- Я все же поеду, - сказал Корнилов. - Не из недоверия к вам, полковник, я знаю, что вы понимаете более моего в инженерном деле, но мое присутствие воодушевит моряков.

- Ради Бога, Владимир Алексеевич, велите вашим морякам стрелять реже! вскричал Тотлебен. - Они даром тратят порох и снаряды. Такая бестолковая пальба уничтожает все мой соображения. При сооружении укреплений я много думал об удобствах прицела, но, помилуйте, какой тут прицел, когда они каждые пять минут, посылают такие салюты, от которых свету Божьего не видно!

- Признаться, мне самому показалось, что мои молодцы чересчур усердствуют.

- Да как же! Они соображают, что палить непременно надо всем сразу, а отсюда ничего не выходит, кроме бестолковщины. Я им говорил, а они и в ус не дуют.

- Хорошо, я распоряжусь, чтобы стреляли реже. Полковник, вы куда?

- Я теперь на четвертый. Посмотрю, что там делается, недавно видел лейтенанта Стеценко; он хлопочет о том, чтобы вы отменили ваше дозволение юнкерам оставаться на бастионах. Ужасно хлопочет о своих юных питомцах: я, говорит, отвечаю за них перед родителями.

- Кто хочет, пусть угодит, - сказал Корнилов, - а запретить оставаться я не могу никому. У меня на бастионах есть двенадцатилетние юнги и работают преисправно.

- Да, еще два слова: Стеценко мне рассказывал, что, отыскивая вас, видел странные вещи у четвертого бастиона. Стоявшие подле бастиона солдаты, как только неприятель открыл огонь, подались назад и оставили свою позицию в полном беспорядке. Эти самые солдаты, по словам Стеценко, стоят на Театральной площади молодцами, как на плац-параде: привыкли к звукам канонады. Чудной народ! Ну, а теперь прощайте!

- Владимир Алексеевич, - сказал Попандопуло, бывший командиром третьего бастиона, - что вам за охота подвергать себя напрасной опасности? Мы стоим здесь по долгу службы...

Корнилов привык к этой стереотипной фразе и не отвечал ничего.

Дорога на третий бастион шла по крутой тропинке, выбитой в скале ступенями. Корнилов не раз ездил по этой тропинке, не желая избирать более длинного пути.

Третий бастион был еще в порядке. Высокий бруствер защищал прислугу от неприятельских выстрелов, но ластовые{104} казармы и бараки уже превратились в груду развалин, и вся площадка позади бастиона была изрыта английскими ядрами. Корнилова провожали кроме Жандра и казака капитаны Ергомышев и Попандопуло и граф Рачинский{105}.

Граф Рачинский предложил Корнилову ехать через Госпитальную слободку:

- Я только что ездил сам верхом вдоль траншеи левого фланга нашей дистанции. Могу вас заверить, что проехать почти невозможно.

- Однако вы проехали, стало быть, совершили невозможное, - сказал, улыбаясь, Корнилов. - Перестаньте убеждать меня, господа. От ядра не уедешь.

Втроем, с Жандром и казаком, Корнилов спустился под гору вдоль траншеи.

- Посмотрите, - сказал Корнилов Жандру, - что сделалось с садом полковника Прокофьева.

Он указал на перебитые деревья, окружавшие попавшийся им навстречу дом.

- Однако они действуют не только из орудий, но и штуцерами, - заметил Корнилов, услыша свист пуль. - А ведь Тотлебен прав, - сказал он. - Надо было и на левом фланге устроиться так, как в центре и на правом. Расположив наши орудия дугообразно, мы сосредоточили бы на французских батареях перекрестный огонь, и французы, имея фронт далеко уже нашего, должны были потерять...

Ядро взрыло землю под лошадью Корнилова, лошадь рванулась вперед.

"Нет, у него, без сомнения, есть счастливая звезда, как и у всех замечательных полководцев!" - думал Жандр.

Подъехали к морскому госпиталю. Подле него стояли батальоны московцев; несколько солдат были уже убиты ядрами.

- К чему они здесь? - спросил Корнилов и велел перевести людей за флигель казарм, чтобы укрыть их от снарядов. Оттуда Корнилов заехал к острогу, где еще было много арестантов. Он подумал, что следует воспользоваться ими для тушения пожаров на бастионах.

Корнилова встретил караульный офицер.

- Всех не прикованных к тачкам, - сказал Корнилов, - отведите на Малахов курган. Я еду туда и распоряжусь работою.

- Ваше превосходительство, - сказал офицер, - прикованные к тачкам умоляют, как милости, выпустить их...

- Приведите их сюда.

Вошла толпа арестантов, иные без кандалов, но многие гремели кандалами.

- Кандалы прочь! - сказал Корнилов, и при содействии товарищей кандалы были мигом сняты. Арестанты построились в три шеренги.

- Ребята, - сказал Корнилов, - я еду на Малахов курган. Марш за мною. Усердием и храбростью вы заслужите прощение государя.

- Ура! - крикнула толпа и почти бегом пустилась за лошадью Корнилова.

Корнилов стал подниматься по западной покатости Малахова кургана. Навстречу попались матросы, весело гаркнувшие "ура".

- Будем кричать "ура", когда собьем английские батареи, - сказал Корнилов, - а теперь покамест только эти замолчали. - Корнилов указал направо, в сторону французских батарей, которые действительно совсем умолкли, после того как взлетел у них еще один погреб.

Корнилов взъехал на Малахов курган и сошел с лошади. На Малаховом было очень жарко. Три английские батареи действовали по кургану; на одной развевался английский флаг, и в ней до начала бомбардировки было видно двадцать четыре амбразуры, другая была подле шоссе, третья - знаменитая пятиглазая, то есть в пять амбразур, стояла на скате холма, у верховья Килен-балки. На верхней площадке башни был такой ад, что прислуга оставила орудия. Только внизу Истомин с успехом отстреливался из земляных батарей. Корнилов спустился в нижний этаж.

- Владимир Иванович, - сказал он Истомину, - отчего вы не прикажете перевязывать здесь раненых? Кажется, это удобно.

- В этой сумятице я не догадался, - сказал Истомин.

- Да и доктора у вас здесь нет. Я сейчас же пошлю кого-нибудь за доктором на перевязочный пункт.

Отдав приказание и посмотрев на действие наших орудий, Корнилов сказал:

- А жаль, что нельзя угостить их сверху. Неужели никакой нет возможности? Я взойду сам на верхнюю площадку, посмотрю, что можно сделать.

- Как вам угодно, Владимир Алексеевич, - горячо сказал Истомин, - туда я не пущу вас! Да там и нет никого. Неужели вы мне не верите на слово, что мы бросили верхнюю площадку по невозможности укрыться там от ядер?

- По-моему, - сказал Корнилов, - следовало бы в таком случае вообще прекратить огонь с башни. Наши орудия малокалиберны, а у них - чудовищного калибра. Мы только терпим потерю в людях без особой пользы.

- Если прикажете, я прекращу огонь. Башня умолкла, продолжали пальбу только земляные батареи.

- Теперь мы все видели, пора и домой, - сказал Жандр и, взглянув на часы, добавил: - Скоро уже половина двенадцатого, пора бы и пообедать.

- Постойте, - сказал Корнилов, - мы поедем еще туда (он указал на Ушакову балку), а потом и домой.

Он также хватился было за часы, но вспомнил, что отослал их в Николаев жене.

- Ну, пойдем, - сказал он и направился к брустверу, за которым стояли оставленные лошади.

Жандр поспешил за адмиралом. Кврнилов подходил уже к брустверу, Жандр был в двух шагах от Корнилова, как вдруг ему послышался глухой звук как бы от падения тяжелого мешка на землю, и на грудь Жандра брызнула кровь. Корнилов пошатнулся и упал бы совсем навзничь, если бы Жандр не подхватил его голову. Другие офицеры бросились на помощь, подняли адмирала на руки и положили за бруствером, между орудиями. Ядро раздробило Корнилову левую ногу у самого живота.

- Отстаивайте же Севастополь... - сказал Корнилов и, не испустив ни одного стона, лишился чувств.

Офицеры и матросы хлопотали подле Корнилова, пришли два врача, за которыми посылал Жандр в Корабельную слободку, и, осмотрев раздробленную ногу Корнилова, принялись за перевязку, качая головами.

- Господа, - сказал Жандр, - я еду сообщить о нашей страшной потере генералу Моллеру и Нахимову... В случае штурма все будут ждать распоряжений Владимира Алексеевича... Надо предупредить... По дороге забегу в госпиталь.