Отметим попутно, что, кажется, первый автор, вернувшийся к продолжению филогенетических исследований Фохта о микроцефалии как атавизме, – это советский врач М. Домба. Он опубликовал превосходный, к сожалению незамеченный антропологами, труд "Учение о микроцефалии в филогенетическом аспекте". Автор проверил и подтвердил выводы Фохта, но при этом мог опираться на значительные данные современной науки об антропогенезе, которыми Фохт, разумеется, не располагал.
Наконец, чтобы закончить обзор рождения идеи обезьяночеловека, надо сказать о второй книге Геккеля, выпущенной через два года после "Всеобщей морфологии организмов". Эта последняя была слишком специальна, недоступна публике, и вот по совету своего друга анатома-дарвиниста Гегенбаура Геккель пересказывает ее содержание в общедоступной форме в книге "Естественная история миротворения", выпущенной в 1868 г. Она сразу привлекла к себе всеобщее внимание. Здесь тоже среди прочего изложена гипотеза о "неговорящем питекантропе" как недостающем звене между обезьяной и человеком.
Именно эта книга Геккеля – не первая, адресованная одним ученым, а вторая, хоть солидная, но обращенная и к общественному мнению, – упомянута Дарвином во введении к сочинению "Происхождение человека и половой отбор" (1871 г.): "Если бы эта книга появилась прежде, чем было написано мое сочинение ("Происхождение видов". – Б.П.), я , по всей вероятности, не окончил бы его. Почти все выводы, к которым я пришел, подтверждаются Геккелем, и его знания во многих отношениях гораздо полнее моих". Здесь, Дарвином – сознательно или нет – не все договорено. Наряду с совпадением почти всех выводов в теории происхождения видов в других вопросах забрезжило расхождение, в частности, в генеалогии человека. В личном письме к Геккелю по поводу получения книги "Естественная история миротворения" Дарвин, как увидим, более непосредственно отразил свою тревогу.
Однако сам Геккель всегда указывал не эту книгу, а 1866 г., т.е. предыдущую книгу, как дату, когда он выдвинул гипотезу о питекантропе. Он повторяет эту ссылку на 1866 г. в "Антропогении" (1874 г.), в речи о происхождении человека на Кембриджском съезде зоологов (1898 г.), в "Мировых загадках" (1899 г.), в статье "Наши предки" (1908 г.). Всю жизнь оставался Геккель верным своей идее 1866 г ., хотя не подвергал ее дальнейшему принципиальному развитию, таившему, как он, может быть, чувствовал, слишком большие осложнения для/всего эволюционного учения.
Теперь мы можем суммировать ответ на поставленный выше вопрос: что же именно произошло между выходом в 1859 г. бессмертной книги Дарвина "Происхождение видов путем естественного отбора", где речь не шла о происхождении человека или его родстве с животными, и выходом 12 – 13 лет спустя двух его новых книг, где речь шла об этом. Во-первых, в 1863 г. Фохт, Гексли и Геккель открыли и разносторонне научно обосновали генетическую связь человека с обезьянами, в частности с высшими (симиальную теорию антропогенеза). Во-вторых, через несколько лет, а именно в течение 1866 – 1868 гг., Геккель и Фохт выдвинули идею происхождения человека не непосредственно от обезьяны, а от посредствующего вида – обезьяночеловека.
Составной характер этого термина "питекантроп" ("обезьяночеловек", "человекообезьяна", "антропопитек", "гомосимиа") как будто делает акцент на несамостоятельности, как бы гнбридности этой "промежуточной", "переходной" формы (Ubergangsform). Это создает образ существа просто склеенного из двух половинок – сочетавшего качества двух существ. Но суть идеи с самого начала была другая, и, может быть, слово "троглодит" лучше отвечало бы праву самостоятельного вида на самостоятельное имя. Для этого в систематике надо было возвести его в ранг рода или в ранг семейства, стоящего между обезьянами и людьми, а не сливающего их и представляющего как бы переходный мостик. Геккель и Фохт не имели еще достаточно материала, чтобы сделать этот следующий шаг: превратить понятие-микст в качественно независимое понятие. Но термин "обезьяночеловек" все же таит в себе два возможных противоположных смысла: обезьяна и человек одновременно или же ни обезьяна, ни человек.
И Геккель, и Фохт в сущности сделали решающий шаг в пользу второго. Этим шагом является признание отсутствия речи (Геккель), отсутствия тем самым человеческого разума (Фохт). При глубоком морфологическом отличии двуногого питекантропа от обезьян, характеризуемых со времен Линнея прежде всего четверорукостью, такое отсечение и от человека, как отказ ему даже в "лепете" и даже в признаках человеческого разума, означал на деле, конечно же, признание питекантропа самостоятельной классификационной единицей – ни обезьяной, ни человеком.
Вероятно, Геккель и Фохт не замечали в этом отличии человека – в речи и разуме – перелома всей предшествовавшей эволюции. Ведь оба они доводили свой материализм до растворения психики в физиологии (тогда как благодаря речи психика человека есть поистине антипод физиологии животных). По со стороны-то можно было видеть, что такой питекантроп хоть и связывает, однако и разительно противопоставляет неговорящего животного и говорящего человека. Иными словами, подчеркивает загадку человека, возвращая эволюционную теорию к Декартовой проблеме -несводимости человека к естественной истории.
Это не могло ускользнуть от Дарвина. Прежде всего потому, что второй создатель теории естественного отбора, А. Уоллес, отказался распространить ее на происхождение человека. Как бы прямо в ответ на известные нам научные события 1863 г. Уоллес в 1864 г. выступил со статьей о происхождении рас в "Антропологическом обозрении", а затем в 1870 г. более подробно в сочинении "О теории естественного отбора", доказывая, что естественный отбор не мог создать особенностей человеческого мозга, способности к речи, большей части остальных психических способностей человека, а вместе с ними и ряда его физических отличий. И доказывал это Уоллес не более и не менее как практической бесполезностью или даже практической вредностью всех специфически человеческих качеств в начале истории, у дикаря, тогда как естественный отбор производит лишь полезные для организма качества. И дальше с ростом цивилизации не наблюдается увеличения объема мозга. Дикарь не потому обладает нравственным чувством или идеей пространства и времени, что естественный отбор постепенно закрепил это полезное отличие от обезьяны. Нет, налицо "интеллектуальная пропасть" между человеком и обезьяной при всем их телесном родстве. И Уоллес атакует Гексли с картезианской позиции: "Я не могу найти в произведениях профессору Гексли того ключа, который открыл бы мне, какими ступенями он переходит от тех жизненных явлений, которые в конце концов оказываются только результатом движения частиц вещества, к тем, которые мы называем мыслью, перцепцией, сознанием".
Не зная, как объяснить этот переход, Уоллес должен был допустить направлявшее заранее человека к высшей цели "некое интеллигентное высшее существо". А отсюда неумолимо потребовалось распространить действие этого существа и на весь мир. Иначе говоря, Уоллес полностью пришел к Декарту.
Но его ссылка на первоначальную бесполезность и вредность для организма человеческих благоприобретений может быть сопоставлена с тем, что в наше время обнаружили в онтогенезе человека последовательные материалисты-психологи во Франции А. Валлон и другие: на пути развития от чисто животных действий к человеческой мысли вторжение этой последней вместе с речью не только не дает ребенку сразу ничего полезного, но является сначала фактором, лишь разрушающим прежнюю систему приспособлений к среде, в этом смысле вредным. Но наука XIX в. не знала бы даже, как подступиться к таким головоломкам, не попадая в плен картезианства. Уоллес попал в этот плен.
В сознании Дарвина, конечно, идея обезьяночеловека Геккеля – Фохта не была как-либо прямо связана с таким направлением мысли Уоллеса. Однако близ Дарвина находился его друг анатом-эволюционист Гексли, не выдвинувший идеи обезьяночеловека и ограничившийся доказательством родства антропоидов, особенно горилл, с человеком. Выступление Уоллеса могло послужить лишь одним из толчков для выбора Дарвина в пользу Гексли, хотя и с указанной выше оговоркой о том, что речь может идти о происхождении человека лишь от ископаемой формы антропоидов, даже не близкой к ныне живущим. Чем глубже относить этот переход в прошлое, тем психологически менее слово "обезьяна" вызывает живой образ, а становится только палеонтологическим понятием.
