - ружево, - ужево даже...
Но опять попрошу вас: возьмите-ка вожжи вы
И стегайте меня, словно лошадь с поклажей и т.д.
С. Горный создает обобщенный портрет декадентской литературы: то цитирует наиболее смехотворные перлы, то воспроизводит ее содержание напр., "захер-мазохизм" (И стегайте меня, словно лошадь с поклажей). Пародист не сразу применяет логогриф, но подходит к этому приему постепенно. Сначала, подражая Кузмину, он отнимает у слова первый слог (движеньями-женьями ярко богата), затем добавляет фонему к другому слову (все умности, шумности), от третьего слова отнимает префикс (заведомо, ведомо). Он словно колеблется на грани лексемы, пересекая эту границу то в одном, то в другом направлении, но не решается на чрезмерное прегрешение против языка, на явный абсурд. Он это допускает лишь в момент. Когда у него, фигурально выражаясь, "сдают нервы", когда его окончательно донимает декадентская манерность. До сих пор он избегал объясняться в чуждом ему стиле, но в этот момент он впадает в отчаяние, в безумие, ощущая себя жертвой декаданса и даже его персонажем, поскольку никакой другой культуры, а вслед за ней и никакого другого стиля жизни, уже не остается. Момент "помутнения рассудка" у автора отмечен и мазохистским "желанием" оказаться исхлестанным, и использованием логогрифа, вносящего в текст настоящий абсурд.
