Роман стал не только американской версией «Крысолова», но и памятником восьмидесятым годам — эпохе «рейганомики», вновь воздвигшей на пъедестал безудержное потребление. В статье на своем сайте Кинг вспоминал: «Это было десятилетие, когда люди на время решили, что жадность — это хорошо, а лицемерие является непременным дополнением жизни. Это было последнее «ура» сигаретам, небезопасному сексу и всем видам наркоты, время окончательного распада Поколения Любви и Мира… Возвращаясь как-то с баскетбольного матча, я подумал о том, что в восьмидесятые на все была навешена своя бирка с ценой, что это время было настоящей распродажей столетия, где на прилавок выставлялись и такие вещи, как честь, чувство собственного достоинства и скромность».

В «Необходимых вещах» Зло вновь приходит в Касл-Рок извне. Но оно слишком легко находит отклик в душах горожан, изъеденных жадностью и эгоизмом. Поэтому огненная гибель города, как и в «Кэрри», выглядит наказанием за грехи. Похоже, Кинг к тому времени окончательно решил: самый страшный враг человека — не вампир, оборотень или бука из шкафа, а сам человек. Это приводит писателя к желанию внимательнее вглядеться в глубины людской психики, чему и будет посвящено следующее десятилетие его творческой биографии.

Любого писателя, книги которого приходят в другую страну, встречают «по одежке», то есть по качеству переводов. Если эти переводы плохи, то лишь у немногих упрямцев хватит сил продраться сквозь них, чтобы вникнуть в суть произведений злополучного автора и воспринять его «по уму». Стивену Кингу в этом смысле одновременно повезло и не повезло. Он появился в России в рыночную эпоху, когда перевод, как и литература вообще, превратился из искусства в поденщину. Никто не контролировал точность переводчиков, которых издатели вынуждали «гнать строкаж», растягивая авторский текст или сокращая его сообразно объему будущей книги. Еще меньше требований предъявлялось к художественной стороне перевода. Доходило до того, что переводчиками становились люди, буквально не знавшие русского языка. Например, интересный труд политолога Пола Дэвиса «История современности» был непоправимо загублен усилиями двух болгарских студентов, которым издательство «Анубис» по неведомой причине доверило перевод книги.

С другой стороны, переводчиками Кинга часто выступали люди неравнодушные, увлеченные его творчеством. Порой это спасало их труд, позволяя даже при нехватке навыков и знаний донести до читателя настроение кинговских книг. Порой не спасало — если переводчики чересчур увлекались и начинали «поправлять» любимого автора. Результат получился промежуточным: примерно две трети книг СК переведены прилично, остальные читать просто невозможно. Особенно обидно, что в числе последних оказались такие важные для самого писателя и его поклонников вещи, как «Оно» и «Темная половина». Обидно и то, что небедное издательство АСТ, владеющее сейчас монополией на «русского» Кинга, не желает потратить небольшую сумму на новые переводы или хотя бы исправить ошибки старых, продолжая издавать их все в том же уродливом виде.

Есть переводы просто блестящие. В первую очередь к ним принадлежат ранние, сделанные еще до наступления рыночного беспредела. Переводчики «Мертвой зоны» и «Воспламеняющей взглядом» Сергей Таск и Олег Васильев, ни словом не отступив от оригинала, в то же время сумели сделать его вполне русским. Это фирменный знак советской школы перевода, прославленной множеством громких имен. К той же старой школе принадлежат и Васильев с Таском: оба закончили филфак МГУ, писали собственные стихи и прозу. Родившийся в 1952 году Таск, кроме того, сочинял пьесы — уже лет десять назад он переехал в Штаты, хотя с Кингом, говорят, так и не встретился.

Кроме двух романов, Таск перевел несколько классических рассказов Кинга — «Дети кукурузы», «Бука», «Иногда они возвращаются». По его стопам пошел родившийся в 1957 году Александр Корженевский — потомок дворянского рода и выпускник МВТУ, позже основавший первое в России литературное агентство. В числе многих англоязычных авторов он замечательно перевел и Кинга — «Туман», «Кэрри» и несколько рассказов. Да и «Сияние» в переводе Евгения Александрова, хоть и не отличается той же выразительностью, следует почтенной традиции советского перевода. К тому же эти книги успели издаться нормально — то есть с тщательной редакционной правкой, корректурой и прочими «условностями», после отмененными за ненадобностью. Поэтому их продолжают переиздавать и читать, даже не пытаясь перевести заново.

Вслед за «отцами-основателями» переводов Кинга явилось новое поколение, в спешке набранное издателями буквально с улицы. К нему принадлежали работавшие на «Кэдмен» Алексей Медведев, Ольга Лежнина, Александр Филиппенко, Михаил Мастур и другие, не исключая и меня. Все мы были молоды, имели определенную гуманитарную подготовку и большие амбиции. Перевод рассматривался нами не как профессия на всю жизнь, а как средство временного заработка. Отсюда проистекала изрядная небрежность, к которой добавлялось незнание американских реалий. Интернет, из которого сегодня вольготно черпают любые сведения, тогда делал лишь первые шаги. Не было и страноведческих словарей типа вышедшей позже «Американы». О значении многих слов приходилось просто догадываться. Кинг, тексты которого полны сленговых выражений, упоминаний торговых марок и цитат из репертуара позабытых рок-групп, в этом смысле был особенно труден. До сих пор со стыдом вспоминаю, как в «Кладбище домашних животных» перепутал спортивные тапочки (sneakers) с одноименными шоколадками, которые как раз тогда наводнили московские ларьки. В итоге в трагической сцене гибели Гэджа Крида с него от удара грузовика не слетали тапочки, а вылетали из кармана батончики «Сникерс».

Но это были цветочки по сравнению с халтурными переводами, заполонившими книжный рынок (к чести «Кэдмена», здесь их было сравнительно немного). Порой роман делили между собой 10–12 человек и переводили, кто во что горазд, иногда даже не сверяя после имена персонажей. Уровень знаний и добросовестности у них был очень разный, и вполне приличный текст буквально на полуслове сменялся полным бредом. Таким был «Талисман», которому мне путем титанических усилий удалось придать (хочется верить) удобочитаемый вид. С еще худшим по качеству «Оно» этого не получилось. Там в первых же строках по разлившейся реке поплыли «оранжевые козлы для пилки дров» — на самом деле имелись в виду деревянные турникеты, которыми отгораживали опасные зоны. Отсюда и до самого конца перевод периодически тонул в волнах бессмыслицы, не говоря уже о неверной и никак не поясненной передаче массы имен и названий.

Еще чаще перевод представлял собой вполне аккуратный подстрочник, какой лет на пять позже мог бы сделать компьютерный переводчик Promt. Его авторы не только не знали материала, но и не озабочивались элементарной логикой повествования. Корявость их языка была невероятной. В неизвестно кем сделанном переводе «Кэрри», вышедшем в «Кэдмене», школьницы, увидев пятна крови на ногах Кэрри, начинают скандировать «Срок! Срок!» Оказывается, они вовсе не предлагают отправить ее за решетку — английское period означает, как легко догадаться, «месячные». Дальше переводчик уныло мямлит: «Она была нескладной приземистой девушкой с прыщами на шее, спине и ягодицах. Она стояла неподвижно, тупо позволяя воде стекать по своему телу. Кэрри выглядела как мишень для издевательств, типичный козел отпущения, посмешище всего класса, вечно обманываемая и унижаемая — на самом деле такой и была». Немудрено, что после таких переводов многие считают Кинга ремесленником от литературы. Стоит отметить, что по ходу дела переводчик-аноним более-менее овладел текстом. Но в конце не удержался и передал надпись на развалинах города следующим образом: «Кэрри Уайт поджаривается за свои грехи» (по-английски честно сказано «burning»). Похоже, гомерическим зрелищем барбекю из героини добряк хотел скрасить тягостное ощущение от романа.