Казначей снова вынул несколько пачек ассигнаций.

- Мне бы серебреца немножко, - рискнул заметить Глебов. - Так рублей на триста.

- Нет, нет и не будет. Какое тут серебро! Теперь во всем казначействе и на пять рублей серебра не найдется. Извольте пересчитать.

Глебов стал считать и вскоре убедился, что не хватает около тысячи шестисот рублей. Только теперь он понял, в чем дело. Ясно, что с него вычли обычный процент.

- Позвольте, здесь неверно, - сказал Глебов, посматривая на еще не удалившегося штабс-капитана.

- Как неверно? - запальчиво спросил казначей. - Вы, вероятно, сами считать не умеете. Пусть со всего света счетчики считают - ошибки нет-с.

- В таком случае извольте вторично пересчитать при мне.

- Послушайте, - сказал казначей, перегибаясь через стол и говоря вполголоса. - Деньги верны. Ну что вы шумите? Шесть процентов - это уж обычное дело!

- Извольте, - громко сказал Глебов, заметив, что штабс-капитан замыкает сумку и собирается уходить, - я готов вам дать шесть процентов, но пожалуйте мне расписку в том, что вы их с меня удержали.

- Да что вы, в самом деле, за детей, что ли, нас принимаете? - сказал казначей. - Какая тут расписка! Дай-ка вам расписку, вы сейчас начнете кричать: грабеж, взятки! А не верите мне, спросите господина штабс-капитана: я еще мало с вас требую, другие больше дают.

- Да уж без этого нельзя, - флегматически заметил штабс-капитан и ушел, прежде чем Глебов успел ответить что-нибудь. Видя себя наедине с казначеем, секретарем и сторожами, Глебов донял, что дело дрянь, но еще старался показать вид, что не сдается.

- В таком случае я денег вовсе не беру, - сказал он.

- Как вам угодно, - сказал казначей. - Михеев! - крикнул он писарю. Выдача кончена, печатай ящик!

"Восемьсот рублей еще куда ни шло, - мелькнуло в уме у Глебова, - в крайнем случае папаша из своих денег мне вышлет".

- Как же я могу без расписки? - сказал он. - Ну а что как батарейный командир не поверит, что вы удержали, и подумает, что я взял себе?

- Как не поверит? Он обязан вам верить. Вы офицер... А не поверит сам, другого спросит, все ему то же скажут. Ну вот что - это мое последнее слово, господин поручик. Чтобы не ссориться с вами, я удерживаю ровно тысячу сумма кругленькая, а вот вам еще шестьсот, извольте считать.

Глебов махнул рукой.

- Ну ладно, - сказал он, - давайте распишусь. - Пересчитав деньги и спрятав их в сумку, Глебов поспешил уйти, не подав руки секретарю, который так и остался с протянутой рукою.

- Ведь эдакая шельма! - сказал секретарь, когда убедился в том, что Глебов не услышит. - Верно, ему на девочек понадобилось шестьсот рублей, и ведь ловко стибрил! А я бы на вашем месте, Иван Трофимыч, ни за что ему не дал. Зачем баловать? Еще перед другими хвалиться станет, а нам убыток!

- Да не стоит из-за шести сотен связываться, - оправдывался казначей.

"Ну да и ты хорош, старый колпак! - подумал секретарь, взглянув на казначея с некоторым презрением. - Эдакого молокососа не сумел прибрать к рукам!"

Заметим, что батарейный командир не только поверил Глебову, но даже удивился, что с него вычли так мало...

Получив деньги, Глебов поспешил опять в гостиницу "Золотой якорь". Войдя в бильярдную, он увидел здесь группу офицеров, игравших с азартом в бильярд и в штос. Слышались различные возгласы игроков: то гневные, то самодовольные, смотря по тому, как кому везло в игре.

Пройдя в свой номер, Глебов застал брата все еще спящим и разбудил его, предложив пообедать.

- Только вот в чем дело, Алеша... Тебе придется заплатить за меня. Поверишь ли, у меня ни гроша денег.

- Неужели тебе так мало дали из дому? - сказал старший брат, знавший, что старик отец никогда не отпустил бы своего любимца Николиньку без приличной суммы. - А я еще у тебя хотел занять несколько сотен.

- Какое! Дела папаши плоховаты, - соврал младший Глебов. - Оброк мужики плохо платят...

Юному офицеру стыдно было сознаться, что полученную им кругленькую сумму он истратил частью в Петербурге на прощальных попойках с товарищами, частью по дороге на разные пустяки, вроде приключения с станционной Дульсинеей, которой он отдал предпоследний золотой. Делать нечего. Старший Глебов должен был позаимствовать сотенку из казенных денег и занял брату, взяв с него честное слово отдать, как только получит из дому.

Младший брат дал слово, но чувствовал себя обиженным.

"Что это, в самом деле, Алеша как будто не доверяет мне" - подумал он.

Вечером старший брат отправился в город за кое-какими покупками. Младший пошел в малую, так сказать интимную, бильярдную посмотреть, что там делается. Он уже кое-что слышал о здешних забавах. Посмотреть действительно стоило. На большом ломберном столе, за которым обыкновенно резались в штос, лежала в довольно откровенной позе и в довольно легком одеянии девица, вокруг которой столпились игроки. Для удобства ей даже подложили под голову подушку. Находя, по всей вероятности, обыкновенную игру не довольно привлекательной, веселые молодые гусары и пехотинцы придумали особую игру "с девицей". Среди военных (штатских было мало) выдавался полковой адъютант, блестящий молодой человек из довольно известной фамилии Дашковых, игравший роль банкомета. Девица заменяла стол: на ней метали банк, отпуская по этому случаю недвусмысленные остроты. Два генеральских сынка, судя по сходству родные братцы, постоянно понтировали и проигрывали.

Слышались возгласы: "Дана!", "Взяла!". Девица, по-видимому сильно уставшая, старалась казаться веселой, но иногда невольно меняла положение. Тогда раздавались крики:

- Ради Бога! Упадут карты! Как бы не спутать игры.

Почти все присутствующие успели уже порядком угоститься в буфете. Юному Глебову все это показалось весьма забавным, и он тут же спустил восемьдесят рублей из ста, данных ему братом.

Между тем внезапно не повезло и банкомету. С досады он стал метать карты так, что они поминутно падали с девицы на стол. Он проиграл последние сто рублей.

- Стойте, господа! - вдруг вскрикнул он. - А я забыл, что у меня сегодня с почты получены деньги! Васильев, друг любезный, стань на мое место, а я сейчас вернусь, и мы тут банчишко заложим! На славу!

Вскоре он возвратился с нераспечатанным пакетом. Это были четыре тысячи, только что присланные Дашкову богатой тетушкой. Достав пачки ассигнаций, Дашков повел игру с новым азартом, и юный Глебов был свидетелем, как он в течение часа проиграл все. У самого Глебова хватило благоразумия воздержаться от дальнейшей игры. Но в последовавшей затем попойке он, разумеется, принял участие и спустил последние двадцать рублей. Что там происходило, не стоит описывать. Достаточно сказать, что пили вино из большой мраморной ванны, в которую посадили ту же самую злополучную девицу, раньше заменявшую собою зеленое сукно.

Далеко за полночь младший Глебов пришел в номер брата.

- Где ты пропадал? - спросил тот. - Я по твоей милости опоздаю.

- Алеша, голубчик, ты будешь на меня сердиться: я хотел попытать счастья и проиграл сто рублей, которые занял у тебя.

Брат не на шутку рассердился и назвал его негодяем-юнкеришкой. Младший Глебов вспыхнул, но перенес обиду, так как сознавал себя кругом виноватым. Он не утерял еще способности краснеть и был хотя распутным, но, в сущности, добрым малым.

IV

Знакомство старшего Глебова с Лелей началось весьма оригинальным образом. Он явился к ней на второй день бомбардировки, так сказать, в качестве депутата от графа Татищева. После той памятной сцены, когда на глазах графа Леля ехала с отцом в шлюпке под градом неприятельских снарядов, граф еще не видел дочери капитана. Узнав, что его товарищ по батарее Глебов послан на Килен-балку с поручением от начальства, граф просил Глебова заехать в дом капитана и узнать, что там делается. Глебов в точности исполнил поручение, увидел Лелю и заинтересовался ею, удивляясь смелости молоденькой девушки, жившей в таком опасном месте и, по-видимому, нисколько не напуганной. Капитану Глебов сразу понравился простотою своего обращения, и он повел гостя кругом дома, указывая ему на меры, принятые им самим по случаю бомбардировки. Глебов отлично видел, что одной удачно пущенной бомбы достаточно, чтобы пробить кровлю дома капитана, и дал с своей стороны несколько советов, но при этом советовал как можно скорее перевезти дочь, по крайней мере, на Северную, но Леля сказала, что теперь уже не боится и ни за что не оставит отца.