Только женщине понять, как она выведала жгучую тайну Ширака, в которой он боялся признаться даже себе, о его любви к Томирис. Может быть, при посещении ее юрты царицей она поймала взгляд Ширака на Томирис. Так смотрят лишь влюбленные на свою возлюбленную или же фанатично верующие на свое божество. А затем по очень мало заметным признакам убедилась в своем открытии. Обида на царицу за жалкую подачку, которую Паризад была вынуждена принять, переросла в ревнивую ненависть, и для Паризад Томирис была не царицей, а просто женщиной и притом соперницей — богатой, счастливой.
Царица Томирис
Томирис встала с тахты и в возбуждении заходила взад и вперед по обширному залу. "Погрузнела, — отметил Фархад, продолжая стоять в почтительной позе с наклоненной головой. — Исчезла порхающая походка... Постарела царица".
— Так, говоришь, умер Камбиз, а власть захватил Дарий?
— Проведчики донесли, высокая царица.
— Дарий, Дарий? — вопрошала сама себя Томирис. — Это не сын ли сатрапа Маргианы Гистаспа?
— Сын, царица. Но теперь Гистасп сатрап и Парфии.
— А разве может в Персии сын царствовать прежде отца?
— Теперь, наверное, может, высокая царица.
— Что еще говорят твои проведчики, Фархад?
— Пылает Персия, царица, вот бы...
— Заманчиво, заманчиво... не соблазняй, Фархад.
— Маргиана восстала, царица. Вождем там Фрада, горшечник, говорят...
— Ага! Отменить поход на хаомоваргов. Им сейчас и так не сладко, наверное, не будем наносить удара в спину. Спихнут персов, посмотрим. Может, добровольно захотят объединиться – братья ведь. Может, помочь?
— Против персов? Хорошо бы было, высокая царица.
— Нельзя, Амага акиниак точит.
— Зогак у сарматов, царица.
— Что-о-о? Ой, Фархад, теперь жди беды! Зогак не успокоится, пока не спихнет моего свекра Сакесфара с трона, а тот все делает, чтобы облегчить ему эту задачу. Без меня ему бы и дня не продержаться, а он своего сына, Скуна, против меня настраивает... глупец! Тиграхауды затаили на меня обиду за то, что я им на трон дурака посадила... ждут Зогака, наверное?
— Не все, но многие, царица.
— Плохо, ой как плохо, Фархад. Почему меня избегает Содиа?
— Обиделась за свое девичье войско, царица.
— Вожди и старейшины всем скопом на меня навалились: "Распусти, да распусти", — передразнила Томирис. — Купили они меня семью тысячами акинаков, которых дали взамен моих массагеток. Может быть, я ошиблась, распустив их...
— Вот и Содиа об этом говорит. Надо было до двадцати тысяч довести женское войско, а царица испууу... — Фархад испуганно подавился словом.
— Договаривай, договаривай, Фархад. Ты же не свои, а моей сестры слова говоришь.
— Прости ее, царица. Столько труда она вложила в это войско...
— Я понимаю. Сестре сейчас трудно. Это как бы ребенка у матери отнять... Скажи ей, что она нужна мне. У меня предчувствие, что надвигается что-то большое и страшное, Фархад.
— Успокойся, госпожа. Сарматов мы сильнее, а в Персии смута, и ей не до нас. Напротив, сейчас они нас больше боятся и боятся, высокая царица.
— Все равно тревожно на душе. Скажи своим проведчикам, пусть следят за каждым шагом Амаги, Дария, Зогака, Сакесфара и... Скуна.
— Царевича? Твоего мужа?
— То, что он зовется моим мужем, не прибавит ему того, чего у него не было и нет, — ума!
— Да разве он опасен, царица? — пренебрежительно махнул рукой Фархад и тут же спохватился.
— Самое опасное, когда рядом с тобой находится дурак — не знаешь, чего от него ожидать. Горько мне, Фархад. Думала, что этот союз принесет объединение массагетов и тиграхаудов, и, кажется, ошиблась. Не мир, а вражду принес этот наш недобрый и невеселый союз с царевичем Скуном. Не любят массагеты и тиграхауды друг друга, ох и не любят. А ведь эту рознь сеет мой свекор и мой муж. Тиграхауды сравнивают и видят, что Зогак умен, все делал, чтобы возвеличить своих тиграхаудов, а Сакесфар глуп, и думает только о себе, и на остальное ему наплевать. Так что если сарматов мы сильнее, то сарматов, объединенных с тиграхаудами, мы не сильнее, Фархад, — царица сухо рассмеялась. — Когда-то великий Рустам уговорил царицу Амагу не выступать против массагетов, и она не выступила, а теперь его родной брат Зогак уговаривает ту же царицу Амагу выступить против нас и... уговорит, Фархад. Ладно, придвинем к границам с сарматами двадцать тысяч воинов — береженого и боги берегут, ступай и пришли ко мне Содиа. Не время таить обиды, наш союз должен быть крепче, чем прежде!
* * *
Содиа вошла к царице с насупленными бровями, но Томирис, весело рассмеявшись, подошла быстрым шагом и крепко обняла молочную сестру.
— Апама покоя не дает, спрашивает про свою любимую тетю. А тети нет и нет.
— Апама? — расцвела улыбкой, не выдержав, Содиа. — Хитришь, царица...
Томирис от души расхохоталась.
— Знаю, знаю, что тайком встречались, "дорогая тетя". Апама еще врать как следует не научилась, несмотря на все твои наставления...
— Знаешь, на чем меня сломать можно, хитрая царица.
— А ты злюкой становишься, Содиа. Стареешь, что ли?
— Конечно, не молодею, а тут еще беспокойная сестричка покоя не дает...
— И не дам, Содиа. Времена опять настают тревожные, — посерьезнела Томирис.
— Ой сестра, а когда они были для нас не тревожными, — также серьезно ответила Содиа.
— То враги, то вожди, а вот теперь и... муж.
— Брось ты его, Томирис. Ты ведь даже Рустама смогла...
— Апама любит своего непутевого отца, Содиа. Я не могу моему ребенку нанести незаживаемую рану в столь раннем возрасте. Да и, признаться, не угасла у меня надежда объединить тиграхаудов и массагетов. Умрет Сакесфар, станет царем Скун, буду править через него тиграхаудами со всей справедливостью, чтобы они забыли напрочь о Зогаке. Хотела хаомоваргов тоже присоединить, да свара идет в Маргиане...
— Знаю, вместе с Фархадом слушала наших проведчиков. Да у меня и свои проведчицы есть, Томирис.
— Ну и скрытная ты, Содиа. Даже от меня скрывала!
— От Фархада тоже... — рассмеялась. — Он меня ясновидящей прорицательницей считает. Я ведь иногда раньше его сведения получаю, вот и "предсказываю". Разве мужчине в хитрости с женщиной тягаться!
— Я приказала придвинуть к границам с сарматами двадцать тысяч воинов.
— Хорошо сделала, сестра.
— Как хорошо, когда ты рядом, Содиа.
Подруги посмотрели друг на друга и, внезапно расплакавшись, бросились друг на друга в объятия.
— Хочу совершить паломничество на могилы отца, сына и Рустама... — сквозь всхлипывания сказала Томирис.
— Хорошо сделаешь, сестра. Возьми и меня с собой.
— Конечно! Я без тебя теперь и шагу не сделаю, моя злючка!
— Я и сама тебя без себя никуда не отпущу, моя наивреднейшая сестричка.
— Почему я тебя так люблю? — сквозь слезы улыбаясь, спросила царица.
Амага — царица сарматов
Дарий послал Зогака, и все, там хоть трава не расти! А путь Зогака к сарматам был труден и опасен, не менее, чем у его брата Рустама, прошедшего тем же путем полтора десятка лет тому назад. Ладью каспиев, на которой плыл, проклиная все на свете, страдающий от морской болезни Зогак, перехватили морские разбойники албанов князя Абазы. Зогака спасло упоминание о том, что он является братом того "безумца", с которым когда-то сразился Абаза. Албанский князь на все лады пересказывал о небывалом бое тридцати саков против его тысяч и тысяч. Правда, сначала князь усомнился было в подлинности родства богатыря и довольно-таки невзрачного на вид Зогака. Но когда Зогак, прошедший суровую школу воинской науки под руководством самого Рустама, победил в поединках лучших бойцов албанов, а меткостью вызвал всеобщий восторг, все сомнения князя Абазы отпали. Князь закатил в честь дорогого гостя семидневный пир. Гостеприимство народов Кавказа ни в чем не уступало гостеприимству массагетов, а потому для воздержанного Зогака эти дни прошли в каком-то угаре, и, когда пиршество окончилось, бывший царь тиграхаудов заметно погрузнел и потяжелел, а голова с похмелья болела хуже, чем болит после поединка на дубинах. Зогак с великим трудом уговорил князя Абазу отпустить его. В сопровождении эскорта вооруженных всадников Зогак доехал до границы с маскутами. Маскуты тоже не забыли странное войско во главе с великаном, которое, окруженное стоящими с натянутыми луками маскутами, бесстрашно продолжало свой путь, с презрением отнесясь к смертельной угрозе, нависшей над ними. Маскуты пропустили Зогака через свои владения. Также поступили и дидойцы, узнавшие, что Зогак принадлежит к враждебному сарматам племени. Но галгои не вняли просьбе Зогака, связали его и заключили в зиндан. Обманувшись хилым видом Зогака, они не очень-то старательно стерегли его, и Зогак, перегрызя веревки, выбрался, сорвав все ногти на руках, из ямы и, с каким-то сладострастием задушив опешившего от неожиданности стражника, могучего и огромного, но глупого до тупости, бежал.
