В постскрипционном списке значатся Пташный и Горелов с указанием на их прежнюю принадлежность к "троцкистской оппозиции". Идет ли речь действительно о двух малоизвестных левых капитулянтах, примкнувших впоследствии к правым, или же мы имеем перед собою подделку с целью обмана партии,-- судить об этом у нас нет возможности. Не исключено первое, но весьма вероятно и второе.

В перечне участников нет главных вождей правой оппозиции. Телеграммы буржуазных газет сообщали, что Бухарин

"...окончательно восстановил свое партийное положение"

и намечен будто бы в Наркомпросы71 вместо Бубнова, который переходит в ГПУ; Рыков-де тоже снова в милости, выступал с речами по радио и пр. Тот факт, что в списке "заговорщиков" нет ни Рыкова, ни Бухарина, ни Томского,

Действительно делает вероятным какие-либо временные бюрократические поблажки в пользу бывших лидеров правой оппозиции. О восстановлении их старых позиций в партии не может, однако, быть и речи.

Группа в целом обвиняется в покушении на создание

"буржуазной кулацкой организации по восстановлению в СССР капитализма, и, в частности, кулачества".

Поразительная формулировка! Организация по восстановлению "капитализма и, в частности, кулачества". Эта "частность" выдает целое или, по крайней мере, намекает на него. Что некоторые из исключенных, как Слепков и Марецкий, в период борьбы с "троцкизмом" развивали вслед за своим учителем Бухариным идею "врастания кулака в социализм"72, совершенно бесспорно. В какую сторону сдвинулись они с того времени,-- нам неизвестно. Но весьма возможно, что сегодняшняя их вина состоит не столько в том, что они хотят "восстановить" кулака, сколько в том, что они не признают побед Сталина в области "ликвидации кулачества как класса".

В каком отношении к программе "восстановления капитализма" стоят, однако, Зиновьев и Каменев? Об их участии в преступлении советская пресса сообщает:

"Зная о распространявшихся контрреволюционных документах, они вместо немедленного разоблачения кулацкой агентуры предпочли обсуждать этот (?) документ и выступить тем самым прямыми сообщниками антипартийной контрреволюционной группы".

Итак, Зиновьев и Каменев "предпочли обсуждать" документ вместо "немедленного разоблачения". Обвинители не решаются даже утверждать, что Зиновьев и Каменев вообще не собирались "разоблачать". Нет, их преступление в том, что они "предпочли обсуждать", прежде чем "разоблачать". Где, как и с кем они обсуждали? Если б это происходило на тайном заседании правой организации, обвинители не упустили бы об этом сообщить. Очевидно, Зиновьев и Каменев "предпочли обсуждать" между четырех глаз. Заявили ли они, в результате обсуждения, о своем сочувствии платформе правых? Если б в деле имелся намек на такое сочувствие, мы бы о нем узнали из постановления. Умолчание свидетельствует об обратном: Зиновьев и Каменев, очевидно, подвергали платформу критике вместо того, чтоб позвонить к Ягоде 73. Но так как они все же не позвонили, то "Правда" приписывает им такое соображение: "Враг моего врага -- мой друг".

Грубая натяжка обвинения в отношении Зиновьева -- Каменева позволяет уверенно сделать вывод, что удар направлялся именно против них. Не потому, что они прояв

ляли за последнее время какую-либо политическую активность. Мы об этом ничего не знаем, и, что важнее, об этом, как явствует из приговора, ничего не знает ЦКК. Но объективное политическое положение ухудшилось настолько, что Сталин не может более терпеть в составе партии легальных кандидатов в вожди той или другой оппозиционной группы.

Сталинская бюрократия, конечно, давно понимала, что отвергнутые ею Зиновьев и Каменев весьма "интересуются" оппозиционными течениями в партии и читают всякие документы, не предназначенные для Ягоды. В 1928 году Каменев вел даже секретные переговоры с Бухариным насчет возможного блока. Протоколы этих переговоров были тогда же опубликованы левой оппозицией74. Сталинцы не решились, однако, исключать Зиновьева и Каменева75. Они не хотели компрометировать себя новыми скандальными репрессиями без крайней нужды. Начиналась полоса хозяйственных успехов, отчасти действительных, отчасти мнимых. Зиновьев и Каменев казались непосредственно не опасны.

Сейчас положение изменилось в корне. Правда, газетные статьи, объясняющие исключение, гласят: так как мы экономически чрезвычайно окрепли; так как партия стала совершенно монолитной, то мы не можем терпеть "ни малейшего примиренчества". В этом объяснении белые нитки, однако, слишком уж грубо торчат наружу. Необходимость исключения Зиновьева и Каменева по явно фиктивному поводу свидетельствует, наоборот, о чрезвычайном ослаблении Сталина и его фракции. Зиновьева и Каменева понадобилось спешно ликвидировать не потому, что изменилось их поведение, а потому, что изменилась обстановка. Группа Рютина, независимо от ее действительной работы, притянута в данном случае лишь для сервировки76. В предвиденье того, что они могут быть вскорости призваны к ответу, сталинцы "принимают меры".

* * *

В общем нельзя отрицать того, что судебная комбинация из правых, вдохновлявших политику Сталина в 1923-- 1928 годах, из двух действительных или мнимых бывших "троцкистов" и из Зиновьева и Каменева, виновных в знании и недонесении,-- вполне достойный продукт политического творчества Сталина, Ярославского и Ягоды. Классическая амальгама термидорианского типа! Цель комбинации состоит в том, чтобы спутать карты, дезориентировать партию, увеличить идейную смуту и тем помешать рабочим разобраться и найти дорогу. Дополнительная задача состоит в том, чтоб политически унизить Зиновьева и Каменева, бывших вождей левой оппозиции, исключаемых ныне за "дружбу" с правой оппозицией.

Сам собою возникает вопрос: каким образом старые большевики, умные люди и опытные политики, дали возможность противнику нанести себе такой удар? Как могли они, отказавшись от собственной платформы ради того, чтоб остаться в партии, вылететь в конце концов из партии за мнимую связь с чужой платформой? Приходится ответить: и этот результат пришел не случайно. Зиновьев и Каменев пытались хитрить с историей. Конечно, они руководствовались в первую очередь заботами о Советском Союзе, об единстве партии, а вовсе не о собственном благополучии. Но свои задачи они ставили не в плоскости революции, русской и мировой, а в гораздо более низменной плоскости советской бюрократии.

В крайне тяжелые для них часы накануне капитуляции они заклинали нас, своих тогдашних союзников, "пойти навстречу партии". Мы отвечали, что вполне идем навстречу партии, но в другом, более высоком смысле, чем нужно Сталину и Ярославскому.

-- Но ведь это раскол? Но ведь это угроза граждан

ской войны и падения советской власти?

Мы отвечали:

-- Не встречая нашего сопротивления, политика Ста

лина неизбежно обрекла бы советскую власть на гибель.

Эта идея и выражена в нашей платформе. Побеждают принципы. Капитуляция не побеждает. Мы сделаем все для того, чтобы борьба за принципы велась с учетом всей обстановки, внутренней и внешней. Предвидеть все варианты развития, однако, нельзя. Играть же в прятки с революцией, хитрить с классами, дипломатничать с историей -- нелепо и преступно. В таких сложных и ответственных положениях надо руководствоваться правилом, которое французы прекрасно выразили в словах: "Fais се que doit, advienne que pourra!" ("Делай, что должно, и пусть будет, что будет!")

Зиновьев и Каменев пали жертвой несоблюдения этого правила.

* * *

Если оставить в стороне совершенно деморализованную часть капитулянтов типа Радека и Пятакова, которые в качестве журналистов или чиновников будут служить всякой победоносной фракции (под тем предлогом, что они служат социализму), то капитулянты, взятые как политическая группа, представляют собою умеренных внутрипартийных "либералов", которые в известный момент зарвались слишком влево (или вправо), а затем пошли на соглашение с правящей бюрократией. Сегодняшний день характеризуется, однако, тем, что соглашение, казавшееся окончательным, начало трещать и взрываться, притом в крайне ост